и частями политического действия. Эти концепции теперь следовало применить к теории правления, обозначаемого как popolare в том смысле, в каком это слово никогда не употреблялось в отношении Венеции. Становится очевидно, что «Флорентийская республика», фантазия изгнанника, навсегда отстраненного от политической жизни и принимающего желаемое за действительное, тем не менее заслуживает внимания как исторический образец политической мысли.
Цель сочинения, как сообщает автор в уже знакомых нам выражениях, состоит в том, чтобы разработать устойчивую, если не вечную форму правления для Флоренции702. Нет необходимости строить общую теорию городов и их свойств, ибо основные свойства (qualità) Флоренции уже определены теми, кто там живет. Но форма правления находится в таком же отношении к характеру города, как душа к телу. Если же душу человека поместить в тело животного или наоборот, они обусловят разложение и уничтожение друг друга – слово corruzione используется здесь не просто технически. Поэтому мы должны подумать о лучшей из существующих форм правления. Зададимся вопросом: обладает ли Флоренция качествами, которые позволяют городу соответствовать этой модели? Как можно ввести ее, не меняя коренным образом привычек и обычаев флорентийцев? Там, где выбор конкретной и единичной модели привел Гвиччардини к аналогии с лечащим больного врачом, Джаннотти проводит параллель с архитектором, который перестраивает дом, когда фундамент уже заложен. Это различие свидетельствует об относительном радикализме и настойчивом оптимизме надеющегося на возвращение беженца703.
Джаннотти переходит к теоретическим изысканиям совершенно в духе Аристотеля и Полибия, на четвертую книгу труда которого он первым из рассмотренных нами авторов ссылается напрямую704. В теории существуют три формы правления. Какую из них надлежит усвоить, зависит от того, свойственна ли virtù одному, некоторым или многим. Он не уточняет, что подразумевается под virtù, но из контекста понятно, что слово использовано в своем обычном этическом значении с той любопытной разницей, что virtù как качество многих «встречается в городах, отличающихся воинской доблестью, которая является свойством большинства»705.
Так virtù одного или некоторых означает способность управлять, руководствуясь общим благом. Полезно узнать, имел ли Джаннотти с Макиавелли одинаковые основания утверждать, что эта способность может существовать среди многих, только если она облечена в военную форму. Однако Джаннотти не комментирует свое замечание, а продолжает объяснять, что сам по себе каждый из трех типов может существовать лишь в воображении. Нет никакой разницы между хорошей и дурной формой, кроме добродетели или коррупции находящейся у власти группы. Это означает, во-первых, что нельзя предотвратить упадок каждого из этих типов, если только правители не окажутся способны избежать нравственного разложения, коренящегося в их природе706. Во-вторых, с точки зрения морали в реальном мире, где, как мы должны полагать, люди уже порочны, невозможно учредить какой-либо из этих типов правления в чистом виде707. О fortuna не сказано ничего. Хотя Джаннотти признает, что многим обязан Полибию, он не использует ни концепцию круговорота, определяющего смену различных форм правления, ни мысль, что в чистом виде каждая из этих форм приходит в упадок в силу преобладания в ней одной конкретной разновидности добродетели. Мы явно находимся в том христианском мире, с точки зрения которого к истории – измерению человеческого грехопадения – риторически все эти идеи равным образом применимы.
Теперь на сцене появляется теория смешанного правления (governo misto или stato misto), принимающая очертания, явно более близкие модели Аристотеля, нежели Полибия, и более близкие христианской, а не эллинистической мысли. Концепция governo misto рассчитана на падших и обладающих несовершенным разумом людей. В каждом городе есть несколько типов граждан с различными желаниями. Есть богатые и влиятельные, которые хотят властвовать. Их всегда немного, и выделение из «немногих» «одного» происходит лишь потому, что есть мера власти и превосходства, которая единовременно может быть закреплена лишь за одним человеком. Есть множество неимущих, не желающих ни властвовать, ни подчиняться какой-либо менее универсальной власти, чем власть законов. Наконец, есть mediocri, которые, помимо того что стремятся к libertà в только что обозначенном смысле, располагают достаточным состоянием, чтобы в придачу стремиться к onore – проще говоря, к тому, чтобы получить вдобавок свою долю власти708. Именно последние отвечают аристотелевскому определению граждан как тех, кто управляет и управляем, и хотя бы по этой причине ошибочно приписывать им роль «немногих». Разумеется, grandi наделены многими «олигархическими» чертами. Чуть позже, в полном соответствии с аристотелевской традицией, оказывается, что mediocri могут быть столь многочисленны, что полностью вбирают в себя категорию «неимущего большинства». Между численными и качественными категориями у Джаннотти нет идеальной соразмерности – в ней и нет необходимости. На данном этапе важно, что мы исследуем желания людей, а не их добродетели. Эти desideri называются также umori, что указывает на нечто не подчиняющееся разуму. Они иррациональны, так как несовместимы, ибо желание одних властвовать нельзя сочетать с нежеланием других подчиняться чьей-либо власти, никак их не изменив. Вероятно, формально этого можно добиться, установив власть законов или включив всех граждан в категорию mediocri, которые одновременно управляют и управляемы. Впрочем, важно, что Джаннотти, как христианин, как последователь Аристотеля или как сторонник Макиавелли, убежден, что полностью избавиться от umori невозможно. Следовательно, смешанному правлению никогда не удастся стать идеально уравновешенной системой709.
