governo misto, должна была быть подробно рассмотрена на одном из следующих этапов. Однако рассуждения Джаннотти принимают новый оборот, отражающий его тяготение к идее верховенства народа. Он говорит, что четыре уже знакомые нам функции: выбор должностных лиц, вопросы мира и войны, рассмотрение прошений и издание законов, – составляющие vigore728 (раньше речь шла о nervo) правления, должны находиться под контролем городского signore729. Если править будут многие, они должны выполнять все четыре функции, иначе город не будет по-настоящему свободным730. Разумеется, возникает вопрос, кто должен выступать носителем этих четырех функций в governo misto? Джаннотти пока говорит лишь, что недостаточно наделить Большой совет правом избрания должностных лиц – хотя с этой точки зрения город и можно назвать свободным, – если вопросы мира и войны всецело останутся под безответственным контролем Совета десяти731. В такой ситуации право опротестовывать решения магистратов оказывалось бессмысленным. Номинально законодательство определял совет, но фактически оно зависело от воли нескольких человек. Практика Медичи показывает, что одного избрания должностных лиц недостаточно. Они всегда контролировали назначение тех, кто руководил выполнением трех других функций, предоставляя совершенно свободно избирать остальных. В чьих руках даже не четыре, а три типа власти, тот хозяин положения732.
Джаннотти близок к тому, чтобы вступить в новую область, которая уведет его мысль от простого смешения трех элементов или просто институционализации virtù. Однако здесь он завершил свое рассуждение о том, какими полезными для оздоровления ситуации знаниями должен обладать законодатель-реформатор Флоренции. Теперь ему необходимо совместить его с универсальными принципами, которыми должен руководствоваться такой человек. Цель законодателя, читаем мы в начале третьей книги, – утвердить прочную политию. Политии распадаются либо из‐за внутренних раздоров, либо под натиском извне. От первой опасности защищает buon governo, от второй – buona milizia, хотя ее можно рассматривать как часть buon governo, служащую также и первой цели. Теперь мы подходим к поставленному Макиавелли вопросу, следует ли начинать с гражданских или с военных установлений, и возникает фигура Ромула. Если Ликург уделял внимание и governo, и milizia одновременно, Ромул, еще не успев подумать ни о том, ни о другом, применял насилие в отношении своих соседей и расширял империю своего народа. Может показаться, что такое решение благоприятствует организации военной силы, хотя и не тождественно ей. Однако Джаннотти, по-видимому, имеет в виду главным образом похищение сабинянок, говоря, что причиной такого поведения могла быть лишь жажда господства, ибо Ромул располагал достаточным числом мужчин, чтобы составить город. В конце концов, существовали другие способы обеспечить римлян женщинами733. Немного позже утверждается, что Ромул занялся организацией гражданского порядка прежде военного, поэтому размышления Джаннотти в конечном счете резко контрастируют с позицией Макиавелли. Автор «Государя» полагал, что Рим изначально был нацелен на расширение своей территории, а потому развивался по военным, а значит, по народным законам. Изначальное неприятие Джаннотти римской модели, сохраняющееся и в последующих главах, облегчает возвращение к понятиям, связанным с Венецией. Истоком его отчасти является предположение, что функция гражданской милиции скорее оборонительная, нежели наступательная. Венеция, предпочитая стабильность расширению владений, вовсе обходилась без гражданской милиции. Впрочем, Джаннотти, переживший осаду Флоренции, ясно дает понять, что функция народного ополчения – оборонительная. Бруни и Макиавелли считали, что Рим разрушил республиканскую virtù остального мира, из‐за чего потерял и собственную. Однако не служащее агрессии ополчение может оставаться средством воспитывать в гражданах virtù. Республику 1527–1530 годов люди защищали, тогда как республика 1512 года пала без борьбы. Причина очевидна: в первом случае существовала гражданская милиция, а во втором – нет (ополчение Макиавелли состояло из contadini734, и Джаннотти понимал это теоретическое различие). В идеале Флоренция должна, как Рим, обладать войском и управляться народом, но оставаться стабильной и спокойной, как Венеция. Джаннотти решительно отошел от беспокойного динамизма Макиавелли. Ополчение в его политической роли – лишь часть аппарата buon governo, и теперь он столь явно придает больше значения последнему, что в оставшейся части книги в целом подчеркивает способность ополчения развивать в людях добродетель уже менее явно, чем это было в 1528 году735.
