полуироничной улыбки, сопровождавшей эту просьбу, и с готовностью обещал сделать копию. Маркиз удалился в свою спальню, дивясь столь быстрому эффекту, произведенному на тщеславие Теодора его словами. Он прилег на кушетку, и сон вскоре сморил его; снились ему приятнейшие картины будущей счастливой жизни с Агнес.
Придя домой, Лоренцо первым делом спросил, есть ли письма для него. Ему подали несколько посланий; но того, которого он ждал, среди них не было. Леонелла сочла невозможным написать ему в тот же вечер. Однако горячее желание покрепче привязать к себе сердце дона Кристобаля, на которого, по ее убеждению, она произвела неслабое впечатление, не дало ей дождаться следующего дня, чтобы известить его о месте своего жительства. Вернувшись домой из церкви капуцинов, она восторженно доложила сестре, как обходителен был с нею прекрасный кавалер, а его спутник взялся посодействовать делу Антонии у маркиза де лас Ситернас.
Эльвира восприняла эти известия с совсем иными чувствами. Она упрекнула сестру за неосторожность: можно ли доверять семейные дела совершенно незнакомому человеку! И потом, такое легкомыслие может настроить маркиза против нее. О том, что встревожило ее сильнее всего, она умолчала. Она заметила, что при упоминании о Лоренцо дочь отчетливо порозовела. Робкая Антония не смела произносить его имя. Не зная почему, она смущалась, когда речь заходила о нем, и пыталась перевести разговор на Амброзио. Видя это, Эльвира настояла на том, чтобы Леонелла отказалась от дальнейшего знакомства с молодыми кавалерами. Вздох, вырвавшийся у Антонии, когда она услышала этот приказ, стал для бдительной матери подтверждением правильности ее решения.
Леонелла восприняла запрет как проявление зависти со стороны сестры, боявшейся, как бы она не заняла более высокое положение в обществе, и потому не собиралась соблюдать его. Не посвящая никого в свои замыслы, она воспользовалась случаем отправить Лоренцо записку, которую ему вручили, как только он проснулся утром:
«Сеньор Лоренцо, вы, несомненно, не раз упрекнули меня в неблагодарности и забывчивости; но клянусь вам своей невинностью, что отозваться вчера было не в моей власти. Мне трудно найти слова, чтобы описать, как странно повела себя моя сестра, узнав о вашем любезном намерении посетить нас. Она чудаковатая женщина, и хотя много у нее добрых качеств, из-за ревности ко мне часто случаются у нее необъяснимые причуды. Услышав, что ваш друг проявил некоторый интерес ко мне, она немедленно подняла тревогу: разбранила меня и настрого запретила сообщать вам, где мы живем. Но моя благодарность за предложенную помощь и… могу ли я признаться в этом?.. желание еще раз свидеться с любезнейшим доном Кристобалем не позволяют мне подчиниться ее требованиям. Посему я улучила минутку, чтобы известить вас, что проживаем мы на улице Сантьяго, четвертая дверь от дворца Альборнос, почти напротив лавки цирюльника Мигеля Коэльо. Спросить донью Эльвиру Дальфа – по приказу ее свекра сестра все еще называется своим девичьим именем. Сегодня в восемь вечера вы точно застанете нас дома, но прошу – ни слова об этом письме. Ежели вы увидитесь с графом д’Оссорио, скажите ему… я краснею, выписывая эти слова… скажите, что его присутствие будет весьма желательно симпатизирующей ему
Последние фразы были написаны красными чернилами, что подчеркивало густоту стыдливого румянца, залившего ее щеки от такого нарушения девической скромности.
Прочитав записку, Лоренцо сразу же отправился на поиски дона Кристобаля. Отыскать его днем не удалось, и он явился к донье Эльвире один, к бесконечному разочарованию Леонеллы. Слуга, которому он вручил свою визитную карточку, уже сообщил, что госпожа дома, и отказать в приеме Эльвира не имела повода; но она решила принять его как можно холоднее. Недовольство матери еще возросло из-за того, как изменилась в лице Антония, узнав о появлении Лоренцо; когда же юноша вошел в гостиную, она совсем перепугалась. Стройность его фигуры, оживленные черты, естественное изящество манер и речи убедили Эльвиру, что такой гость опасен для дочери. Она вознамерилась принять его с отчужденной вежливостью, выразить благодарность за намерение помочь им в делах и отказаться, дав понять, не оскорбляя, что дальнейшие визиты неприемлемы.
Эльвира в тот день плохо себя чувствовала и лежала на диване; Антония сидела за пяльцами с вышивкой, а Леонелла, одетая в пасторальном вкусе, сидела с романом Монтемайора «Диана» в руках[20]. Лоренцо не мог не предположить, что мать Антонии окажется истинной сестрой Леонеллы, еще одной дочерью «честнейшего из сапожников Кордовы». Одного взгляда ему хватило, чтобы понять свою ошибку. Черты этой женщины, хотя и тронутые временем и печалью, не утратили следов выдающейся красоты; лицо Эльвиры выражало серьезность и достоинство, смягченные добротой; она была воистину очаровательна. Лоренцо догадался, что в юности она была похожа на свою дочь, и он уже не удивлялся безрассудству покойного графа де лас Ситернас.
