Следовало еще сказать «За короля!», но в этот момент Аэрон с размаху разбил деревянный стакан о столешницу стола, резко поднялся на ноги:
– Довольно! Надеюсь, Черные птицы, пожалевшие тебя прошлой ночью, вырвут тебе твой поганый длинный язык, чтобы мне не пришлось это делать самому раскаленными щипцами. Стража, дайте ему любое оружие, которое пожелает и к черту, на Стену!
10
На Стену Альфонсо вышел первым, неся в руках самый дальнобойный лук, который смогли найти и который он мог осилить натянуть, сразу подошел к ограде, посмотрел на Лес. Увидев черного волка, со всей своей силы он натянул лук, отпустил стрелу на свободу. Волк, услышав стрекот тетивы, посмотрел на Альфонсо, и потом оба они смотрели на дугообразную ниточку летящего смертоносного снаряда, который не был смертоносным, поскольку даже не долетел. не говоря уже о том, что его унесло ветром далеко в сторону. Альфонсо выругался, Волк завыл и неспешно спрятался в Лес.
Позади него стража выталкивала остальных четверых осужденных – ровно столько нужно было людей, чтобы накормить птичек, и тогда они не разлетятся по городу. Точное число нужных людей было выяснено множеством экспериментов. Замыкали колонну слуги, которые тащили небольшой стожок соломы, кучу тряпья, и сами удивлялись такому выбору предметов загадочного и страшного монаха Ордена света.
– Надеетесь хорошенько выспаться, граф, – съязвил дэ Эсген, глядя на тряпки. Альфонсо выстрелил из лука в Кариизия, сматерился, повернулся к начальнику дворцовой стражи:
– Буду проводить ритуал. Хотите поприсутствовать? Или страшно?
– Стану мерзким преступником, обязательно поучаствую. А пока – удачи граф.
Едва закрылась дверь, как четверо приговоренных бросились умолять Альфонсо спасти их, иногда переходя на угрозы, иногда на слезы, иногда на объятия с его ногами.
–Да что б Вас, пшли прочь! – разозлился Альфонсо, сел у ограды стены, задумался.
Тактический расчет его был прост: видимо, птицы реагируют на шум, которого, благодаря их ужасающему, сводящему с ума пению, предостаточно, и слух у них настолько хороший, что они слышат дыхание и биение сердца, по этому находят и спящих. Так рассуждал Альфонсо, полагавший, что солома и тряпки смогут заглушить эти звуки, и тогда птицы отсюда улетят, чтобы сожрать кого нибудь другого.
– Жить хотите? – спросил он остальных ближе к полуночи.
– Говорите, что делать, Ваше сиятельство, – ответил один из них.
– Стойте молча.
Альфонсо подошел к первому, с размаху треснул по голове осужденного припасенной дубинкой, добавив ему в коллекцию травм сотрясение мозга и отправив за грань сознания.
–Какого черта творишь, паскуда? – заорал самый здоровый преступник и схватился за алебарду- грозное, смертоносное, красивое и совершенно бесполезное в битве с птицами оружие.
– Делаю так, чтобы вы не вопили, как девки, – бросил ему Альфонсо и уложил второго – быстро, качественно и неожиданно для того; тот только рухнул, как столб, не успев даже раскинуть руки.
– Только тронь меня, – крикнул здоровый, – и птицы тебя целого не увидят.
– Меня тоже не трогай, – неуверенно сказал второй, глядя на первого и два лежащих тела рядом.
Из глубины леса снова раздался заунывный, отчаянный волчий вой. Альфонсо скрипнул зубами, махнул рукой и, оттащив два тела в сторону, стал производить странные и непонятные манипуляции: он связал им руки и ноги веревками, заткнул рты тряпками, искренне надеясь что у них не заложены носы, они не задохнутся, и эксперимент не провалится, закидал соломой и тряпьем, потом передумал, разворошил все обратно и положил сначала тряпье, потом накрыл все соломой.
Лица наблюдающих каторжников являли собой прекрасный образец полного недоумения и изумления. В городе поговаривали, что после ночи на стене монах Ордена света сошел с ума, стал разговаривать с духами, а также видел самого Сарамона, и даже выбил у него зуб, который прячет в тайном месте, поскольку тот обладает чудовищной силой. И проводимые сейчас манипуляции нисколько не опровергали эти слова.
