836. Он прибегал к традиции – наиболее убедительно представленной у Фортескью, – противопоставлявшей крепость английских йоменов нищете французских крестьян и предполагавшей, что те же свойства, благодаря которым первые проявляли себя как хорошие воины, затрудняли сбор налогов и управление ими без их согласия837. Попав в макиавеллиевский контекст, эта традиция выглядит так, словно она именно для него и создана.
Таким образом, мысль эпохи Якова I содержала элементы макиавеллизма, то есть элементы «макиавеллиевского» описания английской политии, в рамках которого она представала как отношения одного, немногих и многих, скрепленные оружием, государственным управлением и моральной двусмысленностью. К такой точке зрения мог быть близок совет восстановить республику на более высоком (пусть и не лишенном двусмысленности) нравственном уровне. Однако лишь крах монархии и Гражданская война позволили на деле применить этот совет. Так как нисходящая власть сливалась с восходящим обычаем, обязанность уважать привилегии подданных оставалась вопросом рассудительности короля. Она не была следствием разделения власти и разделением ответственности за нее между ним и подданными. Джон Пим, будущий предводитель революции, в 1628 году осуждая Манваринга за то, что тот придавал слишком большое значение тезису о нисходящей власти, из чего можно было сделать вывод, будто монарх имеет право на собственность любого человека, использовал язык, который хорошо это показывает. Он сказал:
Форма правления есть то, что приводит в действие и использует каждую часть и каждый элемент на пользу общему благу, и по мере того, как эти части сообщают силу целому и служат ему украшением, они, в свою очередь, получают от него силу и покровительство согласно своему положению и уровню. Если нарушить их взаимные отношения и взаимодействие между ними, вся система быстро распадется и рассыплется, и вместо этой гармонии и взаимной поддержки, когда одна часть стремится укрепить старую форму правления, а другая – ввести новую, они будут плачевным образом уничтожать и поглощать друг друга. История полна примеров таких бедствий, охватывавших целые государства и народы. Верно говорят, что время неизбежно влечет за собой изменения и что каждое изменение – шаг и движение в сторону распада; вечно лишь то, что постоянно и единообразно. Поэтому лучшие авторы замечают в этом отношении, что наиболее устойчивыми и долговечными были те республики, что постоянно преобразовывались и перестраивались в соответствии со своими первоначальными порядками и установлениями, ибо таким образом они устраняли свои изъяны и противостояли обычному и естественному воздействию времени838.
В языке Пима иерархия и республика смешаны. С одной стороны, существует «великая цепь бытия», которая может нарушиться, если любое из ее звеньев отклонится от отведенного ему положения и уровня. С другой, цепь – это целое, ее звенья – части, и их функция никоим образом не сводится к поддержанию статичного порядка, который описывается как «взаимные отношения и взаимодействие», «гармония и взаимная поддержка». Сопротивление порядка естественному разрушительному влиянию времени должно заключаться в изложенном Макиавелли принципе ridurre ai principii839. Однако по-прежнему неясно, предлагает ли он нечто, кроме воссоздания иерархии. Используемый язык почти наводит на мысль, что монарх – одна из частей целого, а в этом случае требовалось уточнить, как он и все остальные части способствуют «взаимодействию», которое, в свою очередь, должно стать совместным осуществлением власти, разделенной между партнерами. По всей видимости, Пим не предпринимает этого ключевого шага от смешанной монархии к смешанному правлению. Язык иерархии препятствует ему сделать это, а ridurre ai principii мог состоять в поддержании древнего обычая, а также «очередности и места». Он продолжает:
Следы этих законов отчетливо прослеживаются в правлении саксов; так крепки и прочны они были, что пережили Завоевание840… стали границами и рубежами для Завоевателя, чья победа дала ему поначалу надежду. Но корону он обеспечил себе и завладел ею благодаря соглашению, взяв на себя обязательство соблюдать эти и другие древние законы и свободы королевства, которое он впоследствии подтвердил клятвой во время коронации. От него упомянутое обязательство перешло к его потомкам. Правда, они часто нарушались, их часто подтверждали указы королей и акты парламента, но прошения подданных, на которых основаны эти указы и акты, всегда были прошениями о праве, требующими положенных им древних свобод, а не добивающимися каких-то новых841.
Здесь отражен миф о «Древней конституции», уже полностью оформившийся в 1628 году, когда велись ожесточенные споры относительно Петиции о праве, к которой косвенно отсылает Пим. Но если свободы подданных строились на обычае и праве рождения, собственности и наследовании – древних механизмах, – они не могли быть следствием или причиной какого-либо разделения власти между королем и народом. Пим достаточно убедительно доказал, что король не создал – равно как и не пожаловал или не уступил – свобод, но лишь этим его аргументация отличается от доводов, к которым шесть месяцев спустя прибег Уэнтуорт. Согласно аргументам последнего, нисходящая власть и восходящая свобода соединялись лишь иерархией чинов и обычаем.
