Султан. Здесь, как и во всем остальном, ты проявил подлинное здравомыслие! Да, верно! В первые минуты потрясения я бы без раздумий принес сына в жертву своему гневу – а потом до конца дней терзался бы муками раскаяния! Ты спас не только мою жизнь: ты спас жизнь моего сына, а это неоценимое благо! И все же… просто в голове не умещается! Мой сын! Которого я всегда любил всем сердцем!.. Как он мог… почему… из каких побуждений…
Аморассан. Прошу прощения, о владыка, но я и это могу объяснить. Ты любил его как сына и наследника, но выражал свою любовь в соответствии со своими, а не с его взглядами и наклонностями. Ты забыл, что он молод и что молодость – пора страстей. Ты осуждал его недостатки с излишней суровостью, с какой не стал бы осуждать ничьи больше. Легкомысленные проделки, свойственные юности, ты в своем стремлении видеть в сыне образец совершенства возводил в ранг тяжких преступлений. В своем страстном желании приучить его к бережливости и тем самым уберечь свой народ от вымогательств расточительного, невоздержанного правителя ты ограничил сына даже в законных и неизбежных расходах, а ведь скупость легко перерождается в алчность. Именно расписывая в сгущенных красках такие вот черты твоего характера, вельможи и склонили твоего сына к участию в заговоре. Я ничего не придумываю, а лишь повторяю речи самих крамольников, разговаривавших с принцем в секретной пещере. Но хотя они ввели в заблуждение его разум, растлить его сердце так и не сумели. Я слышал его тихий, печальный голос, который если и повышался, то лишь умоляюще. Он говорил, чтобы смягчить, а не ожесточить. О султан, поступи с ним благоразумно, и я дам голову на отсечение, что сердце твоего сына еще будет принадлежать тебе.
Султан. Твои слова разят как кинжалы, но я благодарен тебе за них, ибо чувствую их истинность. Но скажи мне, о ты, проникающий взором в глубину вещей, как твое имя и какого ты звания?
Аморассан. Ныне я скромный рыбак. Не спрашивай, кем я был прежде, и больше я ни о чем не прошу.
Султан. Так тому и быть! Забудем о твоем прошлом, поговорим о твоем будущем. Мне нужен такой человек, как ты. А моему сыну – ты и сам знаешь – такой человек нужен еще больше, чем мне. Останься при моем дворе. Должность визиря, богатство, почет, прекраснейшая девственница из моего гарема…
Аморассан. Я уже обручен с дочерью моего благодетеля. А хижина, где я обитаю, слишком мала для проживания девственницы из твоего гарема. Я как был рыбаком, так им и останусь.
Султан. Но позволь мне хоть что-нибудь для тебя сделать! По крайней мере, тебе причитается денежное вознаграждение за возврат перстня.
Аморассан. В таком случае выдай мне его поскорее и отпусти меня! Моя невеста, должно быть, уже тревожится из-за моего долгого отсутствия. Близится час, когда я обычно выношу ее обездвиженного отца из дому, чтобы он насладился вечерним ветерком.
Султан. А если мне понадобится твой совет – ибо кто мне даст совет мудрее? – разве мой друг откажет мне в нем? Как мне тебя найти?
Аморассан. Меня зовут Зейн. Я живу в хижине на берегу, вместе с моим приемным отцом, параличным рыбаком Алкузом.
Султан. Зейн, отныне я тоже твой отец. Так неужели мой сын покинет меня, так ни о чем и не попросив?
Аморассан. Нет, об одном я тебя попрошу: будь снисходителен к введенному в заблуждение юноше, твоему сыну.
Султан. Великодушный Зейн! Клянусь, только на смертном одре я отдам ему этот перстень и расскажу, как он у меня оказался! Перстень будет передаваться в моей семье из поколения в поколение как бесценная реликвия, и каждый обладатель трона будет носить его на пальце. Но послушай, Зейн, ты не должен уйти от меня без награды. Весь Мелипур только и говорит о твоей доброй услуге – и если она останется невознагражденной, кто впредь захочет оказывать мне услуги? Слух полетит из города в город, из деревни в деревню: «Бедный рыбак спас султану жизнь, а жадный султан допустил, чтобы его спаситель так и продолжал жить в бедности». Любовь и уважение моих подданных – самые дорогие мои сокровища, и я не допущу, чтобы твое бескорыстие лишило меня их. Поэтому прими от меня достаточную награду, чтобы содержать свою семью в довольстве и благополучии, и избавь меня от тяжкого обвинения в неблагодарности.
Аморассан. Твои доводы справедливы, о султан, и я повинуюсь! Я принимаю твои щедрые дары и благодарю тебя за твое великодушие к сыну. Я омываю радостными слезами почтенные руки, что столь надежно держат весы правосудия, благословляю тебя – и удаляюсь!
Аморассан поспешил обратно в хижину, обнял Алкуза и свою невесту – и забыл, что когда-то он был кем-то иным, кроме как рыбаком Зейном.
На следующее утро Лейла должна была стать его женой. Погруженный в приятную задумчивость, он стоял один у окна в своей комнате, когда вдруг перед ним в потоке холодного лунного света возникла вещая дева-дух.
