После завтрака Павел Павлович попросил меня задержаться для важного разговора с глазу на глаз. Поскольку после завтрака все разошлись по своим делам и «Принцесса Солнца» опустела, мы с господином Одинцовым и Дарьей поднялись на самую верхнюю солнечную палубу парохода, с которой открывался прекрасный обзор во все стороны. Прокашлявшись, он сказал:
– Крепитесь, Ольга. К моему величайшему сожалению, я должен сообщить вам прискорбную весть. Вчера, около восьми часов вечера по нашему времени, в результате преждевременных родов скоропостижно скончалась Императрица Александра Федоровна… В связи с этим мы приносим вам свои глубочайшие соболезнования.
Повисла тишина – мы пытались осознать суть сказанного. Мне казалось, что с блистающих вершин я падаю в зловещую пропасть.
– Нет! – не веря в сказанное, воскликнула я. – Не может быть! Вы же говорили, что ей ничего не угрожает, так как же такое могло произойти?
Мой разум отказывался воспринимать услышанное – собственно, так происходило со мной всегда, когда я слышала дурные, трагические вести. Да только ли со мной? Думаю, это знакомо многим.
Я зарыдала. Дарья кинулась ко мне и принялась утешать.
– Расскажите мне, как это произошло? – всхлипывала я. – Алики! Она чувствовала себя прекрасно. Она так ждала сына…
– Для того чтобы убедить вашего брата в ущербности избранного им пути, наши люди передали ему книгу его же собственных дневников, которые он вел до самой смерти и в последнюю книгу был вложен текст с описанием екатеринбургского расстрела. Прочитав эти книги, ваш брат был так потрясен, что грубо нарушил технику безопасности по обращению с секретными документами такого уровня опасности и оставил их там, где их смогла обнаружить его беременная супруга. Дальше вам объяснять не надо. Когда императрица прочла все написанные там ужасы, с ней случился нервный приступ, вызвавший преждевременные роды, в ходе которых открылось смертельное кровотечение, которое доктора так и не сумели остановить. Известный вам капитан первого ранга Иванов, который там присутствовал, говорит, что потеряв долгожданного сына, Александра Федоровна просто потеряла желание жить и после отпущения грехов умирала чуть ли не с радостью…
Подробности этой истории причинили мне настоящую боль. Преждевременные роды, кровотечение, смерть… Бедная Алики! Как же это могло случиться? Она не должна была умереть…
– Почему? Почему? – спрашивала я, в то время как Дарья гладила меня, приобняв, и эта дружеская поддержка в такой момент стоила очень дорогого.
Пятнадцатью минутами позже я лежала в своей каюте, пытаясь примириться с мыслью, что Алики больше нет. Дарья дала мне какие-то таблетки – «от стресса», как она выразилась, но я не стала их принимать. Мне хотелось прочувствовать произошедшее. Я была в каюте одна, попросив не беспокоить меня в течение часа.
Алики, милая Алики! Застенчивая, незлобивая, склонная к приступам меланхолии… Неужели больше я не увижу тебя? Как же так? Но надо смириться. Надо исполнять свой долг. Теперь все стало по-настоящему серьезно…
Впервые я, буквально физически, почувствовало всю тяжесть навалившейся на меня ответственности. То время, когда все было лишь на словах, ушло в прошлое. Теперь мне понадобится сила характера, выдержка, мудрость, а многому придется научиться… Ведь теперь именно мне, а не кому-то иному, предстоит стать Государыней Всероссийской…
Захватывает дух при этой мысли. Но я должна. Я смогу. Раз так говорят потомки – значит, так и есть. Не придется мне стать эмигранткой или простой обывательницей – нет, мне предстоят великие свершения на этом переломном моменте… Надо сделать все возможное, чтобы процветала и укреплялась Россия, чтобы безвременная смерть Алики не была бессмысленной… Теперь мое имя войдет в историю. Но, Боже мой, ведь я абсолютно не тщеславна! Все то, что предстоит мне сделать, я воспринимаю исключительно как долг перед Россией, и никак иначе.
Мысли мои беспрестанно возвращаются к семье Николая. Что теперь с ними будет? Даже не могу вообразить, как они это все восприняли… Как бы мне хотелось оказаться сейчас там, с ними, чтобы утешить и поддержать… Им нужна моя поддержка. Ведь девочки сильно привязаны ко мне… Алики всегда была несколько холодна с дочерьми, страдая навязчивой идеей родить сына, наследника. Вот кого она любила (бы) по-настоящему. Сумасшедшей любовью, которая постепенно сводила (бы) ее с ума, вкупе с вечным страхом за его жизнь…
Что ж, приходится признать, что кончина Алики вместе с неродившимся наследником упростила задачу для потомков – как бы цинично это ни звучало. Теперь Николай, конечно же, захочет уйти в тень. Он любил Алики и жизни без нее не мыслил. Как он теперь без ее советов… Как бы брат вообще не обезумел. Если б я сейчас могла быть там, с ними, я бы помогла им пережить потерю. Теперь же меня терзает мучительное беспокойство о них… Хорошо, что там Иванов и еще кое-кто из потомков – они не допустят смуты и волнений. Но вот что касается моральной поддержки… Найдется ли кто-то, кто поможет им справиться с горем?
