.
Слушая издали, братья обменялись злобными ухмылками, подразумевая, что ей сильно повезет, если она сама туда доедет. Я не упустил этой подробности; скрыв вызванное ею чувство, я продолжал беседовать с дамой, но так часто отвечал невпопад, что она усомнилась, в своем ли я уме (о чем рассказала мне впоследствии). Дело было в том, что трудно говорить об одном предмете, когда думаешь совсем о другом. Я все изобретал способы, как выйти из дома, добраться до амбара и сообщить слугам о замыслах нашего хозяина, и тут же убеждался, что все они неосуществимы. Жак и Робер не спускали с меня глаз, и мне пришлось отказаться от этой идеи. Оставалось надеяться лишь на то, что Клод не застанет бандитов, и тогда, согласно тому, что я слышал, нас не тронут и дадут уехать.
Я невольно содрогнулся, когда Батист вошел в комнату. Он долго извинялся за то, что его «задержали неотложные дела». Затем он спросил, можно ли ему с семейством поужинать за одним столом с нами, а то, видите ли, почтение не позволит ему допустить такую вольность. О! Как я проклинал в душе этого лицемера, который собирался лишить меня жизни, и какой хорошей жизни! У меня были все причины любить ее: молодость, богатство, знатность и образование, и какие прекрасные горизонты открывались передо мной! И всему этому мог вот-вот настать ужасный конец… Но приходилось притворяться и делать вид, будто мне льстят фальшивые любезности негодяя, уже держащего наготове кинжал.
Разрешение было дано, и мы сели за стол. Мы с баронессой сидели по одну сторону, сыновья – напротив нас, спиной к двери. Батист занял место в торце стола, рядом с баронессой, а слева от него было место для его жены. Она вскоре вошла в комнату и поставила перед нами простое, но вкусное деревенское кушанье. Хозяин счел необходимым извиниться за скудость угощения: «мы-де заранее не знали, что вы прибудете, посему и предлагаем лишь ту пищу, которая рассчитывалась на семью».
– Но, – добавил он, – ежели вдруг благородные господа немного задержатся, тогда уж я надеюсь угостить их на славу.
Мерзавец! Я хорошо усвоил, какое «вдруг» он имеет в виду. И чем нас угостит…
Моя спутница по несчастью совершенно перестала огорчаться из-за задержки в пути. Она смеялась, весело болтала с хозяевами. Я пытался следовать ее примеру, но не преуспел. Мое деланое оживление и потуги поддержать беседу не ускользнули от Батиста.
– Ну же, сударь, приободритесь! – сказал он. – Видать, усталость ваша еще не прошла. Что скажете, если я вам для поднятия настроения предложу бутылочку превосходного старого вина, которое досталось мне от отца? Упокой господи его душу, он отошел в лучший мир! Я редко беру это вино; но ведь и таких гостей принимаю не каждый день, для такой оказии не жаль бутылочки!
Он дал своей жене ключ и объяснил, где лежит упомянутое вино. Она явно не обрадовалась этому поручению; ключ взяла с принужденным видом и не спешила встать из-за стола.
– Ты меня не слышала? – сказал Батист сердито.
Маргерит метнула в него взгляд, равно испуганный и гневный, и вышла. Муж следил за нею, пока она не закрыла дверь.
Вскоре она вернулась с бутылкой, запечатанной желтым воском. Она поставила ее на стол и отдала мужу ключ. Я подозревал, что эту жидкость предложили нам неспроста, и напряженно следил за движениями Маргерит. Она сполоснула несколько костяных рюмок, поставила перед Батистом и тут почувствовала мой взгляд; улучив момент, когда бандиты на нее не смотрели, она покачала головой, и я понял, что пить не следует. А она снова села на свое место.
Между тем хозяин откупорил бутылку и, наполнив два стакана, предложил их даме и мне. Баронесса поначалу отказывалась, но Батист так уговаривал, что ей оставалось только принять угощение. Боясь вызвать подозрения, я с виду беспечно взял свой стакан. По цвету и запаху это было шампанское, но плавающим на поверхности крупинкам какого-то порошка там быть не полагалось. Однако я не отважился открыто выказать свое отвращение; я поднес стакан к губам, сделал вид, что глотаю, а потом, резко вскочив со стула, бросился к стоявшей поодаль миске с водой, в которой Маргерит полоскала стаканы. Я притворился, будто выплевываю вино с гримасой тошноты, и незаметно вылил содержимое стакана в миску.
Моя выходка заметно обеспокоила бандитов. Жак приподнялся со стула, засунув руку за пазуху, и я заметил рукоятку кинжала. Я спокойно вернулся на свое место, якобы ничего не заподозрив, и обратился к Батисту, как бы оправдываясь:
– Моему вкусу вы не угодили, мой добрый друг. Я не могу пить шампанское – оно сразу же вызывает у меня вот такой приступ… Я сделал несколько глотков, прежде чем понял, что пью, и вот – пострадал от своей неосторожности.
Батист и Жак недоверчиво переглянулись.
– Возможно, – сказал Робер, – на вас так действует запах?
Он подошел ко мне и забрал стакан. Я заметил, что он проверил, сколько жидкости осталось на дне. Проходя мимо своего брата, он тихо сказал: «Он выпил достаточно».
Маргерит огорчилась, увидев, что я пригубил вино. Но я взглядом успокоил ее.
