Одёргивая на бёдрах новую юбку, Мона думала, удачные ли она купила туфли. Эдди явно наслаждался собой – руки в брюки, плечи приподняты, чтобы показать, что он занят чем-то важным.
Ей вспомнилось, как она впервые увидела его в Кливленде. Он тогда приехал к ним на окраину посмотреть тачку, которую продавал старик, до основания проржавевшую трёхколёсную «шкоду». Старик выращивал сомов в бетонных чанах, окружавших их грязный двор. Когда появился Эдди, Мона была в доме – в длинном просторном трейлере с высоким потолком, водружённом на бетонные блоки. В одной из боковин трейлера прорезали окна – прямоугольные дыры, заделанные поцарапанным пластиком. Она стояла у плиты, над которой витал запах помидоров и лука, подвешенных в сетках сушиться, когда почувствовала его присутствие в дальнем конце комнаты, почувствовала мускулы и широкие плечи, его белые зубы, чёрную нейлоновую кепку, которую он неуверенно комкал в руке. В окна било солнце, освещая голую убогую комнату, пол выметен, как заставлял её это делать старик… но это было как надвигающаяся тень, кровавая тень, когда она услышала биение собственного сердца… а он подходил всё ближе. Вот, проходя мимо, швырнул кепку на голый откидной стол, уже не робко, а так, как будто жил здесь всегда, и прямо к ней, проведя рукой с ярким кольцом на пальце по масленой тяжести волос… Тут вошёл старик, и Мона отвернулась, делая вид, что занята чем-то у плиты. «Кофе», – бросил старик, и Мона пошла за водой – наполнить эмалированную кастрюлю из отводной трубы с крыши; вода булькала, стекая сквозь угольно-чёрный фильтр. Эдди со стариком сидели у стола, пили чёрный кофе, ноги Эдди широко расставлены под столом, колени напряжены под выцветшей джинсовой тканью. Улыбался, жестикулировал, торговал у старика «шкоду». Мона вспоминала, как он всё гнул свою линию. Он, мол, берёт тачку, если у старика есть на неё лицензия. Старик встаёт, роется в ящиках. Глаза Эдди снова нацелены на неё. Она вышла за ними во двор и смотрела, как он усаживается в потрескавшееся виниловое седло. Выстрел из выхлопной трубы вызвал бешеный лай чёрных собак старика. Едкий, сладковатый запах выхлопных газов от дешёвого спирта, и рама дрожит между его ног.
Мона смотрела, как он позирует между двумя чемоданами. Как же сложно совместить эту сегодняшнюю картинку с тем, почему на следующий день она уехала вместе с ним в Кливленд на той самой «шкоде». У «шкоды» было маленькое встроенное радио, которое на ходу заглушал мотор, но его можно было слушать тихонько ночью в поле возле дороги. Настройка не работала, так что приёмник ловил всего одну станцию – призрачную музыку с какой-то одинокой вышки в Техасе. Стил-гитара то звенела, то растворялась в ночи. А она чувствовала свою влагу, прижимаясь к его ноге, и жёсткую сухую траву, которая щекотала ей шею.
Прайор поставил её голубую сумку в белый вагончик с полосатой крышей. Мона полезла следом, слыша слабые испанские голоса из наушников кубинца-водителя. Потом Эдди запихнул ей под ноги свои чемоданы, и они с Прайором тоже сели. И покатили к взлётной полосе сквозь стену дождя.
Самолёт оказался совсем не таким, какие она знала по стимам, изнутри он совсем не походил на длинный роскошный автобус с рядами кресел по сторонам. Самолёт был маленький, с заострёнными хрупкими крыльями и такими окошками, что казалось, будто машина всё время косит глазами.
Поднявшись по металлической лестнице, Мона попала в округлое помещение с четырьмя креслами и однообразным серым ковром повсюду: и на потолке, и на стенах тоже, – всё чистое, холодное и отчуждённо серое. За ней вошёл Эдди и сел с таким видом, будто ежедневно это проделывал, – распустив галстук и вытянув ноги. Прайор нажимал кнопки у двери. Дверь со вздохом закрылась.
Мона взглянула в узкое, в каплях воды окошко на огни взлётной полосы, отражавшиеся в мокром бетоне.
«А сюда ехали на поезде, – подумала она, – от Нью-Йорка до Атланты, потом пересадка».
Самолёт задрожал. Ей послышалось, как, оживая, что-то проскрипел фюзеляж.
Пару часов спустя Мона ненадолго проснулась в затемнённой кабине, – оказывается, заснула, убаюканная протяжным гулом реактивного двигателя. Эдди спал, полуоткрыв рот. Возможно, Прайор спал тоже, а может, он просто сидел с закрытыми глазами – она не знала.
На полпути в сон, который на, следующее утро она уже не смогла вспомнить, ей почудились звуки того техасского радио – тающие стальные струны, вибрирующие, словно боль.
Глава 9Лечь на дно
Джубили и Бакерлоо, Сёркл и Дистрикт. Кумико рассматривала маленькую глянцевую карту Лондона, которую дал ей Петал, и зябко ёжилась. Холод, исходивший от бетона платформы, проникал даже сквозь подошвы ботинок.
– И старая же она, чёрт побери, – рассеянно сказала Салли Ширс.
В её линзах отражалась закругляющаяся к потолку стена в чехле из белой керамической плитки.
– Прошу прощения?
