Она скончалась, с ужасом оглядываясь на прошлое, страшась будущего; ненавистницы вволю натешились ее мучениями. Как только жертва перестала дышать, настоятельница и ее сообщницы удалились.
Лишь тогда я осмелилась выйти из укрытия. Я не рискнула вмешаться, ибо понимала, что несчастную свою подругу не спасу, а сама погибну вместе с нею. Потрясение от увиденного было столь сильно, что я едва добрела до своей кельи. Уходя из кельи Агнес, я бросила взгляд на кровать, где лежало ее безжизненное тело, шепотом помолилась за улетевшую душу и поклялась отомстить за ее смерть, в полной мере воздав убийцам позор и кару.
Опасно и трудно было мне исполнить клятву. На похоронах Агнес, изнемогая от горя, я обронила несколько опрометчивых слов, которые насторожили виновную аббатису. За каждым моим шагом следили. Вокруг постоянно крутились ее шпионки. Очень нескоро удалось мне найти способ оповестить родственников несчастной девушки о том, что с нею случилось. Людям сообщили, что Агнес умерла от внезапного недуга, и этому поверили не только ее друзья в Мадриде, но даже сестры здесь, в обители. Яд не оставил следов на теле; истинную причину смерти никто не заподозрил, и она осталась неизвестна всем, кроме убийц и меня.
За все, что мною сказано, я ручаюсь своею жизнью. Повторяю: аббатиса – убийца! Она лишила жизни, а может, и небесной благодати несчастную, чей проступок был не тяжким, вполне простительным; она превысила вверенные ей полномочия и действовала как тиран, варвар и лицемер. Я также обвиняю четверых монахинь, Виоланту, Камиллу, Аликс и Мариану, в том, что они были ее сообщницами и равно виновны!
Рассказ Урсулы вызвал всеобщее негодование, и оно достигло наивысшего накала, когда она описала бесчеловечное убийство Агнес; толпа взревела так, что заключительные слова едва можно было расслышать.
Напряжение возрастало ежеминутно. Люди требовали отдать аббатису им на расправу. Дон Рамирес категорически отказался сделать это. Даже Лоренцо постарался напомнить народу, что судить и наказывать ее надлежит инквизиции. Но все увещевания были напрасны; гнев лишал людей способности разумно мыслить. Попытки Рамиреса вывести пленницу из толпы тоже были безуспешны. Куда бы он ни поворачивался, разъяренные горожане не давали ему прохода и все громче требовали отдать аббатису.
Рамирес велел своим солдатам пробиться сквозь толпу. В тесноте они не могли вытащить шпаги. Капитан пригрозил карами инквизиции, но на взбудораженную толпу это грозное имя уже не действовало.
Скорбь по сестре заставила Лоренцо возненавидеть аббатису, и все же он не мог не пожалеть женщину, попавшую в такой ужасный переплет; но, несмотря на все усилия и его, и герцога, и дона Рамиреса с отрядом, смутьяны продолжали их теснить. Они пробились сквозь заслон охраны, вытащили намеченную жертву и совершили над нею быструю и лютую расправу.
Обезумевшая от ужаса, едва соображая, что говорит, злосчастная женщина умоляла выслушать ее; твердила, что невиновна в смерти Агнес, что может все объяснить. Толпа не внимала ничему, кроме собственной варварской жажды крови. Ее не хотели слушать; ее подвергали издевательствам, оскорбляли, обзывали последними словами, швыряли в нее грязью. Безумцы перебрасывали ее из рук в руки, и каждый новый мучитель был свирепее прежнего. Они отвечали воем и бранью на пронзительные вопли о пощаде и волокли ее по улицам, топча ногами и измышляя все новые способы удовлетворить свою мстительную ярость. Наконец пущенный чьей-то меткой рукой острый камень ударил ее прямо в висок. Она упала на мостовую и спустя несколько минут простилась с неудавшейся жизнью в луже крови. Но, хотя она уже не могла ни слышать ничего, ни чувствовать, смутьяны еще долго срывали свою бессильную злобу на безжизненном теле.
У Лоренцо не было возможности предотвратить это страшное событие, и его друзья могли только с крайним ужасом наблюдать за тем, что делается; но они стряхнули с себя оцепенение, услышав, что толпа бросилась на штурм обители святой Клары. Разгоряченные горожане, уже не различая виновных и невинных, решили уничтожить всех клариссинок, не оставив и от здания камня на камне. Встревоженные, герцог и Лоренцо со слугами поспешили к обители, чтобы отстоять ее, если получится, или по меньшей мере спасти монашек от безумств толпы. Большинство сестер разбежались, но немногие все-таки укрылись в здании. Положение их было действительно опасно. Правда, они сумели запереть внутренние ворота, и Лоренцо надеялся, что сможет удержать нападающих, пока не подоспеет дон Рамирес с подмогой.
К сожалению, пытаясь увести и спасти аббатису, капитан и его люди удалились на расстояние нескольких улиц от обители и немедленно вернуться не могли. Когда они прибыли, скопление народа под стенами стало столь плотным, что доступа к воротам уже не было. Ожесточение штурмующих не ослабевало, люди били в стены таранами, забрасывали в окна горящие факелы и вопили, что ни одна клариссинка рассвета не увидит.
