Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция — страница 39 из 163

265.

В другой конституционной традиции распределение магистратур считалось одним из признаков суверенитета. В данном же случае, с точки зрения Аристотеля и гражданского гуманизма, распределение должностей осуществляется многими, и это задумано не для того, чтобы наделить их суверенной волей, а чтобы освободить тех, кто эти должности занимает, от внешнего давления: освободить волю, распределявшую власть, даже от тени частного интереса, сделав ее настолько безличной и универсальной, чтобы она вовсе перестала быть волей или переставала быть ею в момент избрания должностных лиц. И все же многие, из которых состоял Большой совет, являлись частными людьми, опиравшимися каждый на свои волю и ум. Вопрос заключается в том, как Гвиччардини предполагал превратить этих отдельных участников в членов политического тела. Подсказка кроется в распределении политических функций. В конституции 1494 года предполагалось, что членами Совета могут стать все, кто сам способен занять какой-либо пост, а Гвиччардини в порядке реформы предлагает еще расширить членство, приняв в Совет некоторое число людей, к этому негодных. Недостаток теперешней системы, по его мнению, состоит в том, что каждый из участников избирательного процесса считает самого себя способным занять ту или иную должность и ожидает получить ее. Поэтому к его выбору примешиваются личные амбиции и предпочтения, и на этой стадии политического процесса совершается больше ошибок, чем на какой-либо другой. Если выбор должностных лиц доверить тем, кто сам не способен занять эти должности, то они будут думать только о качествах кандидатов, а не о собственных амбициях, так как всем людям от природы свойственно предпочитать добро злу, если их не отвлекают частные интересы266.

На этом этапе анализа ренессансного аристотелизма удобно перейти к рассмотрению тезиса о разделении власти и отметить, что в его основании лежат аргументы – какими они представлялись и Джону Адамсу – скорее этические, чем институциональные. Избирательные и исполнительные функции следовало разделить и тем самым уменьшить риск чьей-либо личной заинтересованности в исходе выбора, который он совершает ради общественного блага. Следовало воспрепятствовать тому, чтобы магистрат руководствовался собственной выгодой. Теория политии остается прежней, то есть наукой о добродетели. Однако размышления Гвиччардини предполагают другие опорные точки, относящиеся к сфере эпистемологии и теории познания. Люди, которые считаются неспособными занимать магистратуры, могут выбрать тех, кто лучше всего для этого подходит. Посредством какого мыслительного процесса они это делают? В своем анализе функций Большого совета он переходит от избрания должностных лиц к утверждению законов. Никто не предполагает, что Совет способен обсудить и сформулировать закон от первого предложения до окончательного варианта, тем не менее возникает вопрос о том, должны ли законы, обсуждаемые и согласуемые совещательными органами меньшего размера – предположительно более квалифицированными, – передаваться для утверждения в Совет. Это важный вопрос – потому что законы распространяются на всех людей без исключения, равно как и оттого, что, как мы видим на других примерах, они способны внезапно изменить форму правления267. Гвиччардини приходит к выводу, что, хотя Большой совет не должен обсуждать предлагаемые законы – это уже сделано, – ему необходимо обладать правом высказать окончательное согласие или отклонить их. По всей видимости, здесь играют роль два аргумента. Во-первых, поскольку законы налагают обязательства на всех, то нельзя допустить ситуацию, когда можно сказать, что своим существованием законы обязаны лишь немногим, а предотвратить это можно, обеспечив порядок, в котором они принимаются по общему согласию. Во-вторых, ратификация Советом даст гарантию, что никакой закон не изменит форму правления в целом, равно как и не будет иметь никаких других разрушительных последствий. С этой целью, хотя и в отсутствие публичных дебатов, было бы неплохо публиковать предложенные законы за несколько дней, дабы члены Совета могли знать, что им предстоит решать, и обсуждать это между собой268.

