Он кидал эти слова гремящим голосом, сжав руку Антонии так, что едва не сломал ее, и одновременно топал ногами с яростью, граничащей с безумием.
Думая, что он потерял рассудок, Антония, испуганная, упала на колени. Она протянула к нему руки, умоляя, но голос изменил ей, и она не смогла издать ни звука. Наконец с трудом выдохнула:
— Пощады! Пощады!
— Тихо! — крикнул настоятель куда-то в сторону.
Он бросился на землю. Затем, вскочив, стал с диким видом ходить по склепу взад и вперед. Она, дрожа, издали следила за ним. Ее глаза от ужаса готовы были выскочить из орбит. Казалось, он задумал какую-то страшную месть, и она подумала, что пришел ее последний час. Но она думала о нем хуже, чем он был в действительности. Желания, которые толкнули его на преступление, не оставили следа в его душе, и за все золото Индии он не решился бы снова попытаться овладеть ею. Все его существо восставало против этой мысли, и он готов был на все, что угодно, лишь бы стереть из памяти недавнюю сцену. По мере того как угасала его дьявольская ярость, он почувствовал, что в нем пробивается жалость, и ему захотелось сказать Антонии что-нибудь утешительное, но он не знал, что именно, и продолжал просто смотреть на нее с чувством мрачного оцепенения. Она, оказавшись в такой безвыходной ситуации, так глубоко погрузилась в свое горе, что, казалось, не во власти человека было вывести ее из этого состояния. Что мог он сделать для нее? Из-за него она потеряла душевный покой, ее счастье было непоправимо разрушено, она была отделена от общества живых, и он никогда бы не осмелился вернуть ее обратно. Он понимал, что, если она вернется в мир, совершенное им злодеяние будет раскрыто и ему не удастся избежать наказания; сознание собственных преступлений тяготило его, а смерть представлялась ему ужасней вдвойне. Даже если он возвратит Антонию в мир и сумеет избежать предательства, какая жалкая участь ждет ее! Она не сможет выгодно устроиться, будет вечно нести свой позор и будет обречена на несчастья и одиночество до конца своих дней. При таком выборе он принял решение, гораздо более ужасное для нее, но которое, по крайней мере, гарантировало его безопасность: ее должны были продолжать считать мертвой; он будет держать ее пленницей в этой мрачной тюрьме, где, конечно, будет навещать ее каждый день, приносить ей еду и плакать вместе с ней. Это несправедливо и жестоко, но другого средства помешать Антонии обнародовать ее собственный позор у него не было; если он ее отпустит, он не сможет рассчитывать на ее молчание: он слишком жестоко ее оскорбил, чтобы надеяться на прощение. Впрочем, само ее появление после «смерти» вызовет всеобщее любопытство, и сила ее страданий помешает ей скрыть причину. Итак, он решил окончательно оставить ее пленницей в этом склепе.
Он подошел к ней, несколько смущенный, и поднял ее с земли. Взяв ее руку, он почувствовал, как та дрожит, и тотчас выпустил ее, как если бы коснулся змеи. Казалось, природа отступила перед этим прикосновением; его одновременно и притягивало к ней, и отталкивало, и он был не в состоянии дать себе отчет ни в одном из этих чувств. В ее взгляде было нечто, что пронизывало его ужасом, и хотя его разум еще не оценил этого, в его душе уже открывалась бездонная глубина его преступления. Прерывающимся голосом, но с такой мягкостью, какую он только смог ему придать, так тихо, что его едва было слышно, глядя в сторону, он попытался утешить ее в несчастье, которое уже нельзя было исправить; он уверял ее в искренности своего раскаяния, в том, что он с радостью бы оплатил каплями своей крови каждую слезинку, пролитую ею. Убитая горем, заплаканная, Антония слушала его в немом отчаянии, но когда он объявил, что она останется в склепе, среди этого смрада и мерзости, где сама смерть кажется гораздо привлекательнее, она внезапно словно очнулась. Влачить жалкую жизнь в тесной отвратительной камере, где единственным свидетелем этого существования будет собственный похититель; находиться в постоянном окружении трупов и вдыхать воздух, зараженный их разложением, никогда больше не видеть света, не вдыхать чистого воздуха, — эта мысль так ужасно поразила ее рассудок, и отчаянье, которое она испытала, было таким сильным, что она дала монаху возможность восторжествовать. Она снова упала на колени и стала просить о милости в самых трогательных и настойчивых выражениях; она обещала, что, если он отпустит ее на свободу, она скроет от всех насилие, которому подверглась, и объяснит свое возвращение такими причинами, которые ему покажутся подходящими, а для того, чтобы на него не пало ни малейшего подозрения, она согласна немедленно покинуть Мадрид. Ее просьбы были такими горячими, что произвели на настоятеля именно такое впечатление, которого она желала. Он подумал, что поскольку она больше не вызывает у него желания, не имеет смысла держать ее взаперти, как он вначале хотел: это только бессмысленно увеличит величину страданий, которые она переносит из-за него, и если она будет верна своему слову, то будет ли она в тюрьме или на свободе, ему нечего будет бояться ни за свою жизнь, ни за свою репутацию; с другой стороны, он побаивался, что в своем горе Антония сделает это, сама того не желая, или что ее крайняя простота и неспособность лукавить позволят кому-нибудь достаточно ловкому проникнуть в ее тайну. Какими бы обоснованными не были его опасения, сочувствие и искреннее желание загладить свою вину, насколько это возможно, тоже склоняли его к тому, чтобы уступить мольбам несчастной мученицы. Единственное, что его еще удерживало, это сложность объяснения непредвиденного возвращения Антонии к жизни после ее предполагаемой смерти и публичного погребения. Он перебирал в уме различные возможности обойти эти препятствия, когда услыхал торопливые шаги: дверь склепа открылась, и к нему подбежала Матильда, испуганная, растерянная и не пытающаяся даже это скрывать.