Governo misto, по крайней мере изначально, предполагает благотворный обман иррациональных людей. Можно ввести среди людей такой modo di vivere – на самом деле, если вдуматься, это единственный способ ввести modo di vivere, – при котором люди частично получают то, чего хотят, или получают условно, но верят, будто получили целое или полностью распоряжаются полученным710. Противоречивость их желаний обусловлена самой природой власти. Несколько человек не могут управлять всеми, в то время как другие окажутся свободными от чьей бы то ни было власти, поэтому благотворный обман заключается в том, что первые получают право руководить, а вторые – свободу, так что удовлетворение каждой из сторон зависит от воли другой.
В той форме правления, к которой мы стремимся, необходимо, чтобы правителем был один человек, но чтобы его правление зависело не только от него самого. Людям значительным надлежит властвовать, но сами они не могут быть источником власти. Большинство обретает свободу, но при этом остается в некоторой зависимости. Наконец, mediocri не только свободны, но и имеют возможность добиться почестей (onori – во множественном числе у этого слова есть второе значение, «должности»), однако так, чтобы последние не зависели всецело от их воли…711.
Однако обман может завести людей дальше простой иллюзии. Мы полагаем, что человеку как разумному политическому существу свойственно править, помня об общем благе, и считаем, что ситуация взаимной политической зависимости заставит людей править именно так, хотят они того или нет. В этом случае подобное распределение функций (Джаннотти называет его amministrazione) сделает людей рациональными; umori превратятся в virtù. Силой, которая увлечет их от неразумия к разуму, должна стать структура полномочий, распределенных таким образом, что они зависят друг от друга и друг друга обусловливают. Если этими полномочиями пользуются рационально, они перерастают в умение отдельного человека действовать разумно и политически, руководить действиями других (как они руководят его действиями), чтобы и те действовали так же. Поэтому полномочия тоже превратились в virtù. Характерно, что, учитывая его коннотации, связанные с деятельностью, Джаннотти периодически может использовать это слово как синоним, например, для forze или potestà712. Повторим, полития – это изобретение человеческой мысли, предназначенное для институционализации virtù. Необходимо поручить людям функции, которые побудят их действовать так, чтобы их природа преобразилась и снова оказалась не такой, какой она стала, а какой есть.
Изобретение такого рода зависит от наличия mediocri, единственных людей, способных управлять и подчиняться, а значит, умеющих противопоставить рациональное поведение иррациональности тех, кто способен только властвовать или повиноваться. Если бы существовал город, населенный исключительно mediocri, он мог бы стать чистой демократией, а mediocri обладали бы в этом случае воинской virtù. Однако такого города нет713. Там, где mediocri сильнее grandi и poveri вместе взятых, или там, где они поддерживают равновесие между двумя этими группами, governo misto возможно и действительно необходимо. Оно избавит город от разложения, вызванного несоответствием между душой и телом. Остается показать, что Флоренция удовлетворяет этим условиям, что и пытается сделать Джаннотти. Он излагает историю города, из которой видно, как аристотелевские основания его мышления дают ему возможность более тонко и спокойно оценить историческую причинность. Они избавили его от власти фортуны в большей мере, чем это могла бы сделать циклическая теория Полибия. Кроме того, Джаннотти удивительным образом предвосхитил идеи, сформулированные Джеймсом Харрингтоном в следующем веке.