Совершенно ясно, что теория избирательного и законодательного процесса Гвиччардини опирается на мысль Аристотеля о принятии решения многими. Пусть сами они неспособны занимать магистратуры, но они могут разглядеть эту способность в других; пусть сами они неспособны сформулировать или даже обсудить закон, но они могут быть компетентными судьями законопроектов, предложенных другими. Посредством недопущения их к отправлению функций, которые они сами должны оценивать, обеспечивается принцип безличности, и все же остается неясным, какие интеллектуальные способности они задействуют в этом процессе. Доктрина Аристотеля – по существу, доктрина опыта – заключалась в том, что любой человек, не принадлежащий к элите, достаточно хорошо представляет себе, как на его жизнь влияет конкретное должностное лицо или конкретный действующий закон, чтобы считать совокупность множества подобных суждений более надежным прогнозом, чем можно было бы ожидать от одного человека. Как мы видели в первой главе этой книги, коллективная мудрость тех, кто по отдельности был не столь разумен, носила кумулятивный характер, и ее эффективность снижалась по мере того, как возрастала сложность конкретного решения, которое предстояло вынести, и возрастала скорость, с какой требовалось проанализировать его, принять и привести в исполнение. В основанной на обычае системе от многих требовалось лишь решить, сохраняют ли их прежние реакции силу в ситуации, которая представляется повторением прошлого. Их решение формировалось медленно и постепенно, на основе поведения и памяти, нежели размышлений, когда сохранялась или отвергалась прежняя практика. Но в народном собрании гóрода-государства решения были чрезвычайно индивидуализированы, и срочность была большей – на это явно указывает употребление Гвиччардини таких слов, как occorrere и giornalmente269,270. Когда решался вопрос, подходит ли конкретный человек для той или иной должности и следует ли сделать конкретный закон обязательным для всех, многие должны были собирать и обрабатывать сведения с куда большей скоростью, чем требовалось для складывания обычая. Существенно, что Гвиччардини, по-видимому, рассматривал эту проблему, не приписывая многим рассудительность или способность предсказать исход каких-то действий, которые бы отличали их от немногих. Он строил свои аргументы на этических основаниях и утверждал, что, коль скоро решение многих было свободно от личной заинтересованности, – а мы видели, каким образом он стремился этого добиться, – то они лучше, чем какой-либо меньший совещательный орган, понимали, что будет благом. Не в период работы над «Рассуждением в Логроньо», но тоже в связи с конституцией 1494 года он написал две речи271, где изложил доводы в пользу избрания магистратов в народном совете либо большинством голосов, либо жеребьевкой, и вложил в уста сторонника голосования – с которым он сам был солидарен – следующие слова:

Оценивать достоинства человека должны не конкретные люди, а народ, суждение которого лучше суждения любого из нас, ибо он является правителем и беспристрастен. <…> Он знает любого из нас лучше, чем мы сами себя знаем, и не имеет иных целей, кроме как вручать те или иные вещи тем, кто представляется достойным их.

Кроме того, я не пытаюсь отрицать, что народ иногда голосует ошибочно, ведь ему не могут всегда быть известны качества каждого гражданина; но я утверждаю, что эти ошибки несравнимо меньше тех, что допускаются при любой другой процедуре, и что день ото дня они будут исправляться, а их число – уменьшаться, так как, чем дольше мы будем придерживаться теперешних порядков, тем яснее станет, чего стоит каждый человек, ибо действия одного человека мы наблюдаем сегодня, действия же другого – завтра; и теперь, когда народ начал заниматься делами в этом совете и знает, что в его руках находится правление, он станет уделять действиям и характеру каждого человека больше внимания, чем когда-либо, поэтому с каждым днем он будет все более точно судить о достоинствах людей, и никто не сможет воспрепятствовать ему дать им то, чего они заслуживают272.

Непрерывное собрание заняло место основанного на обычае сообщества. Каждодневное участие в политической жизни увеличило скорость приобретения необходимого опыта и знаний. Тем не менее следует все же отметить, что принимаемые народом решения главным образом касаются характера тех, кто составляет принимающую решения элиту. Народ выбирает людей, и его способность выбирать достойна похвалы. Избранные им люди формулируют законы и политические стратегии, а народ принимает окончательное решение, утверждая или отвергая их предложения. Впрочем, нам мало что известно о способности народа отличать хорошую политику от плохой. Пока приписываемые ему добродетели не простираются дальше того, чтобы знать, что какое-то предложение изменит форму правления. Ничего не говорится и об умении народа вводить новые политические стратегии, не говоря уже о реформах или преобразованиях. Он может судить о характерах отдельных людей, но не о ходе событий или структуре общества.

В «Рассуждении в Логроньо» идеи Гвиччардини, касающиеся нравственного облика и проницательности, которые требовались принимающей решения элите или, по-видимому, должны были проявляться в ее действиях, впервые возникают в связи с его размышлениями о посте гонфалоньера (gonfaloniere). Главный вопрос состоит в том, следует ли назначать человека на эту магистратуру на ограниченный срок или пожизненно. Случай пожизненного назначения, который предпочитает Гвиччардини, первоначально изложен