Лоренцо сумел проложить себе путь сквозь толпу, только когда ворота, не выдержав натиска, раскрылись. Орда хлынула во двор, ворвалась в здание, круша все, что попадалось на пути. Ломали ценную мебель, срывали картины, топтали реликвии, забыв в своей ненависти к недостойной служительнице Клары об уважении к самой святой. Одни рыскали в поисках монахинь, другие разносили помещения обители, третьи поджигали кучи обломков и разорванных картин, доводя разорение до предела.
Последствия их буйства проявились быстрее, чем они рассчитывали или желали. Огонь от подожженных куч перекинулся на стены, старые и сухие, и быстро распространялся из комнаты в комнату. Ненасытная стихия вскоре расшатала и каменную кладку. Колонны подломились, крыша обрушилась, и многие разорители были задавлены насмерть. Отовсюду доносились вопли и стоны. Обитель, объятая пламенем, являла собой жуткое зрелище опустошения и краха.
Лоренцо удручала мысль о том, что он, хотя и непреднамеренно, стал виновником этой ужасающей катастрофы; чувство вины побудило его броситься на защиту беспомощных жительниц обители. Он пытался, как мог, утихомирить разбушевавшихся буянов, пока внезапно вспыхнувший пожар не вынудил его позаботиться о собственном спасении. Люди теперь покидали монастырь так же поспешно, как недавно старались войти; но у дверей образовалась давка, а огонь не знал преград, и многие погибли, так и не успев выбраться наружу. Лоренцо повезло: он догадался добежать до дверцы в дальнем крыле часовни. Задвижка уже была сдвинута; он открыл дверцу – и оказался в преддверии склепа святой Клары.
Здесь он остановился перевести дух. Герцог с частью своих людей шли за ним и теперь обрели относительную безопасность. Они посовещались, каким образом выбраться из западни; но вид багровых языков пламени, клубившегося над массивными стенами обители, грохот рушащихся арок, отчаянные крики и монахинь, и их преследователей, задыхающихся в сутолоке, сгорающих заживо, погибающих под каменными обломками, – все это дало им понять, что вернуться невозможно.
Разглядев неподалеку решетчатую ограду с калиткой, Лоренцо расспросил других спасшихся и узнал, что калитка ведет в сад капуцинов; почему бы не попробовать пройти туда? Герцог первым вышел из-под аркады, открыл задвижку на калитке и вступил на территорию кладбища. Слуги без церемоний пошли за ним. Лоренцо, шедший в арьергарде, вдруг заметил, что дверь склепа приоткрылась. Кто-то выглянул из нее, но, увидав незнакомцев, с громким вскриком исчез и убежал вниз по мраморным ступеням.
– Что это может значить? – воскликнул Лоренцо. – Здесь кроется какая-то тайна. Пойдемте со мной не мешкая!
Он без оглядки вошел в склеп и пустился следом за тем (или той), кто убегал от него. Герцога удивил его призыв, но, предположив, что у племянника были на то веские причины, последовал за ним без колебаний. Вскоре и он, и все его спутники спустились до подножия лестницы.
Входная дверь осталась открытой, и отсветы ближнего пожара позволили Лоренцо уловить движение фигуры, бегущей по длинным переходам к отдаленным склепам; но когда пришлось свернуть за угол, он лишился этого подспорья и очутился в кромешной темноте, так что мог теперь следить за беглецом только по слабому эху удаляющихся шагов.
Дальше преследователи должны были двигаться осторожно; но и неизвестный, насколько они могли судить по ритму шагов, замедлил ход. Постепенно они запутались в паутине коридоров и рассеялись в разных направлениях.
Лоренцо, увлеченный преследованием цели, чье бегство было таинственно и непонятно, не сразу осознал, что остался в полном одиночестве. Звук шагов исчез, вокруг все было тихо, ничто не подсказывало, в какую сторону двигаться. Он остановился, чтобы поразмыслить.
Несомненно, ради каких-то пустяков неизвестная особа не стала бы посещать это мрачное место в столь неподходящий час; услышанный им крик явно был криком страха. Нельзя было бросать начатое, не выяснив, что это означает. Несколько минут он еще колебался, однако потом пошел дальше, наощупь придерживаясь стен коридора. Пройдя немного, он различил впереди слабое мерцание. Вытащив шпагу, он направился в сторону источника света.
Этим источником оказалась лампада, горевшая перед статуей святой Клары. Рядом с нею стояли женщины в белых одеяниях, трепетавших от сквозняка, завывающего под сводами подземелья. Любопытствуя узнать, что привело их в это унылое убежище, Лоренцо подкрался поближе. Незнакомки были увлечены серьезным разговором. Они не расслышали шагов Лоренцо, и он сумел подойти незамеченным так, чтобы их голоса стали отчетливо слышны.
– Поверьте, – продолжала та, которая говорила, когда он подошел, сидя на пьедестале статуи, – я видела их собственными глазами! Я побежала вниз, они погнались за мной, я едва сумела не попасть им в руки. Если бы не лампада, ни за что не отыскала бы вас.
– И что могло привести их сюда? – сказала другая дрожащим голосом. – Ты думаешь, они ищут нас?
– Дай бог, чтобы мои страхи оказались напрасными, – ответила первая, – но я боюсь, что это убийцы! Если они найдут нас, мы пропали! Уж я-то точно погибну. Моего родства с аббатисой будет достаточно, чтобы осудить меня; правда, пока эти своды дали мне приют…