Властно прозвучали эти слова, и тут он сорвал черную повязку со своей головы. Несмотря на предупреждение, я поддался любопытству и коротко глянул на его лицо. Огненный крест пылал между его бровей!
Описать ужас, потрясший меня, я не в силах, но ничего равного ему я в жизни не переживал. Мистическое наваждение лишило меня мужества, чувства затуманились, и если бы экзорцист не подхватил меня под руку, я бы выпал из круга.
Когда я опомнился, то заметил, что монахиню огненный крест потряс не менее сильно. Лицо ее выражало благоговение и ужас, призрачное тело сотрясала дрожь.
– Да! – сказала она наконец. – Я содрогаюсь при виде этого знака! Я почитаю его! Я подчинюсь тебе! Знай же, что кости мои до сих пор лежат непогребенные: они истлевают во тьме Линденбергской Скважины. Никто, кроме этого юноши, не имеет права предать их земле. Он сам поцеловал меня и тем вручил мне свое тело и душу; я не освобожу его, и не будет он ведать покоя ни одной ночью, доколе не соберет мои останки и не уложит их в родовом склепе своего андалузского замка. И пусть затем отслужат тридцать месс за упокой моей души, и я никого более не потревожу в сем мире. А теперь отпусти! Это пламя сжигает меня!
Незнакомец медленно опустил руку с распятием, которое все это время держал нацеленным на нее. Призрачная монахиня склонила голову и растаяла в воздухе. Я онемел от изумления. Экзорцист вывел меня из круга, сложил в ларец Библию и все прочее, а затем обратился ко мне:
– Дон Раймонд, ты знаешь теперь, каковы условия твоего освобождения. Исполнить их ты должен с буквальной точностью. А мне остается лишь развеять тьму, коей покрыта история призрака.
Итак, при жизни Беатрис носила имя де лас Ситернас. Твой дед приходился ей внучатым племянником. В силу этого родства праху ее следует оказать уважение, хотя преступные деяния сей особы не могут не отвращать тебя. Об этих деяниях никто не расскажет тебе лучше меня. Я был лично знаком со святым человеком, который наказал ее за ночные бесчинства в замке Линденберг, и сейчас я поведаю тебе то, что слышал из его уст.
Беатрис де лас Ситернас приняла постриг в юные годы, и не по своей воле, но по приказу родителей. Будучи тогда слишком молода, она поначалу не сожалела о мирских удовольствиях, которых лишилась. Но как только ее горячий и сладострастный нрав сложился, она без удержу предалась порывам своих страстей. Ей пришлось подождать удобного случая, чтобы их удовлетворить. Преодолев много препятствий, которые лишь разожгли пуще ее желания, она сумела сбежать из обители и отправилась в Германию с бароном Линденбергом.
Несколько месяцев она открыто прожила в замке как его любовница. Вся Бавария возмущалась ее бесстыдством и распущенностью. Она задавала роскошные пиры, подобно Клеопатре, и Линденберг стал приютом самого необузданного разврата. Словно мало было ей репутации продажной женщины, она еще демонстрировала безбожие, не упускала случая поиздеваться над нарушенными ею монашескими обетами и высмеивала самые священные ритуалы.
Обладая столь ветреным нравом, она недолго ограничивалась одним любовником. Вскоре после прибытия в замок она увлеклась младшим братом барона, молодцом с рублеными чертами лица, геркулесовской силы и огромного роста. Она была не из тех, кто долго скрывает свои чувства, тем более что Отто фон Линденберг не уступал ей в распущенности. Он выказывал Беатрис свою благосклонность ровно настолько, чтобы посильнее разжечь ее страсть; и когда достиг нужного градуса, назначил цену своей любви: убийство брата.
Несчастная приняла это ужасное условие. Отто, проживавший в небольшой усадьбе в нескольких милях от замка, пообещал, что в час пополуночи будет ждать ее в Линденбергской Скважине; он приведет компанию избранных друзей, с помощью которых непременно сумеет захватить замок, и сразу после этого вступит в брак с нею.
Именно этот посул окончательно развеял остатки совести Беатрис, поскольку барон, при всей влюбленности, прямо заявил, что жениться на ней не намерен.
Роковая ночь настала. Барон спал в объятиях коварной пассии, когда замковый колокол пробил один раз. Беатрис тут же достала из-под подушки кинжал и пронзила сердце своего любезника. Барон издал ужасный стон и скончался.
Убийца быстро спрыгнула с постели, взяла в одну руку лампу, в другую – окровавленный кинжал, и отправилась в пещеру. Привратник не посмел отказать особе, которой боялись в замке больше, чем хозяина, и открыл ворота. Беатрис беспрепятственно добралась до Линденбергской Скважины, где, как было обещано, Отто дожидался ее. Он обрадовался, выслушав рассказ Беатрис; но, предупредив ее вопрос, объяснил, что не взял с собой друзей, чтобы их встреча прошла без свидетелей. Стремясь скрыть свое участие в преступлении, он заодно решил разделаться с женщиной, чей буйный и неукротимый нрав вынуждал его, не без оснований, опасаться за собственную безопасность. Внезапно набросившись на убийцу, он вырвал из ее руки кинжал, на коем еще не высохла кровь его брата, и вонзил ей в грудь, прервав нить ее жизни несколькими ударами.
