Вестибюль отеля показался ей гораздо просторнее, чем в «Холидей Инн», хотя само здание было более старым. В вестибюле толпилось народу больше, чем в любом стиме, но повсюду – чистые синие ковры. Прайор оставил её ждать у рекламы орбитального курорта, пока они с Эдди отошли к длинной чёрной стойке поговорить с женщиной с медной именной табличкой на груди. Мона чувствовала себя глупо в белом пластиковом дождевике, который Прайор заставил её надеть, как будто думал, что её прикид недостаточно хорош для этого места. Примерно треть толпы состояла из япошек, которых она посчитала туристами. У всех, похоже, было при себе какое-нибудь записывающее снаряжение: видео-, голо-, а у нескольких на поясе даже симстим-модули, – но в остальном они совсем не были похожи на денежные мешки. А она-то думала, что у всех японцев полно денег. Наверное, они просто ловчат, скрывают, решила она.
Мона увидела, как англичанин отправил женщине через стойку кредитный чип. Женщина взяла чип и пропустила его через металлическую прорезь.
Прайор положил её сумку на кровать, широкий пласт бежевого темперлона, и коснулся панели на стене, после чего справа разошлись портьеры.
– Здесь, конечно, не «Риц», – сказал он, – но мы постараемся, чтобы тебе было удобно.
В ответ Мона только что-то уклончиво пробормотала. «Риц» – так называлась котлетная в Кливленде, и она не поняла, какое отношение эта забегаловка может иметь ко всему происходящему.
– Взгляни, – сказал он, – твоя любимица. В обитое плюшем изголовье кровати оказался встроен стим-модуль, а рядом – небольшая полочка с набором тродов в пластиковой упаковке и штук пять кассет.
– Тут все новые стимы Энджи.
Интересно, кто приготовил кассеты, и не попали ли они сюда после того, как Прайор спросил, какие стимы она любит? Мона показала ему собственную улыбку и отошла к окну. Муравейник выглядел в точности так, как в стимах; окно было похоже на голографическую почтовую открытку, за ней – знаменитые здания, названий которых она не знала, знала только, что они знаменитые.
Серый цвет куполов. Белизна снега оттеняет путаницу решёток геодезиков, а за всем этим – серый фон неба.
– Счастлива, детка? – спросил Эдди, подходя сзади и кладя ей руки на плечи.
– А душ у них тут есть?
Прайор рассмеялся. Передёрнув плечами, она сбросила руку Эдди и с сумкой в руках скрылась в ванной. Заперла за собой дверь. Слышно было, как Прайор опять рассмеялся, а Эдди снова завёл шарманку о своих аферах. Присев на унитаз, Мона открыла сумку и выкопала косметичку, где хранился «магик». У неё осталось четыре кристалла. Должно хватить. Хватило бы и трёх, но когда число их уменьшалось до двух, она обычно начинала соображать, как сравнять счёт. Она не слишком часто закидывалась, во всяком случае, не каждый день, разве что в последнее время, но это потому, что Флорида начала её доставать.
Теперь можно и сократиться, решила Мона, вылавливая кристалл из пузырька. Кристалл напоминал твёрдую жёлтую карамельку, сперва её надо раздавить, потом растереть между двух нейлоновых пластинок. Измельчённый стимулятор издавал слабый, чем-то схожий с больничным, запах.
К тому времени, когда она покончила с душем, оба они ушли. Мона долго нежилась в ванной, пока это ей не наскучило. Во Флориде она пользовалась в основном душами возле общественных бассейнов или на автобусных станциях – и в тех и в других требовались жетоны. Она предположила, что и в этот, в отеле, встроен приборчик, который отмеряет расход воды и заносит потом в счёт – как это было в «Холидей Инн». Здесь, под пластмассовым распылителем, висел большой белый фильтр, а наклейка на кафеле – глаз и слеза – означала, что во время мытья старайтесь, чтобы вода не попала в глаза, – совсем как в бассейне. В кафель был встроен ряд хромированных краников, и если по очереди нажимать на кнопку под каждым, получаешь шампунь, гель для душа, жидкое мыло, масло для ванны. После этого возле кнопки загорается красная точка, потому что это включается в твой счёт. Или в счёт Прайора. Мону только порадовало, что они ушли. Так хорошо остаться одной, да ещё под кайфом и чистой. Ей редко удавалось побыть в одиночестве, разве что на улице, а это совсем не то. Она завернулась в огромную купальную простыню, где на махровой стороне было выбрито какое-то слово. Наверное, название отеля. Прошла к окну, оставляя за собой мокрые следы на ковре.
В квартале от отеля стояло старомодное здание. Уходящие вверх уступы стен были стёрты и изрыты так, что придавали фасаду видимость горного склона – с валунами, травой и водопадом. Водяной поток падал, разбивался о камни, падал дальше. Это вызвало у неё улыбку: с чего бы им так выпендриваться? Там, где вода падала на камни, поднимались струйки пара. «Но не может же вода просто так течь на улицу, – подумала Мона, – это стоило бы слишком уж дорого». Она решила, что воду насосами закачивают обратно наверх и используют вновь, гоняя по кругу.
Что-то серое пошевелило головой там, наверху, вскинуло большие изогнутые рога, словно хотело посмотреть на неё, Мону. Отступив на шаг по ковру, она моргнула. Какой-то баран, но это, должно быть, дистанционка – голограмма или вроде того. Животное тряхнуло головой и принялось жевать траву. Мона рассмеялась.
