– Матильда, твои советы опасны. Я не смею, не желаю им следовать. Бог милостив, и я не отчаиваюсь обрести помилование.
– Вот как? Мне больше нечего сказать. Я спешу в страну радости и свободы, а ты оставайся здесь в ожидании смерти и вечных мук!
– Погоди, Матильда! Тебе подчиняются духи ада; ты можешь открыть двери этой тюрьмы, избавить меня от этих тяжких уз. Спаси меня, молю, и унеси из этой страшной темницы!
– Это единственное, чего я не могу сделать. Мне запрещено помогать служителям церкви и сторонникам Бога. Откажись от этих званий, и я к твоим услугам!
– Я не продам за это свою душу.
– Ладно, упорствуй и дальше, до самого костра; тогда ты пожалеешь о своей ошибке, но момент уже будет упущен. Я ухожу. Но на тот случай, если до последнего часа ты поумнеешь, я дам тебе средство для исправления дела. Я оставлю тебе вот эту книгу. Прочти в обратном порядке первые четыре строки на седьмой странице. Дух, который ты уже когда-то видел, немедленно предстанет перед тобой. Если поступишь мудро, мы встретимся снова; если нет – прощай навсегда!
Матильда бросила книгу на пол. Облако синего пламени окутало ее. Она помахала Амброзио рукой и исчезла. Мгновенная вспышка, озарившая камеру, угасла, и от этого стало как будто еще темнее. Одинокая лампа светила так тускло, что монах едва сумел добраться до стула. Он сел, скрестив руки на груди, уронил голову на стол и погрузился в бессвязные, трудные раздумья.
Он так и сидел в этой позе, когда дверь камеры отворилась. Монах встрепенулся. Тюремщик велел ему выходить; он встал и с трудом побрел за ним. Его привели в тот же зал, где он снова предстал перед Великим инквизитором и его подручными и снова должен был ответить, не готов ли он признаться. Амброзио ответил, как раньше, что, не будучи ни в чем виновен, не может и признаться. Но когда палач приготовился начать пытку, когда монах увидел эти орудия, уже зная, какую боль они способны причинить, решимость оставила его.
Не думая о последствиях, беспокоясь лишь о сиюминутном спасении, он признался не только в тех грехах, в которых был действительно виновен, но и в тех, в которых его не подозревали. Когда его спросили о побеге Матильды, вызвавшем сильное смятение умов, он сообщил, что она продалась Сатане и сбежала при помощи колдовства. Он еще пытался убедить судей, что сам никогда не общался с духами ада, но под угрозой новой пытки объявил себя и колдуном, и еретиком, и принял все звания, какими инквизиторам было угодно его наградить.
За признанием сразу же последовал приговор. Монаху велели приготовиться к смерти на аутодафе, которое должно было состояться в двенадцатом часу ночи. Этот час был выбран потому, что зрелище пламени, бушующего на фоне мрака полуночи, производит особенно сильное впечатление на людей.
Амброзио, ни живого ни мертвого, оставили одного в камере. Ужас ожидания поглотил его. Он то погружался в мрачное молчание, то испытывал лихорадочный подъем, то принимался заламывать руки и проклинать тот час, когда явился на свет. В один из таких моментов взгляд монаха упал на таинственный подарок Матильды. Его бешенство мгновенно утихло. Он пристально рассмотрел книгу, взял ее в руки, но немедленно отбросил, будто обжегшись. Он заметался по камере из угла в угол, потом остановился и опять уставился на упавшую книгу. Ему подумалось, что это единственный выход из его ужасного положения. Он нагнулся и подобрал книгу, но еще немного поколебался, и желая, и опасаясь испробовать заклинание.
В конце концов мысль о надвигающемся приговоре поборола его нерешительность. Амброзио раскрыл томик; но так волновался, что поначалу не мог найти страницу, указанную Матильдой. Устыдившись собственной слабости, он собрался с духом, пролистал книгу до седьмой страницы и начал читать ее вслух, но то и дело отвлекался, тревожно поглядывая по сторонам, и ожидая, и страшась увидеть духа. Однако он продолжал читать; дрожащим голосом, часто прерываясь, он произнес все четыре строки.
Язык этого текста был монаху совершенно незнаком. Едва выговорил он последнее слово, как эффект заклинания начал проявляться. Грянул гром, тюрьма сотряслась до фундамента, камеру озарила молния, и наконец в вихре сернистых паров монаху во второй раз явился Люцифер. Но когда Матильда вызывала его, он принял облик серафима, чтобы обмануть Амброзио. Теперь он не скрывал уродства, постигшего его после падения с небес. На его плечах еще виднелись ожоги от молний Творца. Его гигантское тело было черно; на руках и ногах – длинные когти. Глаза его пылали яростью, от этого взгляда ужаснулись бы и храбрейшие сердца. За плечами его колыхались два громадных крыла, черных как ночь. На голове вместо волос – змеи, извивающиеся и шипящие. В одной руке он держал свиток пергамента, в другой – стальное перо. Молнии сверкали вокруг него, грохотали раскаты грома, как будто настал последний час Природы.
Ожидавший совсем иного зрелища, Амброзио застыл, потеряв дар речи. Потом гром утих, наступила полная тишина.
– Для чего ты вызвал меня сюда? – спросил демон; голос его, заглушаемый серными парами, звучал хрипло.
Этот звук сопровождался новым, более громким и жутким раскатом. Землетрясение поколебало пол под ногами монаха.
