– Что там такое? – громко осведомился воин, при чьем приближении толпа расступилась и в чьем голосе Бланка с ужасом и стыдом узнала голос своего отца.
Но забрало у нее было опущено, а потому Густав не признал в стоящем перед ним рыцаре свою дочь, ведь он полагал, что она находится в полной безопасности в родном замке.
– Полдела сделано, сударь, – последовал ответ. – Этот шлем и этот щит я узнал бы из тысячи. И вот передаю в ваши руки доблестного воина Осбрайта Франкхаймского! Захваченного, прошу заметить, без всякого насилия!
– Осбрайт Франкхаймский?! – вскричал Густав. – Вполне ли ты уверен, Морис? Ну, в таком случае нам истинно повезло! Однако время не позволяет нам… О, ничего не бойтесь, благородный рыцарь. Обходиться с вами будут учтивейшим образом, но какое-то время вам придется побыть моим пленником. Пусть шестеро из вас препроводят господина Осбрайта в замок. Заприте его в парадном покое при главном зале. Охраняйте c почетом, но бдительно и никого к нему не допускайте. А теперь – за Рудигером! Вперед! – приказал Густав и устремился к гроту, тогда как Бланка под стражей отправилась в отчий замок в качестве пленного врага.
Однако в голове у нее уже созрел план. Девушка решила хранить свой секрет, покуда не окажется в безопасности в стенах Орренберга. По прибытии же туда она намеревалась попросить о встрече с матерью, признаться ей в своем безрассудстве и умолять о помощи в исправлении дела. Она не сомневалась, что сила материнской любви вскоре возобладает над первым чувством негодования и Ульрика как-нибудь поспособствует ей незаметно вернуться в свои покои. А поскольку исчезновение мнимого Осбрайта можно легко объяснить тем, что он сбежал, подкупив охранников или применив еще какую-нибудь уловку, отец так никогда и не узнает ни о ее неблаговидном поступке, ни об опасности, которой она подверглась в этот полный приключений вечер. Сочинив и упорядочив в уме такой план к полному своему удовлетворению, Бланка продолжала путь в Орренберг с несколько полегчавшим сердцем.
Глава XII
…Правосудье
Рукой бесстрастной чашу с нашим ядом
Подносит к нашим же губам.
Один слуга, с неоправданной суровостью наказанный графом Рудигером за пустяковую провинность, в отместку сбежал в замок Орренберг и сообщил его владельцу, что Осбрайт с отцом сейчас находятся в гроте Святой Хильдегарды с малым сопровождением и застичь их врасплох не составит никакого труда. Густав не упустил столь удачного и нежданного случая заполучить главных врагов в свою власть. Он немедленно выступил из замка со всеми силами, какие сумел собрать, и столь велико было численное превосходство орренбергцев, что, невзирая на все сопротивление Рудигера (который дрался не на жизнь, а на смерть со слепой яростью безумца и показал невероятные чудеса доблести), небольшой отряд франкхаймцев вскоре ударился в бегство, а их предводитель был взят в плен и доставлен в замок Орренберг.
Теперь Густав был волен сполна отомстить своему неистовому родственнику и через смерть Рудигера и его сына вступить во владение обширными землями надменного дома Франкхаймов. Но поступать так было не в его великодушной, милосердной натуре. Густав придумал куда более благородную месть. Собственные душевные раны он уже забыл, смерть Оттокара по-прежнему помнил, но помнил с печалью, а не с гневом. Враги находились в полной его власти, какового соображения для него было довольно, чтобы перестать видеть в них врагов. И он жадно ухватился за возможность явить бескорыстность своих желаний и искренность своих добрых намерений посредством такого убедительного и неопровержимого доказательства, которое навсегда изгонит всякое недоверие даже из подозрительной души Рудигера. Густав известил о своих намерениях Леннарда Клиборнского, и тот безотлагательно прибыл в Орренберг вместе с обещанной подмогой. Достойный рыцарь горячо одобрил изложенный план, и теперь Густав – с сердцем, пылающим от восторга при мысли о принятом великодушном решении, – поспешил объясниться с разгневанным пленником.
Разговор между разделенными враждой родственниками происходил в главном зале. Стражи распорядились тщательно перевязать раны Рудигера, но сочли нужным заковать его в цепи, дабы удержать от любых насильственных действий. Увидев такую меру предосторожности, Густав тотчас приказал снять оковы, однако угрюмый пленник не поблагодарил ни слуг за заботу о его ранах, ни хозяина за освобождение от цепей. Он взирал на все вокруг с видом надменного безразличия, но, когда выслушивал от Густава заверения в доброй воле и предложения предать взаимному забвению все прошлые обиды, в его глазах сверкал страшный огонь удовлетворенной злобы.
– Одним словом, – в заключение сказал Густав, – я убежден, что многочисленные причины, вызвавшие взаимное отчуждение наших сердец и семейств, проистекают единственно из неверного истолкования случайных обстоятельств, а вовсе не из намерения нанести обиду или желания причинить умышленный вред. В вас легко возбудить подозрения, в моей жене – не труднее. Каждая мелочь преувеличивалась, каждый факт искажался, а догадки принимались за факты. Больше всего на свете я хочу навеки искоренить все разногласия между нами – и не вижу более верного средства, чем союз наших детей, союз Осбрайта и Бланки.
