– Следуй за мной! – сказала она тихо и торжественно. – Все готово!
Члены монаха задрожали, но он послушно последовал за нею по узким проходам, где лучи лампы высвечивали с обеих сторон пренеприятные предметы: черепа, кости, могильные плиты, фигуры святых, глаза которых словно следили за ними с удивлением и страхом.
Наконец они достигли просторной пещеры, свод которой терялся в неизмеримой высоте. Абсолютная тьма царила в этом пространстве; сырые испарения пронзили монаха ознобом до костей, а завывание ветра под пустынными сводами навеяло на него печаль.
Здесь Матильда остановилась и повернулась к Амброзио. Он был бледен, даже губы побелели от тревоги. Сердитым и презрительным взглядом она оценила его малодушие, но ничего не сказала. Поставив лампу на пол рядом с корзинкой, она жестом велела Амброзио молчать и приступила к таинственному ритуалу. Она очертила два круга – вокруг себя и монаха. Затем, достав из корзинки маленький сосуд, плеснула из него немного какой-то жидкости на пол перед собою, склонилась и пробормотала несколько непонятных фраз; тотчас же на полу вспыхнуло бледное сернистое пламя.
Оно стало постепенно разгораться, и наконец волны его захлестнули все пространство, за исключением кругов, где стояли Матильда и монах. Затем пламя поползло вверх по громадным колоннам из неотесанного камня, скользнуло по потолку, и пещера преобразилась в неоглядный чертог, залитый дрожащим голубым огнем. От него не исходил жар, наоборот, казалось, и без того стылый воздух становился все холоднее. Матильда продолжала творить заклинания; время от времени она вынимала из корзинки различные предметы. Назначение и название большинства из них были неизвестны монаху; но он различил три человеческих пальца, а также овальную восковую пластинку с изображением агнца божьего, которую она разломала на куски. Все это девушка бросила в бушующее пламя, и предметы мгновенно сгорели.
Монах следил за ее манипуляциями с опасливым любопытством. Внезапно она издала громкий, пронзительный вопль и, словно в припадке безумия, принялась рвать на себе волосы, бить себя в грудь, дергаться и извиваться, а потом, сорвав с пояса кинжал, вонзила его в свою левую руку. Кровь брызнула фонтаном; стоя на самом краю круга, она вытянула руку, чтобы капли стекали наружу. Пламя отступило от того места, куда попала кровь. С земли, пропитавшейся кровью, стали медленно всплывать и подниматься к сводам темные облачка. Одновременно послышался раскат грома, подземный лабиринт отозвался устрашающим эхом, и земля сотряслась под ногами чародейки.
Вот теперь Амброзио пожалел о своей храбрости. Торжественная процедура заклятия подготовила его к делам странным и ужасным. Чей приход могли возвещать гром и сотрясение земли? С диким видом стал он озираться по сторонам, ожидая узреть нечто столь мерзкое, что сведет его с ума. Ледяной озноб пронзил его, и, не в силах устоять, он опустился на одно колено.
– Он идет! – радостно воскликнула Матильда.
Как же удивился Амброзио, когда после того, как утихли отголоски грома, воздух пещеры наполнился свежим, пряным ароматом и зазвучала дивная мелодия! Облака растаяли, и он узрел фигуру такой красоты, какую не изобразил бы и самый талантливый художник. Это был обнаженный юноша, на вид не более восемнадцати лет, чьи лицо и тело отличались несравненным совершенством. На лбу у него искрилась звезда, за плечами простерлись два алых крыла, а шелковистые локоны придерживал венец из многоцветных огоньков, которые, переливаясь, складывались в разнообразные узоры и сверкали гораздо ярче земных самоцветов. На его запястьях и лодыжках были алмазные браслеты, а в правой руке он держал серебряную ветвь мирта. От него исходило ослепительное сияние, его окружали подсвеченные розовым облачка. Амброзио был очарован зрелищем, столь непохожим на то, чего он ожидал; однако, как ни прекрасен был дух, монах заметил дикий блеск в его глазах и печать таинственной печали на лице – это был падший ангел, и смотреть на него без тайного страха было невозможно.
Музыка стихла. Матильда обратилась к духу и получила ответ. Язык, на котором они говорили, был монаху незнаком. Она, по-видимому, чего-то требовала, а дух не хотел повиноваться. Он бросал на Амброзио сердитые взгляды, от которых у монаха замирало сердце.
Матильда разгневалась; она говорила громко и властно и, судя по жестам, грозила духу какими-то карами. Это дало желаемый результат. Дух опустился на одно колено и с покорным видом протянул девушке миртовую ветвь. Как только она взяла ветвь, вновь послышалась музыка; густое облако скрыло духа, голубое пламя угасло, и тьма воцарилась в пещере. Аббат застыл на месте, словно скованный радостью, тревогой и удивлением. Наконец тьма отступила, и он увидел стоящую рядом Матильду в рясе, с миртом в руке. От заклинания не осталось ни следа, своды освещали теперь только слабые лучи могильной лампады.