Амброзио долго не мог ответить демону.
– Меня осудили на смерть, – сказал он еле слышно, чувствуя, как леденеет его кровь при взгляде на ужасного гостя. – Спаси меня! Унеси отсюда!
– Намерен ли ты вознаградить меня за службу? Осмелишься ли перейти на мою сторону? Отдашься ли мне телом и душой? Готов ли ты отречься от того, кем ты создан, и от его сына, умершего за тебя? Ответь «да!», и Люцифер станет твоим рабом.
– Меньшее вознаграждение не удовлетворит тебя? Неужели только вечная погибель моя? Дух, ты требуешь слишком многого. Прошу, забери меня из этой тюрьмы, стань моим слугой на один час, и я буду служить тебе тысячу лет. Достаточно ли будет этого?
– Не будет. Я должен получить твою душу. Она должна стать моей, и моей навек.
– Ненасытный! Я не хочу обречь себя на вечные муки. Не расстанусь с надеждой на то, что однажды буду прощен.
– Ах, не хочешь? Какая иллюзия поддерживает твои надежды? Близорукий смертный! Жалкое ничтожество! Разве ты не обесчестил себя перед людьми и ангелами? Разве такие огромные грехи могут быть прощены? Ты надеешься уйти из-под моей власти? Судьба твоя уже определена. Предвечный отказался от тебя. В книге судеб ты назначен мне, моим ты и станешь!
– Ты лжешь! Бесконечна милость Всемогущего, и раскаявшемуся будет даровано прощение. Когда мои тяжкие преступления будут искуплены…
– Искуплены? Думаешь, чистилище предназначено для таких, как ты? Ты рассчитываешь, что откупишься от своих злодейств молитвами суеверных сумасбродов и монахов-лежебок? Амброзио! Будь благоразумен. Адского пламени тебе не миновать, но приговор можно отсрочить. Подпиши этот лист; я унесу тебя, и ты проведешь оставшиеся годы беспечно и свободно. Насладишься всеми благами жизни. Но помни: как только душа твоя расстанется с телом, она отправится ко мне, и я от своего права не откажусь.
Монах промолчал; но по лицу его было видно, что слова искусителя попали в цель. Враг рода человеческого возобновил атаку и так искусно сыграл на отчаянии и страхах Амброзио, что уговорил его взять свиток. Затем он воткнул стальное перо в вену на левой руке монаха. Оно вошло глубоко и сразу наполнилось кровью, но боли Амброзио не ощутил. Затем перо само легло ему в руку. Дрожа, несчастный положил свиток на стол и приготовился подписать его. Вдруг он застыл, отпрянул от стола и бросил перо.
– Что я делаю? – вскричал он и, повернувшись к демону, в отчаянии потребовал: – Оставь меня! Изыди! Я не подпишу этот договор.
– Глупец! – воскликнул разочарованный демон, метнув на монаха ужасающий взгляд, пронзивший его душу насквозь. – Ты играть со мной вздумал? Что ж, иди! Гори, корчись в агонии, а потом изведай пределы милости Предвечного! Но если вздумаешь позвать меня снова, берегись: шутить со мной не стоит! Если опять заколеблешься, я вот этими когтями разорву тебя на мелкие куски. Повторяю: ты подпишешь?
– Нет. Оставь меня. Убирайся!
Ужасный удар грома, новое сотрясение земли; темница наполнилась громкими воплями, и демон исчез, изрыгая проклятия. Сперва монах обрадовался тому, что сумел устоять перед искушением, восторжествовал над духом зла; но час казни приближался, и в его сердце вновь проснулся страх. Его пробрала дрожь, когда он понял, что скоро предстанет пред лицом Создателя, которого он так жестоко оскорбил.
Колокол возвестил полночь. При звуке первого удара кровь застыла в жилах аббата. Каждый следующий удар означал для него пытку и смерть. Он прислушивался, не шагают ли уже стражники по тюремным коридорам; и когда звон колокола утих, в приступе отчаяния он схватил магический томик и открыл его. Поспешно, как бы боясь на секунду задуматься, он долистал до седьмой страницы и без остановки прочитал роковые строки. Люцифер вновь явился в сопровождении тех же адских эффектов перед дрожащим чародеем.
– Ты меня вызвал, – сказал он. – Уже поумнел? Согласен ли принять известные тебе условия? Вручи мне свою душу, и я мгновенно унесу тебя отсюда. Пора решаться, иначе будет поздно. Подпишешь ты пергамент?
– Я вынужден… Судьба торопит… Я принимаю твои условия!
– Поставь свою подпись! – ликуя, отозвался демон.
Договор и перо с кровью по-прежнему лежали на столе. Амброзио подошел, взялся было за перо, но на мгновение застыл в сомнениях.
– Послушай! – крикнул искуситель. – Сюда идут. Поторопись!
И в самом деле, снаружи были слышны приближающиеся шаги солдат, которым велели отвести Амброзио на костер. Этот звук покончил с нерешительностью монаха.
– Какова суть этого договора? – спросил он.
– Ты передаешь мне свою душу в вечное владение и без возврата.
– Что я получаю взамен?
– Мое покровительство и освобождение из этой темницы. Подпиши, и я тотчас это сделаю.
Амброзио поднес перо к пергаменту, и снова мужество изменило ему. Сердце его сжалось от ужаса, и он опять бросил перо на стол.