Альфонсо разжег факелы – множество факелов по всему участку Стены, лег в свой любимый угол и моментально уснул – до полуночи делать было нечего, а разговаривать с двумя арестантами не получилось – те упорно придумывали способ, как слезть со стены, не поломав организма, пытались выломать дверь и просто тряслись от страха.
Альфонсо снился сон, в котором он знал, что это сон – не могут деревья быть разноцветными, Сарамон наряжен в скомороха, а ведьмы танцевать и петь народные песни под разливающийся хохот Бурлидо. Альфонсо каким то чудом оказался на Кариизии, и тот скакал вокруг огромного костра, гавкая от восторга на ветер как маленький щенок. Беспокойство проникло в этот бред в тот момент, когда Сарамон дудел Альфонсо дудкой прямо в ухо, а ведьмы затащили в круг и принялись тереться о него, призывая тоже танцевать. У одной из ведьм появилось лицо принцессы, которая оскалилась… и он проснулся.
Трясущимися руками Альфонсо запихал себе в уши кусочки кожи, утрамбовав их поплотнее – из-за лесного слуха он услышал гул раньше остальных – с заткнутыми ушами стало полегче, но не сильно. Ужас проникал сквозь тело и впитывался в кости, отчего их начинало ломить, мышцы сводило судорогой, а голова начала раздуваться, словно пузырь. Альфонсо сунул себе в рот заранее приготовленную веточку, чтобы не стучать зубами, заодно посильнее сжал челюсти, чтобы его не тошнило – хоть королевский обед и настойчиво просился обратно.
Двое стражников орали так, что казалось глотки их разорвутся; один остервенело бился головой о дверь, к чему та привыкла, второй бросился к Альфонсо, с мольбой о помощи, потом принялся на него орать, проклинать и бросился со Стены, захрипел, потеряв голос где то посередине пути вниз.
Теперь Альфонсо чувствовал, как шевелятся волосы у него на голове. Перелетев через факелы, вернулась на стену голова самоубийцы – одна без тела, покатилась, сверкая глазами и шевеля болтающейся нижней челюстью, словно что то говорила.
Того бедолагу, который бился головой о стену подхватила самая большая птица, но, почему то не вырулила, а ударилась головой о козырек крыши башни, выбив пару черепиц, вырвав из спины ноши два куска мяса и уронив добычу. Приговоренный упал, задыхаясь от крови и вопля, вскочил на ноги, собираясь бежать, но умер на первом шаге –накинувшись, птицы рвали на куски уже труп.
Смолк хруст костей, треск рвущихся мышц и кожи, черные твари приземлились, цокая длиннющими когтями по камням, принялись подбирать остатки обеда. Гул становился все громче, страх все невыносимее, и уже даже жажда жизни почти отступила перед этой пыткой – Альфонсо приготовился заорать со всей силы, чтобы быстрее умереть, как вдруг зашевелилась куча соломы, изнутри нее послышался стон и стожок мгновенно облепили черные, шевелящиеся тени. Полетела в разные стороны солома, раздался изподтряпочный вопль, черные птицы (по факту, конечно, черные летучие мыши, но не до терминологии сейчас) разрывали тряпки на куски, полетели из под острых когтей куски ткани, как хлопья снега, попадая в пламя факела, сгорали светлячками в темноте ночи. Не понятно, как так получилось, но одна птица, вдруг, взлетела в небо, мотая лапой из стороны в сторону силуэтом видимая в ярком, лунном свете: пытаясь сбросить с себя прицепившуюся полоску ткани, закружилась она в воздухе, завертелась клубком и заверещала так, что у Альфонсо изо рта палка вылетела. Стая резко взмыла ввысь, взмыла ввысь и куча тряпок, цепляясь за крылья, мотаясь на сморщенных мордах, вихляясь кусками на когтистых лапах – пытаясь все это стряхнуть с себя, птицы выписывали немыслимые пируэты, сталкиваясь друг с другом, падая на Стену, врезались в башни, и голосили тонюсенькими голосами так, что Альфонсо невольно поморщился – жуткий страх сменился новой напастью – жутким смехом.
От рвущегося наружу хохота просто разрывало на части, настолько писк напуганных тварей был тоненьким и веселым, словно голос карлика на ярмарке. Две из птиц умудрились поджечь тряпки от факелов и теперь метались по воздуху словно фениксы, воняя паленой шкурой и визжа еще более тоненьким, испуганным писком. