la repubblica deve inclinare in una parte). Основная задача, вероятно, в том, чтобы институционализировать конфликт. Носители власти всегда соперничают друг с другом, и если все теоретически равны, проигравший может винить в своем поражении победителя и вместо стремления к общему благу продолжать нескончаемую междоусобицу. Если же подчиненное положение проигравшего определяется самой структурой республики, он примет его как правомерное. Джаннотти подчеркивает, что не имеет в виду, будто преобладающая часть станет наслаждаться imperio739, от которого другие окажутся отстранены. Его мысль в том, что она будет зависеть от них меньше, чем другие части от нее. Ему еще предстоит объяснить, как со всем этим соотносится его теория, согласно которой все четыре полномочия правления должны находиться в руках signore или padrone, и действительно ли такие понятия применимы к той группе, к которой la repubblica inclina740.
Следующий этап – решить, кто должен стать доминирующей группой, grandi или popolo (вариант, когда немногие и многие зависят от одного, Джаннотти не считает актуальным для своего времени, хотя полагает, что в дореспубликанском Риме он служил залогом стабильности). Он пространно аргументирует выбор в пользу народа, во многом аналогично Макиавелли, и нам необязательно останавливаться на всех его доводах. Римским порядкам вынесен обвинительный приговор, но возникают некоторые существенные неувязки. Если люди считают, что какой-то конкретный человек притесняет их, то мчатся к его дому и мстят за себя, сжигая его жилище, – так, по крайней мере, происходит во Флоренции. Однако, если они понимают, что причиненная им несправедливость происходит от неправильного распределения власти, они призывают к правовым и институциональным реформам, которые бы обеспечили им большую справедливость и участие в управлении. Понятно поэтому, почему борьба между сословиями в Риме была относительно бескровной до Гракхов и обеспечила расширение прав плебеев741. Это замечание явно перекликается с аргументами Макиавелли относительно благотворных последствий борьбы в Риме, которые в других случаях Джаннотти стремился опровергнуть. В одном месте мы читаем: если бы после изгнания Тарквиния сенат был поставлен в зависимость от народа, а не наоборот, народ не страдал бы от несправедливости. Сенат был бы слабее народа, обстановка в Риме стала бы более спокойной и он избежал бы тех распрей, которые в конечном счете его разрушили. Республика была бы вечной, а ее господство stabilissimo742. Рим, который Макиавелли считал народным государством, Джаннотти, как и Гвиччардини, рассматривал скорее как неустойчивую аристократию. Некоторые, добавляет он – явно подразумевая Макиавелли, – утверждают, что Рим не смог бы расшириться (crescesse) без гражданских распрей. Впрочем, это справедливо только в отношении Рима с его устройством, и можно предположить, что он гораздо эффективнее расширялся бы без них, если бы его режим был народным743. Но Джаннотти уже отметил, что расширение территории – необязательный для вооруженного народного государства признак. Возникает ощущение, что ему трудно выйти из тени Макиавелли – хотя бы потому, что он пытается обосновать точку зрения, настолько схожую и одновременно несхожую с его позицией, – вооруженное народное государство без Рима, Венеция без ее аристократов и наемников.
Развитие аргументов Аристотеля и Макиавелли в пользу превосходства popolo удается Джаннотти лучше. В общих чертах744 они состоят в том, что немногие стремятся властвовать – желание, легко оказывающееся разрушительным для общего блага. Libertà, которую многие хотят сохранить, – такое положение дел, при котором каждый на законных основаниях пользуется тем, что имеет, – близка к тому, чтобы ее саму считали общим благом. Более того, немногие властвуют, а многие подчиняются – то есть подчиняются законам, а не немногим. Тому, кто умеет повиноваться закону, легче научиться властвовать, чем тому, кто стремится все время властвовать, научиться подчинять свою волю закону. Привычка повиноваться множеству разных законов делает многих рассудительными, чего часто не хватает немногим, чьи страсти в меньшей степени ограничены. Практический опыт и книжная ученость – источники рассудительности, понятой как обладание информацией, – так же доступны popolari, как и grandi745. Поскольку первые численно превосходят последних, то «можно с большой долей вероятности предположить, что в совокупности они проявят больше рассудительности»746.
