Он подал мне маленькую записку, я тут же развернул ее и прочел несколько строк, написанных карандашом:
«Спрячься на две недели в какой-нибудь деревне по соседству. Тетка поверит, что ты уехал далеко от Линденберга, и мне вернут свободу. Я буду в западном павильоне в полночь тридцатого числа. Не упусти случай, и мы сможем согласовать наши планы на будущее. Adieu. АГНЕС».
Радости моей не было предела, равно как и благодарности Теодору. Его ловкость и забота и в самом деле того заслуживали. Вы, конечно, понимаете, что я не посвятил мальчика в свои сердечные чувства к Агнес; но проницательный юнец сам обнаружил мой секрет, и у него хватило деликатности не выдать его. Он молча наблюдал за тем, что происходит, и не напрашивался в посредники, пока не потребовалось срочное вмешательство.
Это был уже не первый случай, когда отличные качества Теодора пригождались мне. Он выказал большие способности к обучению. Еще до отъезда из Страсбурга усвоил начатки испанского языка и усердно учился, пока не стал говорить, как на своем родном. Большую часть времени мальчик проводил за чтением. Он приобрел больше знаний, чем другие в его возрасте, и сочетал приятную внешность и стройность фигуры с острым умом и прекрасным сердцем. Теперь ему исполнилось пятнадцать, и он по-прежнему служит мне; когда вы увидите его, он вам наверняка понравится. Но извините меня за это отступление – я возвращаюсь к прерванной истории.
Я сделал все, как просила Агнес. Доехав до Мюнхена, я оставил там карету под присмотром Лукаса, моего слуги, и вернулся верхом на лошади в деревушку на расстоянии около четырех миль от замка Линденберг. Прибыв туда, я поселился на постоялом дворе, придумав для хозяина правдоподобную причину, чтобы его не удивляла длительность моего пребывания. К счастью, старик был доверчив и нелюбопытен: он поверил всему, что я сказал, и не требовал большего. Со мной был только Теодор: мы оба переменили одежду и держались замкнуто, поэтому никто не заподозрил нас в обмане.
Так миновали две недели. За эти дни я мог с радостью убедиться, что Агнес уже не держат взаперти. Однажды она проехала по деревне в компании с Кунегондой; она выглядела здоровой и довольной и беседовала со своей спутницей без видимого принуждения.
– Кто эти дамы? – спросил я у хозяина, когда карета проехала.
– Племянница барона Линденберга с гувернанткой, – ответил он, – она каждую пятницу ездит в обитель святой Екатерины, где ее воспитывали. Это примерно в миле отсюда.
Можете не сомневаться, что я с трепетом ожидал следующей пятницы. И снова я увидел мою прекрасную даму. Проезжая мимо гостиницы, она мельком взглянула на меня. Румянец, заливший ее щеки, доказал мне, что моя маскировка ее не обманула. Я низко поклонился. Она ответила легким кивком головы, как низшему, и отвернулась.
И вот настала давно жданная, давно желанная тихая ночь. Было полнолуние. Как только часы пробили одиннадцать, я отправился к условленному месту встречи, боясь опоздать. Теодор заранее притащил к стене сада стремянку, и я легко взобрался по ней. Паж последовал за мной и перетащил стремянку на другую сторону. Пробравшись в западный павильон, я ждал, напрягая слух. Повеет ли ветерок, упадет ли с дерева лист – мне чудились шаги Агнес, и я срывался ей навстречу. Так я промаялся целый час, и каждая минута казалась мне вечностью. Наконец колокол в замке отбил двенадцать… Как! Разве уже не позже? Протекла еще четверть часа, я услышал легкие, осторожные шаги… И вот я веду свою милую к дивану, и усаживаю ее, и опускаюсь на пол у ее ног. Я начал было многословно выражать свою радость, но она остановила меня:
– У нас мало времени, Альфонсо. Драгоценно каждое мгновение, потому что Кунегонда ходит за мной по пятам. Курьер доставил депешу от отца; он требует моего немедленного отъезда в Мадрид, и мне с трудом удалось добиться отсрочки на неделю. Суеверие моих родителей непоколебимо, тем более что тетка их поддерживает, и надежды на то, что они смягчатся, нет. Поэтому я решилась вверить себя твоей чести. Дай бог, чтобы мне никогда не пришлось раскаяться в этом решении! Бегство остается единственным средством, чтобы избежать ужасов жизни в обители; мою дерзость оправдывает приближение опасности. Слушай же, что я задумала.
Сегодня тридцатое апреля. Через пять дней ждут появления призрачной монахини. В обители святой Екатерины у меня осталась подруга; узнав в мой последний приезд о моей беде, она снабдила меня монашеским платьем. Обеспечь карету и жди неподалеку от главных ворот замка. Как только пробьет час, я выйду из комнаты, одетая в соответствии с известным описанием призрака. Кто бы ни встретился мне на пути, все будут слишком напуганы, чтобы меня остановить. Я без труда дойду до выхода, а там уж ты меня подхватишь. Все будет хорошо; но, Альфонсо, если ты во мне разочаруешься… если ты запрезираешь меня за мой поступок!.. Во всем мире не будет существа несчастнее меня! Я предвижу грозящие опасности и понимаю, что даю тебе право относиться ко мне легкомысленно. Однако мне не на что теперь полагаться, кроме твоей любви, твоей чести! Шаг, который я готова сделать, отвратит от меня родных. Если ты предашь мое доверие, некому будет защитить меня и наказать тебя за оскорбление. Я погибну!