Государи должны быть снисходительными, заботливыми отцами своих народов. Их скромные свободы, их умеренные права должны быть драгоценны в глазах правителей; да послужат ветви их правления укрытию, жилью, жизненному комфорту, покою и безопасности и продолжат находиться под защитой их скипетра. Подданные, в свою очередь, обязаны с ревнивой заботой относиться к прерогативам короны; власть короля – замковый камень, венчающий арку порядка и правления, который поддерживает должное отношение каждой части к целому и который, если его однажды нарушить… вызывает обрушение всей конструкции. <…> Поистине, именно эти взаимные проявления любви и опеки сверху и преданности снизу должны существовать… между королем и его народом. Их верные слуги должны одинаково смотреть на обоих: сплетать, прилаживать двоих друг другу во всех своих советах; учиться, трудиться, чтобы сохранить каждого из них, не уменьшая и не укрупняя их, и, ступая по изношенным, извилистым тропам, оставаться в издревле положенных пределах, пресекая все разногласия между ними. Ибо кто бы ни внес сумятицу в вопросы прав короля и народа, он уже не сможет восстановить в них стройность и порядок, им найденные…842.
Разногласия не были пресечены, и порядок в этих вопросах не восстановился. Однако лишь когда споры такого рода совершенно вышли из-под контроля, предлагаемые спорящими варианты пересмотра английского политического порядка, в республиканских или макиавеллиевских терминах, выражали уже не просто личное мнение и разочарование, как в случае с Рэли. Как только было признано, что союз между властью и свободой разрушен, стало возможно признать, что и правление представляет собой разделение власти по образцу смешанной конституции у Полибия, и это открывало путь к дальнейшим теоретическим исследованиям. Впрочем, умы, цеплявшиеся за понятийный аппарат монархии и общего права, признавали это неохотно; даже когда разрыв уже произошел, умы, поднявшиеся к поверхности колыхаемых фортуной вод республиканской теории, продолжали руководствоваться богословскими в своей основе понятиями, казуистикой и апокалиптикой, немало способствовавшими тому, чтобы предотвратить развитие макиавеллиевских категорий мысли и увести его в другую сторону. Мы увидим, что английский макиавеллизм возник – как и мышление самого Макиавелли – после поражения хилиастической революции, но мы узнаем также, что здесь он получил неожиданное продолжение.
Глава XIАнглизация республикиА) Смешанное правление, святой и гражданин
21 июня 1642 года, приблизительно за два месяца до формального начала Гражданской войны, два советника Карла I, виконт Фолкленд и сэр Джон Колпепер, составили и убедили его издать документ, в котором король, а не парламент делал шаг к тому, чтобы объявить Англию не нисходящей монархией, а смешанным правлением. Как справедливо подчеркивает Коринн К. Уэстон843, «Ответ Его Величества на Девятнадцать предложений обеих палат парламента» – важнейший документ английской политической теории и, в частности, один из ключей, открывших дверь макиавеллиевскому анализу. По сути, в нем утверждается, что правление в Англии принадлежит трем сословиям: королю, лордам и общинам – и что здоровье и само существование системы зависят от поддержания равновесия между ними. Это резкое отступление от тезиса о нисходящей власти одновременно было неверным с точки зрения конституции и оказалось пагубной тактической ошибкой в полемической борьбе со стороны роялистов. Уже очень скоро это утверждение получило такое широкое распространение и стало использоваться так разнообразно, что мы сталкиваемся здесь с явным примером парадигматической инновации. Перед нами, следует полагать, новая формулировка, которую многие люди искали по многим причинам.
Крайне важно, что кризис, в силу которого Гражданская война в июне 1642 года оказалась неотвратимой, уже нельзя объяснить столкновением власти с обычаем или королевской прерогативы с дворянской привилегией. Причина в намного более разрушительных трещинах в центральном, как все теперь понимали, нерве английской государственной системы, – совместной власти короля и парламента. Палата общин, проведя многие законы вопреки желанию короля, была близка к тому, чтобы заявить о своем праве издавать постановления без его согласия. Общины требовали контроля над ополчением в каждом графстве и по крайней мере права вето на выбор королем членов совета. Столкнувшись с этими требованиями, составители «Ответа на Девятнадцать предложений» разошлись с монархической традицией, со своими соратниками и в долгосрочной перспективе с самим королем. Они пожелали пойти на уступки и признали, что проблема заключалась не в том, чтобы приспособить нисходящую власть к восходящей, а в том, чтобы разделить конкретные функции власти и представить английскую систему правления в целом как разделение власти (