Подушка моя намокла от слез. Странно – ведь с утра у меня не было даже малейшего предчувствия, что случится что-то трагическое. Ведь все произошло еще вчера! Как же я не почувствовала… Впрочем, нечего заниматься вздором. Мне следует мыслить более рационально. Не стоит уподобляться тем нервным, излишне чувствительным людям, для которых вся жизнь наполнена предчувствиями и духовными переживаниями. Кстати, как раз такой была Алики. Слишком восприимчивая, эмоциональная, она тяготела ко всему мистическому. Я еще лучше поняла ее суть после того, как прочитала книги потомков. Да, в счет истеричного склада характера она во многом поспособствовала упадку нашей державы. Но это ни коей мере не отменяет того, что я любила ее и люблю ее дочерей, и Алики тоже испытывала ко мне теплые дружеские чувства. Ведь на самом деле она была так одинока! Пусть Господь упокоит ее душу. Она была хорошим человеком и не осознавала, что творила.
Я провела в своей каюте полдня. Мне надо было поразмышлять, многое обдумать, мысленно попрощаться с Алики, помолиться за упокой ее души. Я знала, что выйду из этой каюты другим человеком. Наверняка это понимали и остальные, и потому меня никто не беспокоил.
31 марта 1904 года 11:30 по местному времени. острова Эллиота, пароход «Принцесса Солнца».
Великий князь Александр Михайлович Романов, 38 лет.
Известие о смерти Аликс настигло меня неожиданно, как гром среди ясного неба. Сказать честно, и Павел Павлович, сообщивший мне эту печальную новость, тоже выглядел сильно ошарашенным.
– Вы понимаете, Александр Михайлович, – сказал он, – ну не должно было случиться ничего подобного. У нас, вон, Александра Федоровна вполне спокойно доносила цесаревича и родила в положенный срок и то, что началось позже, никакого отношение к процессу беременности не имеет, спросите хоть у наших докторов. А тут такая неприятная неожиданность, хуже которой не бывает.
– Ну почему же неприятная, – деланно удивился я, – ведь императрица Александра Федоровна и не родившийся у нас цесаревич Алексей, насколько я понимаю, были одними из главных виновников гибели Российской империи в вашей истории.
– Только не виновниками, – поправил меня Павел Павлович, – ведь ни императрица, ни цесаревич не ставили перед собой целенаправленной задачи по разрушению государства, которое произошло без всякой злой воли с их стороны. И у нас ни в коем случае не было необходимости в их устранении ради спасения России. До того, как это все произошло, мы считали, что на первых порах будет достаточно устранить внешние симптомы гемофилии у цесаревича. Если бы император с императрицей ежедневно и ежечасно не сходили с ума по поводу опасности для жизни своего драгоценного наследника, то и принимаемые государем решения были бы значительно более разумными, и Григорию Распутину в их окружении тоже было бы неоткуда взяться. Таким образом, у нас бы появилось несколько лет на подготовку постепенной смены власти.
– Господи! – вздохнул я. – Умный вы, человек из будущего Павел Павлович Одинцов, умнее всех нас вместе взятых, а не понимаете такой простой вещи, что в изложенном вами варианте не было бы никакой смены власти. Устранив внешние симптомы проблем, Ники счел бы все задачи решенными и дальше продолжил бы по-прежнему отстреливать ворон и бродячих кошек, не желая менять ничего более того, что было бы изменено по крайней необходимости. Аликс бы просто не позволила ему оставить трон, ведь она видела себя только императрицей и больше никем. В то же время я понимаю, что иначе с вашей стороны планировать по-иному было просто невозможно. Ведь я бы сам, если бы узнал, что вы злоумышляете на Ники или его семью, первый бы восстал против вас, несмотря на все планы по спасению России. Но Господь, который выше и умнее нас всех, решил все сделать по-своему, то есть так, как он считает правильным, и с этого дня все уже точно пойдет совершенно по-иному.
– Вот это точно, – подтвердил господин Одинцов, – с сегодняшнего дня все просто понесется вскачь, а у нас еще ничего не готово – Япония не добита и преемник Николаю Александровичу не подготовлен, и кроме того, основные действующие лица в будущей политической игре находятся здесь, под Порт-Артуром, а не на месте грядущих событий в Санкт-Петербурге.
– Вы знаете, Павел Павлович, – резко сказал я, – может, эта скорость течения событий и к лучшему. Ведь к такому исходу оказались не готовы не только мы, но и наши возможные противники, имеющие другое видение будущего России или просто работающие на свой личный интерес. Помимо супруги, влияние на Ники оказывает целая чертова прорва народа. Это и братья его отца: Алексей Александрович, Владимир Александрович и Сергей Александрович, это и его матушка, а моя теща, вдовствующая императрица Мария Федоровна, это Витте, Победоносцев, а также…
– А также и вы, Александр Михайлович, в том числе, – сухо кивнул господин Одинцов, – как же Безобразовская клика, премного наслышаны.