– У меня все получилось, – сказала Матильда, – хотя и с большим трудом, чем я ожидала. Люцифер, которого я призвала, поначалу не хотел исполнить мой приказ; чтобы добиться его послушания, пришлось прибегнуть к самым сильным чарам. Они подействовали, но я пообещала больше не вызывать его для помощи тебе. Так что уж постарайся получше распорядиться этим единственным шансом. Мое магическое искусство отныне тебе бесполезно; в будущем ты сможешь рассчитывать на помощь сверхъестественных сил, только если вызовешь их сам и примешь условия их службы. Этого ты никогда не сделаешь. Тебе недостает силы духа, чтобы заставить их подчиниться, и если ты не заплатишь указанную ими цену, они не станут твоими добровольными слугами. Только один раз согласились они послужить тебе, так что держи средство, которое подарит тебе новую любовницу, и гляди не оплошай!
Эту сверкающую ветвь ты должен будешь взять в руки, и тогда все двери распахнутся перед тобою. Завтра ночью ты войдешь в спальню Антонии; там трижды подуешь на мирт, произнесешь ее имя и положишь ветвь на подушку. Антонию немедленно скует беспробудный сон, и она не сможет тебе сопротивляться. Во сне она пробудет до зари, и ты успеешь удовлетворить свои желания, не опасаясь быть обнаруженным; ибо, когда дневной свет развеет чары, Антония поймет, что ее обесчестили, но не будет знать, кто над нею надругался. Будь же счастлив, мой Амброзио, и пусть эта услуга докажет тебе, что дружба моя бескорыстна и чиста.
Аббат взял талисман, выразив благодарность только взглядом. От всего пережитого его взяла такая оторопь, что он не мог пока ни говорить, ни вполне оценить полученный дар. Матильда забрала лампаду и корзинку и повела его прочь от таинственной пещеры. Она вернула лампаду на прежнее место, и дальше они пробирались в потемках до подножья винтовой лестницы, на которую уже упали первые лучи восходящего солнца. Матильда и аббат быстро поднялись наверх, вышли из склепа, затворили дверь и вскоре уже были у западного корпуса монастыря. Никто не встретился им, и они спокойно разошлись по своим кельям.
Путаница в мыслях Амброзио теперь начала проясняться. Он порадовался благополучному завершению авантюры и, поразмыслив над свойствами волшебной ветви, решил, что Антония уже в его власти. Воображение воссоздало те образы тайных прелестей, которые выдало ему зачарованное зеркало, и он с нетерпением ждал наступления полуночи.
Том III
Глава VIII
Трещит сверчок, и дух усталый ищет
Во сне отдохновенья. Так Тарквиний,
Раздвинув полог тихо, разбудил
Невинность оскорбленьем. Киферея!
Ты украшенье ложа своего,
Ты лилий чище и белее простынь.
Розыски, предпринятые маркизом де лас Ситернас, ничего не дали. Агнес была потеряна для него навсегда. Отчаяние подорвало здоровье Раймонда, и его свалила долгая и тяжелая болезнь. Из-за этого он не смог навестить Эльвиру, как намеревался; а она, не зная причины, сочла это признаком пренебрежения и глубоко опечалилась. Лоренцо же из-за смерти сестры не известил дядю относительно брака с Антонией и, не имея разрешения герцога, не посмел нарушить запрет матери; поскольку он не давал о себе знать, Эльвира пришла к выводу, что он либо нашел лучшую партию, либо ему велели забыть о ее дочери.
С каждым днем Эльвире становилось все труднее думать о судьбе Антонии; правда, пока она пользовалась покровительством аббата, разочарование относительно Лоренцо и маркиза не так тяготило ее. Но теперь она утратила и эту опору. Не сомневаясь, что Амброзио намеревался погубить ее дочь, и сознавая, что после ее смерти Антония останется без друзей и защиты в этом гнусном, изменчивом и развратном мире, она не могла побороть горечь и ожесточение, переполнявшие ее сердце. В такие моменты мать часами просиживала, не сводя глаз с ненаглядной доченьки, якобы слушая ее милый лепет, а на самом деле думая о том, что в любую минуту бедствия могут обрушиться на нее. И она внезапно обнимала свое сокровище, приникнув головою к груди дочери, и орошала ее слезами.
Между тем готовилось событие, которое, знай Эльвира об этом, успокоило бы ее. Лоренцо дожидался теперь лишь удобного момента, чтобы поговорить с герцогом; однако неожиданное обстоятельство заставило его отложить объяснение еще на несколько дней.
Болезнь дона Раймонда набирала силу. Лоренцо не отходил от его постели с истинно братской заботой. И причину, и последствия недуга брат Агнес воспринимал очень остро; но и Теодор горевал не менее искренне. Добрый паренек ни на минуту не прекращал своих забот о хозяине, всеми способами стараясь облегчить его страдания.
Любовь маркиза к пропавшей невесте была столь глубока, что, по общему мнению, пережить эту потерю он не мог. Его удерживала от гибели только уверенность, что она жива и нуждается в его помощи. Хотя окружающие в это не верили, они не мешали ему думать так, ибо иного утешения для него не находили. Изо дня в день ему докладывали, будто поиски продолжаются; выдумывали новые истории о возможной судьбе Агнес, о попытках проникнуть в обитель; докладывали, почему они не удались, намекали, что вот-вот… Этого хватало, чтобы поддержать надежды больного и его жизнь. Услышав о неудаче очередной выдуманной попытки, маркиз впадал в ужасные приступы неистовства и все же считал, что следующая будет удачнее.