– Бланки? – повторил Рудигер. – Бланки, говорите? Да, идея поистине превосходная! Только я сомневаюсь, что ее удастся осуще…
– Нет ничего проще! – перебил Густав, обрадованный, что его предложение встречено благосклонно. – Они любят друг друга уже давно и…
– Да, я слышал! Осбрайт нежно любит вашу дочь, и, вне сомнения, вы тоже нежно ее любите!
– Нежно? Нет, страстно! Она единственная моя отрада в жизни, от нее зависит все мое грядущее счастье!
– В самом деле? Ну что ж, тем приятнее… рад это слышать. Среди моих подданных, знаете ли, есть один юноша… по имени Ойген. Он тоже страстно любит вашу дочь… я бы даже сказал, безумно. Но она, вы полагаете, любит Осбрайта?
– Не просто полагаю, а знаю наверное! Не далее как сегодня утром Бланка горячо заверила меня, что сердце ее пылает истинной любовью к нему и…
– Быть может, быть может. Вам лучше знать. И все же не могу не заподозрить, что теперь ее сердце стало к нему холоднее, чем было утром.
– Ваши подозрения несправедливы, граф Рудигер! Непостоянство Бланке вовсе не присуще. Впрочем, пусть она сама скажет вам о своих чувствах. Ее сейчас же сюда позовут и…
– Не надо! – торопливо возразил Рудигер, удерживая Густава. – Ни в коем случае! Она, вероятно, уже легла почивать. Не хочу, чтобы вашу дочь беспокоили. И даже не желаю с ней видеться… покуда Осбрайт не представит мне ее как свою невесту.
– О, это можно устроить сию же минуту! Вы еще не знаете, граф, что вы не единственный пленник высокого звания, отданный в мою власть событиями этой ночи. Ваш сын находится вон там, в парадном покое.
Рудигер разом переменился в лице. Смертельно побледнев, он вскочил с кресла и схватил за руку своего сенешаля, которого вместе с ним пленили в пещере и доставили в Орренберг.
– Мой сын здесь? – выкрикнул он. – Здесь? В вашей власти?
Такое же смятение, казалось, овладело и сенешалем.
– Я предостерегал вас, – пробормотал он прерывистым голосом. – Я говорил вам… даже требовал…
– Молчи, болтун! – яростно оборвал его Рудигер, в то время как Густав продолжил:
– Да. По выходе из пещеры Осбрайт был схвачен моими подданными и препровожден сюда. Но умерьте свое волнение, граф, безусловно вызванное вашими неправедными подозрениями относительно смерти вашего младшего сына. Ваш старший, ваш единственный сын теперь в моих руках, и одним своим словом я мог бы уничтожить весь ваш род. Но ничего не бойтесь: я скорее умру, нежели произнесу такое слово. Освобождение Осбрайта докажет вам, что я неповинен в смерти Йоселина. Он будет незамедлительно возвращен вам, а взамен я прошу у вас лишь согласия на его брак с моей единственной наследницей, моей возлюбленной дочерью.
– Я согласен! – с жаром сказал Рудигер. – Я согласен на этот брак, на все что угодно! Только верните мне сына! Позвольте нам сейчас же уехать, а завтра назовете свои условия!
– Ваша просьба будет исполнена, – ответил Густав, а затем приказал слугам распахнуть двери покоя, где находился пленник, а самого юношу сопроводить к ним. – Но конечно же, – снова обратился он к Рудигеру, – уезжать прямо сейчас вам решительно не следует. Время уже позднее, бракосочетание можно устроить завтра же. Я отправлю гонца сообщить госпоже Магдалене о причине вашей задержки, а вы останетесь здесь на ночь и…
– На ночь?! – диким голосом воскликнул Рудигер. – Нет, нет! Ни на час! Ни на секунду! Граф Орренберг, ужели вы станете вымогать у меня согласие на этот союз? Ужели поверите в искренность примирения, заключенного с вашими пленниками? Нет! Будьте великодушны! Отдайте мне сына без всяких условий, отпустите нас, а завтра пришлите вашего гонца в замок Франкхайм – и получите мой ответ, свободный и добровольный.
– Да будет так! – молвил Густав, и в тот же миг в зал вошел пленный рыцарь.
Граф Франкхайм, невзирая на волнение, возраставшее с каждым мигом, сразу узнал хорошо знакомый щит и шлем. Не дав Густаву времени на дальнейшие объяснения, он поспешно велел юноше следовать за ним, однако тот не подчинился. Он повторил приказ, но юноша по-прежнему не двигался с места. Рудигер, чье нетерпение уже дошло до степени неистовства, бросился вперед, чтобы схватить сына за руку и силой потащить прочь, но тот с возгласом ужаса отпрянул от него и попятился ближе к графу Орренбергу, словно прося защиты от разгневанного отца. Густав попытался его успокоить.
– Ничего не бойтесь, благородный юноша! – сказал он. – Ваш отец уже знает о ваших чувствах и ничего не имеет против. Мы больше не враги: ваш союз с моей дочерью – дело решенное, и сегодня вы покинете мой замок для того лишь, чтобы завтра воротиться в него признанным женихом Бланки!