История, случившаяся в Ост-Индии
Со смертью близких каждый день и час
Частица сердца умирает в нас,
И мы становимся в конце концов
Подобием ходячих мертвецов.
Несчастны те, кто пережил друзей
И обречен до окончанья дней
Ежеминутно умирать от боли,
Влачась бессильно по земной юдоли.
– Да упаси боже! – содрогаясь от ужаса, вскричал старик. Он стиснул руки, и кровь отхлынула у него от лица. – Нет, быть такого не может! – продолжал он после минутного раздумья. – Решительно не может быть! Как! Эверард? Мальчик, чье детство прошло под моей крышей, под моим неусыпным надзором? Чье сердце я знаю не хуже, чем свое собственное? Господи помилуй, ну и напугала же ты меня, сестрица Мильман! Впрочем, оно не важно. Поскольку, немного размыслив над твоей историей, я с полной ясностью понимаю: такого не может быть, вот и весь сказ.
– Ох, терпения на тебя не хватает! Братец, братец, позволь тебе заметить, в твои-то солидные лета так ослепляться пристрастием попросту неприлично! Верно, детство его прошло под твоей крышей! Но где он провел юность, спрашивается? Да среди тигров и аллигаторов, которые в один присест заглатывают бедных детишек! И среди громадных черномазых уродов, которые питаются одной только человечьей плотью, господи спаси! Так надо ли удивляться, что, пожив в таком гнусном окружении, он перенял от них кой-какие кровавые привычки? Скажу прямо, братец, я с самого начала заподозрила: нечистым, ой нечистым путем он обзавелся такими огромными деньгами. Хотя, конечно же, и помыслить не могла, что дела обстоят настолько скверно, как оказалось!
– А что оказалось-то, сестрица, скажи на милость? Позволь тебе напомнить, у тебя нет никаких доказательств, хотя наговорила ты такого, что на моей голове каждый волос встал дыбом. Что же касается до денег, то я нимало не сомневаюсь: Эверард может вполне удовлетворительно объяснить их происхождение, как честнейший человек среди смертных.
– В таком случае любопытно знать, почему он упорно отказывается от всяких пояснений? Вот уже больше года, как он вернулся из Ост-Индии, но по-прежнему ни одна живая душа не осведомлена на сей счет хоть немногим лучше, чем были все мы в день его прибытия. И ведь не то чтобы Эверарда никто не спрашивал – я собственнолично провела с ним не один час, допытываясь и выведывая, но так ничегошеньки из него и не вытянула! Он вечно принимает многозначительный вид и при первой же возможности переводит разговор на что-нибудь другое. Вот давеча, когда он пытался заморочить мне голову очередной дурацкой небылицей, я взяла да спросила прямо в лоб: «Эверард Брук, откуда у вас столько денег?» А он просто повернулся ко мне спиной и вышел вон из комнаты – что много говорит о его воспитании, к слову сказать. Да боже мой! Уж чем-чем, а хорошими манерами этот господин похвастаться никак не может: вот только в прошлую пятницу он вдруг выскочил из гостиной, чтобы отозвать Барбоса, лаявшего на какого-то маленького грязного оборвыша, хотя прекрасно видел, что я уронила чайную ложку и была вынуждена сама за ней наклониться! Неотесанный дикарь! Впрочем, чего еще ждать от человека, так долго прожившего среди готтентотов?
– Ну да, сестрица, пожалуй, Эверарду следовало бы задержаться и поднять твою ложку. Однако, если честно, я не склонен слишком уж винить его за то, что он в первую очередь бросился спасать нищего мальчонку, – боюсь, я и сам совершил бы такой же промах. Но ты же знаешь, я хорошими манерами никогда не славился и во всех вопросах этикета безоговорочно доверяю твоему опыту и здравому смыслу, сестрица Мильман. А вот проявить такую же уступчивость в денежном вопросе я никак не могу и, невзирая на все твои доводы, остаюсь при своем твердом убеждении: Эверард разбогател честным путем, что бы там тебе про него ни наболтали.
– Тогда почему же он никому не расскажет, каким именно образом разбогател? Позволь тебе заметить, братец, когда человеку есть что рассказать хорошего о себе, он не слишком-то расположен держать язык за зубами. Да что там, держать язык за зубами вообще противно человеческой природе, и я ручаюсь, у любого такого скрытника имеется оч-чень веская причина подчиняться столь неестественному ограничению, вот только он нипочем в том не сознается. Так считают и Уильямсоны, и Джонсы, и наш кузен Диккинс, и все семейство Бернаби – ведь я, слава богу, не такая скрытная, как твой любимый Эверард. О нет! Если мне что становится известно, щедрость моей натуры не позволяет мне хранить это при себе и я не ведаю покоя, покуда не поделюсь своим знанием со всеми вокруг. И вот нынче утром, едва только я услышала эту жуткую историю, так тотчас же велела заложить экипаж и объехала всю деревню, чтобы сообщить ее всем нашим друзьям и родственникам. Разумеется, все были потрясены – а кто не был бы? Но все, как один, сказали, мол, они всегда ожидали обнаружить что-то дурное на дне этой тайны – и какое счастье, что я узнала правду прежде, чем все зашло слишком далеко между Эверардом и твоей дочерью Джесси!
