Элизабет расправила морщинки на своих шерстяных брючках.
— Именно с этой мыслью я уговариваю себя засыпать по ночам.
— Ну тогда я просто не понимаю, что удерживает тебя здесь.
— Так я же не знаю, где его искать. И даже если бы и знала, не уверена, что стала бы что-либо предпринимать на этот счет. Я хочу владеть этой винодельней, бабушка. И провожу я там долгие часы не потому, что пытаюсь убежать или спрятаться от чего-то… от кого-то. Я нахожусь там из чувства долга перед этим делом.
— Но не лучше было бы и для тебя и для дела, если бы кто-то еще разделял твои чувства? Чего ты боишься, Элизабет?
— Потерять единственное, что у меня осталось из связанного с Майклом.
— И что же это?
— Надежда.
— Ты меня удивляешь.
— Почему?
— Я никогда раньше не подозревала, что ты способна избрать такой малодушный выход.
Элизабет подтянула колени повыше и крепко прижала их к груди.
— У меня никогда ничего не было, и мне страшно его потерять.
— Неужели Майкл значит для тебя так много?
— Даже еще больше.
Глава 27
Элизабет въехала на автомобильную стоянку при винодельне. Это был первый рабочий день в новом году, и она была полна решимости начать его в бодром настроении духа, несмотря на несколько неудач на предыдущей неделе. Коллекция сигаретных коробок Амадо принесла ей не так много, как она рассчитывала, да и драгоценности были проданы за половину того, что она ожидала.
Самой же плохой новостью было решение судьи дать ей на сбор денег всего три месяца вместо шести, о которых просил Джеймс Уэбстер. Сандерс Митчелл, адвокат Фелиции и Эланы, удачно возразил, что поскольку, мол, дата заседания суда уже и так была отсрочена на три месяца, то предоставлять Элизабет еще и дополнительные полгода совсем ни к чему. И к ужасу Джима, судья с этим согласился.
Едва Элизабет открыла дверь в свой кабинет, как телефон приветствовал ее звонком.
— Элизабет Монтойя слушает.
— Я пыталась дозвониться тебе домой, — сказала Алиса, — но Консуэла ответила, что ты уже уехала.
— Бабушка, — Элизабет мельком посмотрела на часы. Даже с учетом разницы во времени, в Канзасе еще было рано. — Что-нибудь случилось?
— Сама не знаю. Пару минут назад мне звонил Джордж Бенсон. Он сказал, что вчера в школе был какой-то мужчина и расспрашивал про Элизабет Престон.
Элизабет похолодела.
— А с кем он разговаривал?
— Ты имеешь в виду, кроме Джорджа?
— Да.
Но это не имело значения: ведь любой житель городка мог бы рассказать ему о трагическом несчастном случае с семьей Престон. Пятнадцать лет — отнюдь не достаточное время, чтобы стереть память о потере самых выдающихся граждан этого городка.
— Не знаю. Джордж боялся расспрашивать этого мужчину слишком подробно. У того могли возникнуть подозрения.
— А мистер Бенсон знает, кто он такой?
— Какой-то частный детектив из Канзас-сити.
— А он случайно не упоминал, кто его нанял?
— Джордж спрашивал, но детектив ему не сказал.
Элизабет сглотнула застрявший в горле ком, грозивший удушить ее.
— А какого рода вопросы он задавал?
— Ну, совсем общие, пока не выяснил о том несчастном случае.
— И что потом?
— Он захотел увидеть годовой отчет за тот год, когда ты закончила школу.
— И мистер Бенсон дал ему отчет?
— Джордж сказал ему, что придется поискать в кладовой, а на это, мол, уйдет неделя или того больше. А детектив сказал, что он еще вернется.
— Это же было так давно… Я никогда не думала…
Элизабет прикрыла рукой глаза. Ей необходимо время, чтобы подумать, попытаться уяснить смысл происходящего. Но время — самый драгоценный товар.
— Джордж просил меня передать тебе, чтобы ты о нем не тревожилась, что он хорошо знал, что делал, когда помог тебе тогда… Словом, он с тех пор ни разу об этом не сожалел.
— Я собираюсь позвонить Джиму Уэбстеру и узнать, не может ли он сделать что-нибудь.
— Дай мне знать, если у тебя будут какие-нибудь новости.
— И ты тоже.
Элизабет попрощалась и потянулась за своей телефонной книжкой. Она уже почти набрала номер Джима Уэбстера, когда сообразила, что в это время большинство людей как раз начинают выбираться из постели.
— Черт подери! — громко сказала она вслух. — Почему же именно сейчас-то?
Она посмотрела на бумаги, лежавшие на ее рабочем столе. Конечно, сейчас она сможет сосредоточиться на графиках перевозок и росте урожая в расчете на гектар. Но, с другой стороны, она сойдет с ума, если не сделает что-нибудь, способное отвлечь ее до тех пор, пока Джим не явится на работу. Только не сидеть и не прокручивать в голове немыслимые варианты.
Спустя пять минут она уже была в пути, держа курс к дому Джима Уэбстера. Она хотела попытаться перехватить его, пока он еще не ушел на работу. На ее стук дверь открыла Мэнди, жена Джима, явно удивленная зрелищем Элизабет в столь ранний час.
— Элизабет, как приятно…
— Мэнди, извините, что я вламываюсь к вам, но мне нужно видеть Джима. Он случайно еще не уехал?