Джаннотти разрабатывает для Флоренции governo misto, а не демократию в чистом виде. Нам следует уяснить, какую роль в governo misto играют как народное ополчение, – мы уже узнали, что воинская доблесть присуща демократическому режиму, – так и четыре типа властных полномочий. От того, на кого они будут возложены, зависит, кто станет signore города, а нам пока неизвестно место такого signore в смешанном правлении. Джаннотти продолжает критический анализ идеи смешанного правления. Она может означать, говорит он, либо что три части (один, некоторые и многие, grandi, mediocri, popolari) имеют полномочия равные с другими, либо что кто-то из них обладает большей властью (forze, potenza), чем два других. В каждом из этих случаев целью является равновесие. Если вдуматься, то первый вариант по определению заключает в себе изъян. Дело в том, что смешение политических компонентов не схоже со смешением компонентов природных, в котором каждая составляющая (semplice) утрачивает присущую ей virtù, а их соединение приобретает уже свою особенную, новую virtù. Политическое объединение состоит из людей, из grandi, mediocri и popolari, и все они после смешения остаются такими же, какими были раньше (по-видимому, если только не превратятся в mediocri, но в таком случае мы вообще не создаем смешанное правление). Каждая группа сохраняет свою характерную черту, которую Джаннотти теперь обозначает словом virtù, а не umore или (как мог бы сделать) fantasia. Virtù заключаются в устремлениях, желаниях и умении их воплощать, которые мы просто институционализируем при создании политии. Поэтому невозможно «выдержать столь совершенное равновесие, чтобы virtù – назовем ее властью – каждого элемента не была очевидна». Если они равны, значит, противоречия и трения между ними будут одинаковой силы и в республике возникнут многочисленные раздоры, которые приблизят ее конец736. Джаннотти смотрел на virtù под таким углом, что псевдоорганическая модель политической аналогии сменилась механистической. Фигурировавший у Гвиччардини повар, который размешивал pasta, исчез.
Далее мы узнаём, что Полибий заблуждался, рассматривая Римскую республику как пример смешанного правления. Он утверждает, что когда прибывшие в Рим послы имели дело с консулами, они считали, что находятся в царстве, когда с сенатом – в аристократии, когда с populus – в демократии. Но это означает, что власть каждой из этих групп была равноценна власти остальных и не ограничивалась ими, а если так, то неудивительно, что в республике царили гражданские беспорядки. Если бы правление было организовано правильно, послы, имея дело с консулами, поняли бы, что те зависят от сената и от народа, имея дело с сенатом – что он зависит от консулов и от народа, наконец, имея дело с народом – что он зависит от консулов и от сената. Virtù каждой из групп была бы temperata737 другими. Об этом Бруту и его соратникам следовало подумать после изгнания царей, но они попытались сохранить первенство за сенатом. Если Полибий излагает факты достоверно, равномерное распределение власти между тремя органами привело Рим к той нестабильности и борьбе, которые в конце концов и разрушили его738.
Покритиковав теорию Полибия, Джаннотти затем оспаривает и точку зрения на Рим Макиавелли. Он уже косвенно отверг мысль Макиавелли, что вооруженное народное государство должно быть нацелено на расширение своей территории. Теперь он отводит и другой его тезис – что гражданские конфликты в Риме были признаком здоровья, ибо привели к учреждению трибуната (о котором Джаннотти почти не говорит). Чем больше Рим теряет статус ориентира, тем интереснее явное намерение Джаннотти применить венецианские установления и концепции к организации вооруженного народного государства. Однако важнее всего пересмотр Джаннотти понятия governo misto, не в последнюю очередь потому, что он предвосхищает многое в английской и американской политической мысли XVII и XVIII столетий. В данном случае он утверждает, что невозможно сохранить баланс равных и независимых сил, поскольку взаимное давление и сопротивление между ними тоже будут равными и никакого компромисса не получится. Но мы знаем, что политическая власть многообразна и может распределяться в таком количестве различных комбинаций, что добиться взаимной зависимости трех субъектов реально. Теоретически возможно и построение системы трех равных, но взаимозависимых сил. Джаннотти не рассматривает эту возможность. Он полагает, что для взаимозависимости нужно неравенство – одна часть должна обладать преимуществом перед двумя другими (