– Так, значит, ты разнесла эту распрекрасную историю по всей деревне? Право слово, сестрица Джейн, сдается мне, ты доставила себе уйму совершенно ненужных хлопот. И если в конце концов твои утверждения окажутся беспочвенными, я даже не представляю, чем ты сумеешь искупить перед бедным Эверардом такую свою попытку разрушить его репутацию. Самые невинные обстоятельства могут быть истолкованы в черном свете, в мире всегда хватает недоброхотов, готовых распространять скандальные слухи, а Эверард обладает слишком многими достоинствами, чтобы не нажить без счета врагов, и вот сейчас от одного из них ты подхватила нелепую, дикую сплетню и…
– От одного из врагов! – воскликнула миссис Мильман, яростно обмахиваясь веером. – Хорошенькое дело! Когда всю историю я своими ушами услышала из уст его маленького темнокожего дикаря! Ну да, конечно! Мирза – ярый враг мистера Эверарда, кто бы сомневался!
При последних словах старый торговец сильно переменился в лице. С удрученным и встревоженным видом он потер лоб.
– Мирза!.. – после долгой паузы повторил он. – Сестрица Джейн, охолонись, дело-то не пустяшное. Действительно ли Мирза говорит именно то, что ты мне сейчас поведала?
– Повторяю тебе, братец: историю эту я услышала от него собственными своими ушами. Правда, не сразу целиком, по частям пришлось из него вытягивать – ведь малолетний язычник прекрасно понимал, как пострадает репутация хозяина, коли дело получит огласку. Ох и хитрый же малец, скажу тебе! Но я от него не отставала, все ходила вокруг да около, все выпытывала исподволь да выспрашивала обиняками, покуда не вытянула из него все как есть. Признаюсь, мне пришлось клятвенно пообещать, что буду молчать как могила: мальчишка сказал, мол, хозяину сделается дурно, коль кто-нибудь при нем обмолвится о тех событиях. Но когда я узнала ужасную тайну, совесть не позволила мне сдержать обещание, и я спешным порядком оповестила всю округу о чудовищном преступлении этого изверга.
– Ох, сестрица, не решусь утверждать, что ты поступила неправильно. Уверен, ты руководилась лучшими побуждениями. Но признаюсь, мне все же жаль, что ты не поступила иначе! Эверард – бедный мой, дорогой мой грешник – когда-то был таким добрым, таким ласковым! Я бы поставил все свои деньги на то, что не в его характере убить даже муху, не говоря уже о женщине – да притом женщине, на которой он обещал жениться!
– Да! И вдобавок убить с такой изуверской жестокостью! Сперва выстрелил в нее из-за кустов, а когда увидел, что бедняжка только ранена, не поколебался подбежать и в прямом смысле вышибить ей мозги дубинкой! По словам Мирзы, она умирала более получаса.
– Ничего ужаснее в жизни не слышал!
– Но что самое страшное, прежде чем погубить тело несчастной, он погубил ее драгоценную душу. Звали бедняжку, кажется, Нэнси О’Коннор – ирландского происхождения, надо думать. В свое время я знавала офицера-ирландца с такой фамилией. Тогда я была юной девицей и танцевала с ним на балу в Хэкни, чрезвычайно благовоспитанный мужчина приятной наружности, даром что одноглазый, но бог-то с ним. Ну так вот, эта Нэнси была не то дочерью, не то женой богатого плантатора, у которого Эверард служил клерком, или управляющим, или чем-то вроде. Ну и значит, бедная девушка влюбилась в Эверарда, и он со своей стороны проявлял к ней необычайный интерес. Мирза говорит, он прямо глаз с нее не спускал, с утра до вечера пожирал взглядами, ни на минуту не оставлял без внимания и наконец настолько втерся к ней в благосклонность, забрал такую силу над ней, что (зная о завещании своего покровителя, составленном исключительно в пользу Нэнси), убедил ее отравить бедного мистера О’Коннора, чтобы она смогла разделить унаследованное богатство со своим гнусным любовником.
– Отравить отца! Чудовищно!
– Отца или мужа – говорю же, не знаю наверное. Но скорее склоняюсь к мысли, что то был отец: вроде бы несчастный обманутый старик на смертном одре попросил Нэнси сразу после похорон выйти замуж за Эверарда, – можешь судить, как ловко этот лицемер разыграл свои карты. В общем, предполагалось, что теперь Эверард незамедлительно на ней женится: ведь уже и соглашения все составлены, и наряды свадебные куплены, и день бракосочетания назначен. И тут – нá тебе! Как думаешь, что вытворил неблагодарный негодяй? Уговорил простодушную бедняжку продать все имущество! А когда оно обратилось в деньги да драгоценности, заманил ее в лес, где ограбил и убил вышеописанным способом. А потом спешно сел на корабль со всей своей добычей и сбежал с Цейлона прежде, чем служители правосудия успели установить, куда он делся! Мне только одно удивительно: что он взял с собой Мирзу. Но поскольку маленький язычник тогда был совсем еще ребенок, видимо, Эверард посчитал, что он ничего не знает о кровавом злодействе, а даже если и знает, то все забудет за время путешествия. Ну и что теперь ты скажешь в защиту своего расчудесного Эверарда, братец? И ведь сколько раз я тебе повторяла, что однажды всенепременно всплывет какая-нибудь скверная история с ним! Но ты не желал меня слуша