Эльвира приподнялась, пригласила гостя садиться и снова опустилась на диван. Антония приветствовала его с почтительной простотой и продолжила вышивать; чтобы скрыть свое смущение, она низко склонилась над пяльцами. Ее тетка также решила сыграть роль скромницы: она якобы краснела и вся дрожала, глядя в пол и ожидая комплиментов от дона Кристобаля. Сообразив, что не слышит ничего такого, она рискнула осмотреть комнату и с досадой обнаружила, что Медина пришел без него. Она не могла дожидаться, пока гость объяснит, в чем дело, и, прервав Лоренцо, который излагал поручение Раймонда, пожелала узнать, куда делся его друг.
Полагая, что с Леонеллой стоит поддерживать добрые отношения, он постарался ее утешить, слегка погрешив против истины.
– Ах, сеньора, – ответил он грустным голосом, – как дон Кристобаль огорчится, упустив возможность подтвердить свое почтение к вам! Из-за болезни родственника ему пришлось срочно покинуть Мадрид, но по возвращении он, конечно, воспользуется первым же случаем, чтобы пасть к вашим ногам!
Сказав это, он почувствовал выразительный, упрекающий взгляд Эльвиры: она осудила его за ложь. К тому же эта уловка не привела к ожидаемому результату. Расстроенная и раздосадованная, Леонелла вскочила и демонстративно удалилась в свою комнату.
Лоренцо постарался поскорее загладить ошибку, настроившую Эльвиру против него. Он пересказал свой разговор с маркизом и заверил ее, что Раймонд готов признать вдову своего брата; сообщил также, что до тех пор, пока тот не сможет лично засвидетельствовать ей свое уважение, Лоренцо послужит его заместителем.
Тяжелый камень упал с души Эльвиры: она нашла защитника для оставшейся без отца Антонии, чье будущее больше всего заботило ее. Она не поскупилась на благодарности человеку, который так великодушно помог ей; но приглашать его снова в гости не торопилась. Однако, когда он, поднявшись, чтобы уйти, спросил позволения иногда осведомляться о ее здоровье, его искренняя вежливость и уважение к его другу маркизу уже исключали возможность отрицательного ответа. Она неохотно согласилась принимать его и впредь; Лоренцо пообещал не злоупотреблять ее добротой и распрощался.
Антония осталась наедине с матерью; последовало долгое молчание. Обеим хотелось поговорить об одном и том же, но они не знали, как начать. Одна не смела открыть рот из-за стеснения, которого сама не могла объяснить; другая страшилась, как бы не подтвердились ее опасения и как бы ее расспросы не навели мысли дочери на предметы, прежде ей неведомые. Наконец Эльвира промолвила:
– Какой симпатичный молодой человек, Антония! Мне он понравился. Долго ли он пробыл рядом с тобой вчера в соборе?
– Он не отходил ни на минуту, пока я оставалась в церкви: уступил мне свое место и был очень любезен и внимателен.
– В самом деле? Почему же ты не упомянула о нем? Твоя тетка исходила похвалами его другу, ты превозносила красноречие Амброзио; но вы обе не сказали ни слова о доне Лоренцо. Если бы Леонелла не заговорила о его готовности помочь в нашем деле, я вообще не узнала бы о его существовании.
Она умолкла. Антония порозовела, но промолчала.
– Может быть, ты судишь о нем не так благосклонно, как я? По-моему, он хорошо сложен, речь его разумна, манеры привлекательны. Но если он показался тебе неприятным…
– Неприятным? Ох, дорогая матушка, как я могла бы так подумать о нем? Я была бы неблагодарной, если бы не оценила вчера его доброту, и совсем слепой, если бы не заметила его внешности. Такая изящная, благородная фигура! Манеры и мягкие, и мужественные! Я не видала подобного и не думаю, чтобы во всем Мадриде нашелся равный ему.
– Почему же ты обошла молчанием этот светоч Мадрида? Почему ты скрыла от меня, что встреча с ним доставила тебе удовольствие?
– По правде говоря, не знаю. Вы задали вопрос, на который сама я не могу ответить. Я тысячу раз хотела упомянуть его; имя его было у меня на устах, но произнести его мне храбрости не хватало. Однако, промолчав, я постоянно о нем думала.
– Этому я могу поверить. Хочешь, я объясню, почему тебе не хватало храбрости? Ты ведь привыкла доверять мне свои самые заветные мысли и потому не могла ни скрыть, ни прямо признать, что в сердце твоем родилось чувство, которое я не одобрила бы. Иди же ко мне, моя девочка!
Антония оставила пяльцы, опустилась на колени у дивана и прильнула головой к ногам матери.
– Не бойся ничего, милое мое дитя! Я тебе не только родительница, но и друг, и ни в чем не буду упрекать тебя. Ты еще не умеешь скрывать свои чувства, и для меня они не стали тайной. Лоренцо опасен для твоего душевного покоя; правда, я заметила также, что он к тебе неравнодушен. Но чем может кончиться такая привязанность? Ты бедна и не имеешь друзей, моя Антония; Лоренцо – наследник герцога Медина-Сели. Даже если намерения у него честные, его дядя никогда не даст согласия на ваш брак; а без этого и я не дам. Печальный опыт научил меня, что женщину, вошедшую в семью, которая ее не признает, ожидают многие горести. Поэтому борись со своим чувством. Каких бы усилий это тебе ни стоило, старайся его победить. Сердце твое нежно и восприимчиво; оно уже получило сильное впечатление, но когда ты убедишься, что поощрять такие увлечения не нужно, я думаю, у тебя достанет твердости изгнать их из сердца.