Джаннотти формулирует демократическую теорию prudenza. Вместо того чтобы наделять ею элиту, которая погружается в служение обществу, стремясь к onore, он приписывает ее тем, кто соблюдает законы. Они разделяют с другими свой опыт, страдают от несправедливости, сами не являясь ее причиной. Они реагируют на ситуацию, сообща думают о мерах в пользу общества, а не пытаются отомстить своим врагам, как это свойственно аристократии. Заинтересованность многих в libertà означает, что они лучше вписываются в политическую структуру, более склонны признавать публичную власть законной, нежели честолюбивые немногие. Последний и наиболее сильный довод: в городе, где много popolari или mediocri, было бы насилием подчинить их власти grandi747.
Оставшуюся часть третьей книги занимает подробный анализ идеальной конституции. Мы знаем, что речь идет о governo misto, многими своими особенностями обязанное Венеции. Посредством сочетания различных типов власти оно удовлетворяет ожиданиям тех, кто ищет grandezza, onore и libertà. Полномочия каждой группы должны сохранять автономность, но один из видов власти – власть тех, кто стремится к libertà, то есть народа, – получит преимущество перед другими. Народ будет менее зависим от остальных групп, чем они от него. Джаннотти упоминает еще четыре разновидности власти, или функции, составляющие vigore или nervo правления и принадлежащие тому индивиду или группе, которым отводится роль signore. У современных читателей signore, скорее всего, вызовет ассоциацию с сувереном, а суверен едва ли вписывается в схему гармоничного распределения полномочий, лежащую в основе governo misto, даже такую утяжеленную, какую рисует Джаннотти. Поэтому, пытаясь соотнести друг с другом эти концепции, мы имеем дело с неразрешенной проблемой, с которой, видимо, не смог совладать и Джаннотти.
Джаннотти начинает с утверждения, что республика должна состоять из трех основных элементов, но что, как в Венеции, ей требуется и четвертый. Речь идет о Коллегии, которая располагается между сенатом и гонфалоньером (или герцогом) и удовлетворяет стремления тех, кто ищет grandezza, приближая их, насколько возможно, к высшей власти, доступной лишь одному человеку748. Члены Коллегии должны быть скорее магистратами, чем советниками, – каждый из них должен отвечать за отдельные функции, связанные с вопросами войны (Совет десяти), правосудия (procuratori) и так далее. Кроме того, предполагается, что их отличает не только честолюбие, но и интеллектуальные качества, возможно, включающие в себя и опыт, но, безусловно, охватывающие оригинальность мышления, активность и способность предлагать ту или иную тактику. С одной стороны, таким образом обеспечивалось взаимодействие между одним и немногими, между grandezza и onore. С другой, Большой совет (хотя его функция заключается в том, чтобы поддерживать libertà и представлять popolari, потребности которых этим ограничиваются) следовало открыть для всех граждан, будь то grandi, mediocri или popolari, стремятся ли они (можем мы добавить от себя) к grandezza, onore или libertà. На самом деле он должен состоять из граждан, считающихся равными, и их число надлежит сделать фиксированным. Затем Джаннотти объясняет, почему возникает категория plebei, которым нет места в Совете: они не члены городского сообщества и занимаются низкими ремеслами. Они чужеземцы, у которых есть свои дома (он мог иметь в виду крестьян из окрестных деревень). Джаннотти приводит достаточно пространное обоснование, почему те, кто платит налоги, но не может занимать магистратуры, должны входить в Большой совет749. По-видимому, в необходимости относиться к этим non-beneficiati750 как к гражданам его убедил опыт организации народного ополчения 1528–1530 годов. В этом смысле интересен и, пожалуй, характерен ход его мысли: доводы, которые он теперь излагает, актуальны в ситуации, когда в городе нет войска – не в меньшей мере, чем когда оно в нем находится. Если не предоставить non-beneficiati – здесь он называет их popolari – доступ к onori (участие в Большом совете, само собой, является onore), они не полюбят республику и не станут добровольно участвовать в ее защите. Они будут склонны следовать за отдельными лидерами, а в военные времена эти опасности усугубятся. Несомненно, Аристотель осудил бы и Венецию, и Флоренцию за неспособность вовлечь эту категорию людей в гражданскую жизнь751. Конечно, Джаннотти понимает, что они должны иметь право не только на членство в Совете, но и на все разновидности магистратур и