Отто унаследовал баронство Линденберг. Убийство приписали одной сбежавшей Беатрис, и никто не подозревал, что он был подстрекателем. От человеческого правосудия он ускользнул, однако суд божий не позволил ему мирно наслаждаться привилегиями, запятнанными кровью. Кости беглой монахини лежали непогребенные в пещере, но бесприютная душа Беатрис не покинула замок. Одетая в рясу, в память о нарушенных ею обетах, с кинжалом, который она напоила кровью своего сожителя, держа лампу, которая освещала ей путь к бегству, еженощно являлась она у постели Отто. В замке воцарилось ужасное смятение. Сводчатые покои гудели от воплей и стонов; бродя по древним галереям, Беатрис оглашала их дикой смесью проклятий и молитв. Отто не смог выдержать потрясения при встречах с призраком, становившимся все ужаснее день ото дня. Наконец лихо стало невыносимым настолько, что сердце барона не выдержало, и однажды утром его нашли в кровати холодным и бездыханным.
С его смертью ночные бесчинства призрака не закончились. О костях Беатрис никому не было известно, и она по-прежнему преследовала обитателей замка. Владения Линденбергов достались теперь дальнему родственнику. Испуганный рассказами о кровавой монахине, новый барон пригласил прославленного экзорциста. Ему удалось заставить ее успокоиться на время; она поведала ему свою историю, но запретила и рассказывать другим, и переносить ее скелет на освященную землю. Это дело ожидает тебя; до твоего прихода призрак был обречен бродить по замку и оплакивать свое преступление. Правда, экзорцист обязал ее молчать, покуда он жив. Проклятую комнату заперли, и призрак стал невидимым. Но пять лет спустя святой человек умер, и монахиня снова начала появляться, правда, только раз в пять лет, в тот самый день и час, когда она пронзила своим ножом сердце спящего любовника: наведавшись в пещеру, где истлевали ее кости, она возвращалась в замок, когда часы били два раза, и исчезала на следующие пять лет.
Она была обречена страдать в течение ста лет. Этот срок истекает. Теперь остается только уложить прах Беатрис в могилу. Я послужил орудием освобождения твоего от призрачной мучительницы, и память об этом немного утешит меня среди множества скорбей моих. Прощай, юноша! Да насладится призрак твоей родственницы покоем загробного мира, коего мщение Всемогущего лишило меня навеки!
Пришелец собрался уходить, но я остановил его, попросив объяснить, кто же он такой:
– Я хотел бы знать, кому обязан избавлением от призрака! Вы упоминали о делах давно прошедших дней, вы лично говорили с экзорцистом, умершим, как вы сами сказали, почти сто лет назад. Как мне понимать это и все, что я видел?
Он долго отказывался удовлетворить мое любопытство. Наконец, снизойдя к моим уговорам, он пообещал все объяснить при условии, что мы отложим встречу на следующий день. Пришлось согласиться на это.
Наутро я первым делом послал узнать о таинственном незнакомце. Представьте же мое разочарование, когда мне сообщили, что он уже покинул Ратисбону. Я послал за ним гонцов, но они и следов его не нашли, и больше я о нем ничего не слышал, да, наверно, уже и не услышу. Правда, позже, когда я рассказал о своем приключении дяде, кардиналу-герцогу, он четко определил этого удивительного человека как всем известного вечного странника Агасфера[18]. Все, что я узнал о нем, особенно знак креста на его лбу, делало это определение правдоподобным. Я счел возможным принять мнение кардинала как единственную разгадку этой тайны.
С того дня я стал так стремительно выздоравливать, что врачи диву давались. Монахиня не появлялась, и вскоре я уже смог выехать в Линденберг. Барон принял меня с распростертыми объятиями. Я посвятил его в свои похождения; он возликовал, узнав, что визиты привидения больше не будут тревожить его поместье каждые пять лет. Но я был огорчен, увидев, что мое отсутствие не ослабило безрассудной страсти доньи Родольфы. Я провел в замке немного времени, но мы с нею поговорили наедине, и она возобновила попытки добиться моей взаимности. Я же, считая ее главным источником моих невзгод, не чувствовал к ней ничего, кроме отвращения.
Скелет Беатрис нашли точно там, где она указала. Больше мне нечего было делать в Линденберге, и я поспешил покинуть владения барона, равно подгоняемый и необходимостью похоронить убиенную монахиню, и желанием избавиться от назойливости неприятной мне женщины. На прощание донья Родольфа осыпала меня угрозами, обещая не оставить ненаказанным мое презрение.
Теперь мой путь лежал в Испанию. Чтобы не терять зря времени, я вызвал Лукаса с багажом в Линденберг. Я вернулся на родину без всяких происшествий и немедленно отправился в отцовский замок, в Андалузию. Останки Беатрис похоронили в семейном склепе с соблюдением всех положенных обрядов, указанное ею число месс отслужили. Ничто теперь не препятствовало мне начать поиски Агнес. Баронесса уверяла меня, что ее племянница уже носит монашеское покрывало; я подозревал, что это выдумка, продиктованная ревностью, и надеялся, что моя милая еще свободна и примет мою руку.