— И не уедет на работу еще целый час или даже больше, и не нужно никаких извинений. Видеть вас всегда удовольствие, независимо от времени дня. Заходите, мы как раз собираемся завтракать. Почему бы и вам не составить нам компанию?
Элизабет вошла.
— Спасибо, но я уже ела.
— Ну тогда кофе?
— Да, пожалуйста.
Мэнди приняла у Элизабет пальто и повесила его в стенной шкаф.
— Я скажу, чтобы Маргарет принесла поднос для вас и Джима на веранду. Там просто великолепно по утрам.
Либо Мэнди совершенно не обратила внимания на настойчивость тона Элизабет, либо надеялась разными светскими банальностями успокоить ее. Но оба варианта в равной степени не отвечали планам Элизабет.
— Мэнди, мне не хотелось бы быть бестактной, но это не светский визит.
— Ну, конечно же, нет. Я и не предполагала, что в такой час вы заскочили бы поболтать. Сейчас я позову вам Джима. Почему бы вам не подождать в его кабинете?
— Но как же ваш завтрак и… — Эти слова она сопроводила извиняющейся улыбкой.
— Ну, это в любом случае не самая любимая еда Джима. Он предпочитает поздний завтрак. — Мэнди показала рукой вдоль коридора. — Это третья дверь справа. Я позабочусь, чтобы вас не беспокоили.
— Спасибо.
Комнату, в которую отправила ее Мэнди, была копией кабинета Джима в Напе. Элизабет прошла мимо белого дивана и направилась к креслу, стоявшему напротив письменного стола. Она посидела там всего несколько минут, когда вошел Джим, несший поднос с кофе. Разлив густую коричневую жидкость в две кружки, он посмотрел на Элизабет, вопросительно приподняв бровь.
— Капельку сливок и без сахара?
За все то время, что они были знакомы друг с другом, кофе они пили вместе только один раз, причем было это несколько месяцев назад.
— Вы удивительный человек, Джим.
— Просто наблюдательный, — он обошел вокруг стола и сел напротив нее. — И вот сейчас мне не нравится, что я наблюдаю. Что случилось, Элизабет, что погнало вас сюда в столь ранний час?
— Так много придется рассказывать… Я просто не знаю, с чего начать.
Джим взял свою кружку и поглубже устроился в кресле.
— Я ненавижу банальности, но нет ничего лучше, чем начать с самого начала.
На первых порах Элизабет запиналась, пересказывая историю своей жизни, стремительно выпаливая подробности, а потом вдруг вспоминала что-то и возвращалась назад. По прошествии некоторого времени ей удалось как бы отдалиться от собственной биографии, казалось, что она говорит о ком-то другом… Вот тогда повествование пошло полегче. Джим, похоже, чувствовал, когда она быстро перескакивала через что-то, о чем не хотела говорить, и в этих случаях останавливал ее наводящими вопросами. Или же, не перебивая, давал ей продолжать, приберегая свои замечания к концу разговора.
К тому времени когда Элизабет добралась до утреннего телефонного звонка Алисы, Джим сидел, откинувшись на спинку своего кресла, плотно прижав ладони друг к другу этаким «домиком» и слегка постукивая указательными пальцами по подбородку, а Элизабет тем временем говорила ему, что сделает все, что только потребуется, чтобы защитить Джорджа Бенсона и свою бабушку, даже если выяснится, что за этим расследованием стоит Фелиция и единственная возможность остановить ее — это продать винный завод.
— Вы полагаете, что именно этого Фелиция и добивается? — спросил Джим.
— Не знаю. Я то и дело замечаю, что если дело касается ее, я просто становлюсь параноиком: ведь, возможно, она здесь даже ни при чем. Но если не она решила сунуть нос в мое прошлое, то кто же тогда? И, что более важно, зачем?
— А что вы думаете о такой возможности: та Элизабет Престон, которую разыскивал детектив, вообще не вы, а просто другая женщина с такими же фамилией и именем?
— Я не верю в совпадения.
— И я тоже, — он продолжительно и раздраженно вздохнул. — Беда с этими тайнами состоит в том, что чем дольше их хранишь тем важнее они становятся. Ваши же тайны такие давние! Давайте-ка на минутку забудем об этой истории с колледжем. Когда погибли ваши родители, вы были маленькой девочкой. Ну какое влияние вы тогда могли иметь на них? А без влияния, без возможности контроля, откуда же тут быть вине?
— Едва ли не все, что я знаю о моих родителях, суде над ними и их попытке к бегству, я прочитала в старых газетах и журналах в библиотеке при колледже. А в то время, когда все это происходило, моя бабушка не позволяла мне смотреть телевизор и читать то, что об этом писали.
— Как я припоминаю, у них вообще-то не было ни малейшего шанса. Этот план бегства был сплошной авантюрой, и при первом же признаке беды «приятели» бросили их.
— Алиса пыталась защитить меня от репортеров, но они же понимали, что она не сможет быть при мне все время. Они ловили момент, когда я оставалась одна. — Элизабет испытывала потребность объяснить, чем это все было для нее тогда. — Помню одну женщину, которая спросила меня, что я, мол, чувствовала, когда узнала, что моей матери столько раз прострелили голову. Ведь для опознания трупа пришлось довольствоваться отпечатками пальцев.