Теперь я с тревогой ждал, как напиток подействует на даму. Я не сомневался, что те крупинки в вине были ядом, и сожалел, что у меня не было возможности предупредить ее об опасности. Но прошло несколько минут, и я увидел, что глаза баронессы осоловели; голова склонилась на плечо, и она погрузилась в глубокий сон. Я продолжал как ни в чем не бывало беседовать с Батистом со всей показной веселостью, на какую был способен. Но его ответы утратили непринужденность. Он смотрел на меня недоверчиво и удивленно, а его сынки то и дело перешептывались. Положение становилось все более напряженным. У меня все хуже получалось изображать беспечность. Я не знал, как мне развеять их очевидное недоверие. И снова Маргерит помогла мне. Проходя за спинками стульев своих пасынков, она на миг остановилась напротив меня, закрыла глаза и склонила голову на плечо. Я понял, что нужно притвориться, будто напиток подействовал на меня так же, как на баронессу. Я так и сделал, и через пару минут «поддался» дремоте.
– Ага! – воскликнул Батист, когда я откинулся на спинку стула. – Наконец-то его сморило! Я уж было подумывал, не разнюхал ли он наши планы – тогда пришлось бы убрать его в любом случае.
– И почему бы не убрать его прямо сейчас? – спросил свирепый Жак. – Зачем оставлять ему возможность выдать нас? Маргерит, подай мне пистолет: щелкну курком, и все уладится!
– А ты представь, что будет, если вдруг наши приятели не появятся, – возразил отец. – Хорошенький будет вид у нас, когда слуга утром спросит, где он! Нет-нет, Жак; мы должны дождаться подмоги. Вместе с ними мы разберемся и со служащими, и с господами, и вся добыча будет наша. Но ежели Клод их не найдет, придется потерпеть и позволить дичи от нас ускользнуть. Эх, детки, появись вы хоть на пять минут раньше, мы бы разделались с испанцем, и две тысячи пистолей были бы у нас в кармане. Но вас вечно не дождешься, когда вы больше всего нужны. Уж такие вы неудачливые шалуны…
– Да будет тебе, отец! – ответил Жак. – Согласись ты со мной, все уже было бы кончено. Ты, Робер, Клод и я – а приезжих-то всего вдвое больше, ручаюсь, мы бы их одолели. Правда, Клода нет; нечего теперь об этом и думать. Подождем. А если проезжие от нас уйдут нынче, нужно придумать, как перехватить их завтра.
– Верно! Верно говоришь! – сказал Батист. – Маргерит, ты дала сонное зелье тем женщинам?
Она ответила утвердительно.
– Тогда все в порядке. Ладно, мальчики, как бы ни обернулось дело, у нас нет причин жаловаться на это приключение; нам ничто не угрожает, мы можем выиграть многое и ничего не потеряем.
В этот момент послышался перестук лошадиных копыт. О, каким ужасом он отозвался в моей душе! Страх неминуемой смерти сковал меня, холодный пот выступил на лбу. Сочувственное восклицание Маргерит ничуть не прибавило мне бодрости – в нем слышалось отчаяние:
– Боже всемогущий! Они погибли…
К счастью, дровосек и его сыновья были слишком заняты прибытием сообщников, чтобы следить за мною, иначе явные признаки сильного волнения выдали бы меня.
– Эй! Открывай! – заорали голоса снаружи.
– Да-да! Иду! – весело вскричал Батист. – Это, конечно, наши друзья. Ну, теперь добыча не уйдет. Ступайте, парни, ступайте! Проводите их до амбара; вы знаете, что там нужно сделать.
Робер поспешил открыть входную дверь.
– Но сперва, – упрямо сказал Жак, взявшись за пистолет, – дай мне прикончить этих сонь.
– Нет, не смей! – ответил отец. – Иди к амбару, где без тебя не обойтись. Этих двоих и женщин наверху оставьте на мое попечение.
Жак подчинился и вышел вслед за братом. Они, видимо, коротко переговорили с пришельцами; потом, судя по звукам, бандиты спешились и, как я понял, направились к амбару.
– Ага! Это они умно сделали! – пробормотал Батист. – Лошадей оставили, чтобы застать проезжих врасплох. Хорошо! Теперь и мне пора за дело!
Я услышал, как он отошел в дальний угол комнаты, к небольшому буфету, и отпер его. В тот же момент Маргерит легонько потрясла меня за плечо и прошептала:
– Пора! Пора!
Я открыл глаза. Батист стоял спиною к нам. Больше никого в комнате не было, кроме Маргерит и спящей дамы. Негодяй достал из буфета нож и, кажется, проверял, хорошо ли он заточен. Я не успел запастись чем-то в качестве оружия; но сейчас возник единственный шанс на спасение, и я решился не упускать его. Вскочив с места, я налетел на Батиста и, сомкнув руки на его горле, стиснул его так, чтобы он и пикнуть не смог. Вы, наверно, помните, что в Саламанке меня хвалили за силу рук. Это качество мне тогда весьма пригодилось. Удивленный, испуганный, задыхающийся, разбойник отнюдь не был мне ровней. Я бросил его на пол, прижал еще сильнее и обездвижил; а Маргерит, выхватив нож из его руки, вонзила клинок в его сердце, и он умер.
Как только это жестокое, но необходимое деяние было совершено, Маргерит призвала меня следовать за нею.
– У нас нет иного выхода, кроме бегства, – сказала она. – Бежим! Бежим скорей!