Эти слова потрясли меня до глубины души. Радость от встречи сменилась досадой оттого, что я не догадался загодя доставить карету в деревню, ведь тогда я смог бы увезти Агнес прямо сейчас! Ни лошадей, ни кареты нельзя было найти ближе, чем в Мюнхене, а до него от Линденберга добрых два дня пути… Мне пришлось согласиться с ее планом, который, впрочем, казался разумным. Маскировка должна была облегчить ей выход из замка, и она села бы в карету прямо у ворот, не теряя времени.
Агнес склонила голову мне на плечо, и в свете луны я увидел, что она плачет. Я постарался развеять ее печаль, рисуя картины будущего счастья, и самым решительным образом заверил, что сохраню ее целомудрие и невинность; пока церковь не освятит наш законный брак, ее честь будет для меня так же свята, как честь сестры. Я сказал, что первым делом отыщу вас, Лоренцо, и получу ваше согласие на наш союз… Вдруг какой-то звук заставил меня насторожиться. Дверь павильона внезапно распахнулась, и перед нами предстала Кунегонда. Она услышала, как Агнес украдкой вышла из своей спальни, и последовала за нею в сад, скрываясь в тени деревьев; Теодор, стороживший поодаль, ее не заметил, и ей удалось, бесшумно приблизившись, подслушать весь наш разговор.
– Прекрасно! – пронзительно выкрикнула Кунегонда, когда Агнес громко застонала, завидев ее. – Во имя святой Барбары, барышня, вы изобретательны! Собрались сыграть роль кровавой монахини, вот как? Какое кощунство! Какое неверие! Право, я с удовольствием посодействовала бы вашему плану. Когда настоящий призрак настигнет вас, ручаюсь, впечатление будет неслабым! Дон Альфонсо, вам следовало бы устыдиться того, что вы соблазнили молодую, неопытную девицу бросить свою семью и друзей. Но уж сейчас, по меньшей мере, я пресеку ваши порочные замыслы. Благородная госпожа будет извещена о вашей затее, и Агнес придется отложить игру с привидениями до лучшего случая. Прощайте, сеньор. Донья Агнес, окажите мне честь сопроводить вашу призрачную светлость до вашей спальни.
Она подошла к дивану, на котором сидела, дрожа, ее воспитанница, взяла девушку за руку и собралась увести из павильона.
Я задержал гувернантку, попытался мольбами, лестью, посулами склонить ее на свою сторону, но, видя, что это не помогло, сменил тон.
– Вы сами себя наказываете своим упрямством, – сказал я. – Но у меня остается еще один способ спасти Агнес, и я не премину им воспользоваться.
Почувствовав угрозу, дуэнья снова попыталась выскочить из павильона; но я схватил ее за запястья и удержал силой. В этот момент Теодор, успевший догнать Кунегонду, вбежал в комнату, закрыл дверь и не дал ей уйти. Я взял вуаль Агнес, закутал голову гувернантки, но она так пронзительно верещала, что, несмотря на большое расстояние от замка, я побоялся, как бы ее не услышали. Наконец мне удалось так заткнуть ей рот, что она уже не могла издать ни звука. Затем мы с Теодором не без труда связали ей руки и ноги своими платками. Я посоветовал Агнес не мешкая вернуться к себе, пообещав, что не причиню никакого вреда Кунегонде. На прощание я попросил Агнес не забыть, что пятого мая я буду ждать у ворот замка. Дрожащая, подавленная, она едва смогла выговорить, что согласна, и убежала в полном смятении.
Тем временем Теодор помог мне перенести нашу престарелую добычу. Мы перетащили ее через стену, я уложил ее поперек лошади, как скатанное одеяло, вскочил в седло, и мы умчались прочь от замка Линденберг.
Незадачливой дуэнье еще не доводилось ездить таким образом. Ее трясло и подбрасывало, пока она не обвисла, будто живая мумия; не говоря уж о том, как она испугалась, когда мы переправлялись вброд через речку, чтобы достичь деревни кратчайшим путем. По дороге я успел придумать, как избавиться от этой обузы. Въехав на улицу, где находилась гостиница, я остановился, а мой паж проехал дальше и постучал в дверь. Вышел хозяин с лампой в руке.
– Мне нужен свет, – сказал Теодор, – мой господин сейчас прибудет.
Он взял лампу намеренно резким движением и тут же уронил на землю. Хозяину пришлось вернуться в кухню, чтобы разжечь лампу, оставив дверь открытой. Воспользовавшись темнотой, я спрыгнул с лошади, взял Кунегонду на руки, взлетел незамеченным по лестнице и, оказавшись в своем номере, уложил даму в просторный чулан и запер дверцы на ключ. Вскоре Теодор с хозяином принесли свечи; последний удивился, что я вернулся так поздно, но назойливо расспрашивать не стал и вышел из комнаты, предоставив мне возможность порадоваться успеху моего предприятия.
Я немедленно навестил пленницу и попытался ее урезонить, чтобы она смирилась со своим временным заточением. И опять я не преуспел. Говорить или двигаться она не могла, но выражала свое возмущение взглядами; мне пришлось и впредь держать ее связанной, за исключением часов еды. Когда мы ее кормили, я стоял над нею со шпагой наголо, предупредив, что, если она хотя бы раз пикнет, я ее проткну. По окончании трапезы я возвращал кляп на место. Я понимал, что поступаю жестоко, но обстоятельства не позволяли мне вести себя иначе.