Приход. «Магик» прошёлся волной по внутренней стороне лодыжек, закопошился в лопатках. Холодное стягивающее покалывание, и больничный запах где-то в нёбе.
Раньше она боялась, но со временем страх ушёл.
У Прайора нехорошая улыбка, но ведь он пешка, просто мерзкий пиджак. Если у него и есть деньги, то принадлежат они кому-то другому. И Эдди она больше не боялась; скорее она боялась за него, поскольку теперь ясно видела, как его воспринимают другие.
«Ладно, – подумала Мона, – это неважно. Она больше не выращивает сомов в Кливленде, и никто никогда не вернёт её назад во Флориду».
Она вспомнила спиртовку, зимний утренний холод, старика, нахохлившегося в своём огромном сером пальто. Зимой он утеплял окна вторым слоем пластика. Тогда тепла печурки хватало, чтобы обогреть помещение, потому что стены были обиты листами жёсткого пенопласта, а поверх них – древесно-стружечными плитами. Там, где проглядывал пенопласт, его можно было ковырять пальцем. Если старик тебя за этим застукает – разорётся. Содержать в тепле рыбу холодной зимой значило только то, что у Моны прибавлялось работы: приходилось накачивать воду на крышу, где стояли солнечные зеркала, отбрасывающие свет в такие прозрачные пластиковые трубки. Отчасти помогали и гниющие по стенкам баков водоросли… Когда идёшь ловить сетью рыбу, поднимается пар. Старик обменивал рыбу на всякую еду, на то, что выращивали другие люди, на кофейные зёрна; отбросы шли на корм рыбам.
Он не был её отцом, он повторял это очень часто, когда вообще открывал рот. И всё же время от времени она задумывалась: а может быть, он ей всё-таки отец? Когда Мона впервые спросила, сколько ей лет, он ответил, что шесть, так что она отсчитывала от этого.
Услышав, как за её спиной открывается дверь, Мона обернулась. В дверях стоял Прайор с золотой пластинкой ключа в руке. Борода раздвинулась, чтобы показать «улыбку».
– Познакомься, Мона, – сказал он, переступая порог, – это Джеральд.
Высокий, китаец, серый костюм, волосы с проседью. Джеральд мягко улыбнулся, проскользнул мимо Прайора в комнату и направился прямо к буфетной стойке – что она, чёрт побери, здесь делает? – напротив изножья кровати. Положил чёрный чемоданчик и нащёлкал на замке код.
– Джеральд – наш друг. Он медик, наш Джеральд. Ему нужно тебя осмотреть.
– Мона, – подал голос сам Джеральд, вынимая что-то из чемоданчика, – сколько тебе лет?
– Шестнадцать, – ответил за неё Прайор.
– Шестнадцать, – повторил Джеральд. Штуковина, которую он держал в руках, походила на чёрные защитные очки, этакие затемнённые линзы со зловещими шишками сенсоров и проводками.
– Значит, чуть-чуть набрасываем? – обернулся он к Прайору. Тот улыбнулся. – Сколько вам не хватает? Десяти лет?
– Ну не совсем, – отозвался Прайор. – Совершенства не требуется.
Джеральд перевёл взгляд на Мону.
– Вы его и не получите. – Он зацепил дужки очков за уши и на что-то нажал; под правой линзой загорелся огонёк. – Но есть степени приближения.
Луч скользнул к Моне.
– Речь идёт всего лишь о косметических процедурах, Джеральд.
– Где Эдди? – спросила Мона, когда врач подошёл ближе.
– В баре. Позвать его? – Прайор взялся за телефон, но тут же положил трубку назад, так и не набрав номер.
– Что это? – Она сделала шаг назад.
– Медицинское обследование, – сказал Джеральд. – Больно не будет.
Он загнал её к окну, лопатки над полотенцем вжались в холодное стекло.
– Кое-кто собирается предложить тебе работу и очень хорошо за неё платить. Им нужна полная уверенность в том, что ты совершенно здорова. – Луч вонзился ей в левый глаз. – Она на каких-то стимуляторах, – сказал он Прайору уже совершенно другим тоном. – Постарайся не моргать, Мона. – Луч переместился на другой глаз. – Что это, Мона? Сколько ты приняла?
– «Магик». – Она сморщилась от света. Холодные твёрдые пальцы взяли её за подбородок, наклоняя голову вправо.
– Сколько?
– Кристалл…
Луч погас. Гладкое лицо китайца оказалось близко, очень близко, защитные очки утыканы всякими линзами, прорезями, маленькими бляшками из чёрных стальных петелек.
– Знаешь ли, нет никакой возможности определить, насколько он чист, – пожурил медик.
– Он чистый, совсем чистый, – сказала она и захихикала.
Отпустив её подбородок, Джеральд улыбнулся.
– Ну это не будет проблемой, – сказал он. – Ты не могла бы открыть рот? Пожалуйста.
– Рот?
– Я хочу посмотреть твои зубы.
Мона перевела взгляд на Прайора.
– С этим тебе повезло, – сказал Прайору Джеральд, с помощью всё того же лучика заглядывая ей в рот. – Состояние вполне удовлетворительное, и по конфигурации он близок к требуемой модели. Коронки, пломбы.