Увидев входящего незнакомца, Антония радостно вскрикнула, но ее надежда на помощь была недолгой; тот, кого она приняла за послушника, не выразил ни малейшего удивления, обнаружив женщину наедине с настоятелем в таком странном месте и в столь неурочный час, он даже не взглянул на нее.
— Амбросио, что будем делать? Мы пропали, если сию минуту не найдем средства остановить бунт; монастырь Святой Клары в огне, аббатиса только что растерзана народом; наш монастырь уже под угрозой. Обезумевшие от криков толпы, монахи повсюду ищут вас. Им кажется, что одного вашего присутствия будет достаточно, чтобы успокоить умы и погасить страсти; никто не знает, что с вами, и ваше отсутствие вызывает повсюду удивление и отчаяние. Я воспользовалась общим замешательством и прибежала, чтобы предупредить вас об опасности.
— Самое простое, — ответил настоятель, — это мне сейчас же вернуться в свою келью и отыскать какой-нибудь предлог, оправдывающий мое отсутствие.
— Слишком поздно, — кинула Матильда, — в подземелье полно солдат. Лоренцо де Медина и несколько офицеров Инквизиции прочесывают все склепы и занимают все переходы; бежать — значит попасть к ним в руки! Вас будут спрашивать, почему вы так поздно оказались здесь в подземелье, найдут Антонию — и все погибло.
— Лоренцо де Медина? С офицерами Инквизиции? Что они делают здесь? Не меня ли они случайно ищут? Насколько я знаю, я пока вне подозрений. Да говорите же, Матильда, говорите, умоляю вас!
— Если они пока не думают о вас, то скоро подумают; ваш единственный шанс — находиться как можно дальше от этого склепа, но как это сделать? Его дверца достаточно хитроумно спрятана, вполне возможно, они пройдут мимо, не заметив ее, и мы сможем оставаться здесь, пока они не закончат свои поиски.
— А Антония? Если инквизиторы приблизятся и услышат ее крики…
— Для этого ей надо закрыть рот! — запальчиво бросила Матильда и, достав кинжал, бросилась к жертве.
— Стойте, остановитесь, несчастная! — воскликнул Амбросио, отнимая у нее уже занесенный кинжал. — Что вы делаете? Вы не подумали, что несчастная уже достаточно настрадалась из-за ваших гибельных советов? Почему Господу было не угодно, чтобы я никогда им не следовал и никогда вас не встречал!
Взгляд, который бросила Матильда в ответ на его брань, пронзил темноту, словно вспышка молнии.
— Бессмысленная ссора! — воскликнула она тоном, полным такого гнева и достоинства, который мгновенно привел его в замешательство: он почувствовал в ее позе скрытую угрозу, в смысл которой ему не хотелось вдаваться.
— Вы еще не решаетесь отнять у нее жизнь, оскверненную вашими же стараниями, жизнь, которая отныне может быть только в тягость? Ну так пусть она живет, чтобы вы могли убедиться в собственном безумии! Хватит! Я предоставляю вас вашей несчастной судьбе и разрываю наш союз! Тот, кто дрожит от страха, боясь совершить такое незначительное преступление, не заслуживает моей защиты. Слушайте, слушайте, Амбросио! Вы не слышите шагов солдат? Они идут, и ваша участь решена!
Говоря это, она вдруг изменилась в лице, и монаху показалось, что все самые гнусные, низкие страсти, которые сдерживались до сих пор, прорвались теперь кровавым фонтаном. Вдруг в склеп ворвался пугающий свет, открывая для Амбросио самые страшные перспективы.
— Смотрите же, кто идет, — сказала монаху Матильда, — ЧЕРЕЗ ДВЕРЬ, КОТОРУЮ Я ЗАБЫЛА ЗАКРЫТЬ!
В полумраке подземелья уже отчетливо отдавался звук торопливых шагов.
Амбросио ринулся к двери, от секрета которой зависело его спасение и которую Матильда действительно забыла закрыть. Не успел он еще дойти до двери, как Антония со скоростью стрелы пересекла порог и полетела туда, откуда исходил шум. Услышав, что Матильда произносит имя Лоренцо, она решила сделать последнюю попытку и добраться до него; через открытую дверь шум шагов доносился все более и более отчетливо; она собрала последние силы и раньше, чем Амбросио понял, что она задумала, обогнала его и побежала на звуки голосов.
Придя в себя от неожиданности, настоятель бросился за ней вдогонку. Напрягая все силы, Антония попыталась бежать быстрее. С каждым мгновением враг приближался, она слышала его шаги за спиной, затем затылком почувствовала его дыхание. Он настиг ее; запустил руку в ее развевающиеся локоны и попытался утащить ее обратно в склеп. Антония сопротивлялась изо всех сил; она обхватила руками один из столбов, поддерживающих свод, и громко звала на помощь. Напрасно настоятель пытался заставить ее замолчать.