– «Труба»…
Новый клетчатый шарф был завязан у Салли под подбородком, и с каждым следующим словом изо рта у неё белым облачком вылетал пар.
– Знаешь, что меня мучает? То, как иногда прямо у тебя на глазах на станции наклеивают новый слой плитки, не сняв сперва старую, или просверливают дыру в стене, чтобы провести какие-нибудь провода. Тогда видишь все эти наслоения плитки…
– Да?
– Но ведь станции всё сужаются и сужаются, так? Это как сужение вен…
– Да, – с сомнением сказала Кумико, – я понимаю… Салли, а мальчики вон там… Что означают их костюмы?
– Это Джеки. Их ещё называют Джеки Дракулы.
Четверо Джеков Дракул нахохлились, как вороны, на противоположной платформе. На них были неприметные чёрные дождевики и начищенные армейские ботинки со шнуровкой до колен. Один из них повернулся, обращаясь к другому, и Кумико увидела, что волосы у него стянуты назад и заплетены в косичку, перевязанную маленьким чёрным бантом.
– Повесили его, – сказала Салли, – после войны.
– Кого?
– Джека Дракулу. После войны здесь одно время практиковали публичные казни. От Джеков тебе лучше держаться подальше. Ненавидят любых иностранцев…
Кумико с радостью вызвала бы Колина, но модуль «Маас-Неотек» был запрятан за мраморным бюстом в той комнате, куда Петал подавал еду, а тут ещё подошёл поезд, ошарашив её архаичным перестуком колёс по стальным рельсам.
Салли Ширс – на фоне залатанной изнанки городской архитектуры, в её стёклах отражается путаница лондонских улиц и переулков, помеченных в каждую эпоху экономикой, пожарами, войнами…
Кумико, уже совершенно запутавшись, где они, собственно, находятся после их с Салли трёх поспешных и, на первый взгляд, совершенно случайных пересадок, безропотно позволяла тянуть себя из такси в такси. Они выскакивали из одной машины, ныряли в двери ближайшего универмага, чтобы воспользоваться первым попавшимся выходом на другую улицу и сесть в другое такси.
– «Хэрродз»[9], – сказала Салли, когда они поспешно пересекали богато украшенный зал, высокий потолок которого подпирали колонны из белого мрамора. Кумико щурилась на толстые красные ломти вырезки и бараньи ноги, разложенные на многоярусных мраморных прилавках, предполагая, что всё это пластиковые муляжи. Потом – снова на улицу. Салли подзывает очередное такси.
– «Ковент-Гарден»[10], – бросает она шофёру.
– Прости, Салли, но что мы делаем?
– Заметаем следы. Теряемся.
Салли пила горячий бренди на веранде крохотного кафе под припорошенной снегом стеклянной крышей. Кумико пила шоколад.
– Мы потерялись, Салли?
– Да уж. Во всяком случае, я на это надеюсь.
Кумико подумала, что сегодня Салли выглядит старше: возле губ залегли морщинки усталости или напряжения.
– Салли, а чем именно ты занимаешься? Твой друг спрашивал, по-прежнему ли ты отошла от дел?..
– Я – деловая женщина.
– А мой отец? Он – деловой человек?
– Твой отец – самый настоящий бизнесмен, котёнок. Нет, не такой, как я. Я вольный стрелок. В основном вкладываю деньги.
– А во что ты вкладываешь?
– В таких же, как я, – пожала она плечами. – Тебя что, разбирает сегодня любопытство? – Она отпила ещё глоток.
– Ты советовала мне стать своим собственным шпионом.
– Хороший совет. Однако требует некоторой ловкости и умелого применения.
– Ты здесь живёшь, Салли? В Лондоне?
– Путешествую.
– А Суэйн, он тоже вольный стрелок?
– Это он так думает. Он под чьим-то крылом, к тому же держит нос по ветру. Здесь это необходимо для дела, но лично мне действует на нервы. – Она допила бренди и облизнула губы. Кумико поёжилась. – Тебе не стоит бояться Суэйна. Янака смог бы съесть его на завтрак…
– Нет, я подумала о тех мальчишках в подземке. Такие худые…
– Дракулы.
– Банда?
– Бозоцоку, – сказала Салли с вполне сносным произношением. – «Кочевые племена», так? Ну, во всяком случае, что-то вроде племени. – Слово было не совсем подходящее, но Кумико решила, что уловила суть. – А худые они потому, что бедные. – Салли жестом подозвала официанта, чтобы заказать ещё бренди.
– Салли, – сказала Кумико, – когда мы добирались сюда, наш маршрут, все эти поезда и такси, – это для того, чтобы убедиться, что за нами никто не следует?
– Ни в чём нельзя быть уверенным.
– Но когда мы ходили на встречу с Тиком, ты не предпринимала никаких предосторожностей. За нами без труда мог бы кто-то идти. Ты нанимаешь Тика шпионить за Суэйном и делаешь это совершенно открыто. А потом столько предосторожностей, чтобы привести меня сюда. Почему?
Официант поставил перед Салли дымящийся стакан.
– А ты зоркий маленький котёнок, ведь правда? – Подавшись вперёд, она вдохнула пар бренди. – Просто так, идёт? В случае с Тиком я просто пыталась встряхнуть кой-кого, вызвать какую-нибудь реакцию.
– Но Тик беспокоился, как бы Суэйн его не обнаружил.
– Стоит Суэйну узнать, что Тик работает на меня, и он его не тронет.