– Мы видимся в последний раз, – рекла она. – Твое сердце определило твою дальнейшую судьбу. По велению моего всемогущего Владыки я навеки покидаю тебя и возвращаюсь на свои острова вечного холода и мрака в ледовитом океане. Научился ли ты чему-нибудь за время нашего общения, я не знаю и не любопытствую знать. Тебе была явлена Истина, но ты не смог вынести этого зрелища и востосковал по иллюзии сильнее, чем когда-либо тосковал по Истине. Ты отверг милость султана и решил остаться бедным рыбаком. Может, ты рассудил правильно, а может, и нет – я не знаю! Но точно знаю одно: чтобы сделаться тем, кто ты есть сейчас, тебе не было нужды призывать меня с моих островов в ледовитом океане. С этим словом истины я расторгаю наш союз. Прощай навеки!
Дева-дух возложила ладонь на лоб Аморассана. От ее прикосновения кровь застыла у него в жилах, сердце словно обратилось в лед, и он без памяти упал на кровать. Теперь перед его мысленным взором ярким видением предстало собрание прославленных духов, населяющих небесный дворец в горах Кавказа. Верховный дух простер свой жезл, и Аморассан узрел великие деяния Сынов Добродетели, картины которых рисовались одна за другой на воздушных стенах ослепительными красками утра. Наконец появились там и собственные его похвальные деяния, но все их затмевало одно: добрая услуга, которую он ежедневно оказывал старому параличному рыбаку.
– Аморассан! – возгласил верховный дух Джела-Эддин. – Твоя любовь оживила цветы жизни, которые застудило и погубило холодное дыхание бесчувственного Благоразумия. Истинное величие состоит в добросовестном исполнении повседневных обязанностей нашего положения, а не в высоте и влиятельности последнего. Истинная добродетель состоит в правильности наших намерений, а не в успешности наших действий. Пусть сердце подсказывает цели, пусть разум подсказывает средства, пусть доброжелательность и здравомыслие объединяются при составлении планов – и тогда смертный будет идти по предначертанному пути твердым и смелым шагом. Все остальное – в руках Судьбы!
Аморассан очнулся. Розовые отсветы видения, казалось, все еще играли у него на лице, голос верховного духа Джела-Эддина все еще звучал в ушах, и сердце билось в лад с этой небесной гармонией.
Халиф. Сколько угодно видений, Бен Хафи, но больше никаких зловещих духов! Однако Аморассан навеки расстался со своим преследователем, а поскольку теперь он не таскает повсюду за собой это несносное существо, мне искренне жаль, что неприязнь к султанам не позволит ему принять от меня приглашение в Багдад. Я был бы премного рад видеть его здесь, но, похоже, он твердо положил до конца жизни только и делать, что ловить рыбу да держаться подальше от царских дворов и вельможных особ. И по чести говоря, не могу не признать: он очень даже прав в таком своем решении.
Глава XV
…Свидетель – Небо,
Насколько я тебя люблю и чту
Сердечно! Неумышленно ты мной
Обижен, по несчастью оскорблен!
Бен Хафи. Верно, о могущественный владыка, Аморассан решил впредь избегать вельможных особ, но ему было суждено обнаружить, что их дела постоянно переплетаются с его собственными. Не прошло и трех месяцев со дня его женитьбы, когда однажды в поздний час раздался стук в дверь его нового жилища – скромного, но удобного дома, который султан в знак благодарности приказал построить на том самом месте, куда Аморассан каждый вечер приносил параличного Алкуза.
Лейла поспешила открыть дверь. Бедно одетый юноша, чье бледное лицо сразу внушило ей расположение, пожаловался на усталость и голод и попросил приюта на ночь. Незнакомец был принят со всем радушием, но на другое утро оказался слишком болен, чтобы продолжить путешествие. Он остался в доме, и на протяжении нескольких недель Аморассан с женой ухаживали за ним, как за братом. В конце концов их неустанная забота взяла верх над упрямым недугом, и незнакомец заявил, что только им одним он обязан здоровьем и жизнью.
За время, пока юноша оправлялся от болезни, между ним и хозяином дома завязалась дружба самого тесного характера. В конце концов Аморассан проникся к нему таким доверием, что посвятил его в тайны своего прошлого, и незнакомец отплатил доверием за доверие.
– Твоя история, – сказал он, – во многом похожа на мою. Я тоже был рожден для жизни в роскоши и блеске. Мои глаза впервые открылись во дворце, мой отец был одним из тех несчастных, на кого судьбой возложена мучительная обязанность управлять себе подобными. У меня был старший брат: никогда еще Природа не создавала смертного из более мягких материй и наделенного более чистым и великодушным сердцем. Брат любил меня, как никогда прежде брат не любил брата, и я отвечал ему равной любовью. Наш отец был мудрым и глубокомыслящим государем. Он искренне радовался нашей привязанности друг к другу в детстве, но, когда мы приблизились к возрасту зрелости, он возымел опасение, как бы младший брат, соблазнившись видимым равенством со старшим, не забыл о своем долге перед своим будущим господином, и стал считать такую тесную близость между нами весьма вредной для моего брата и для государства.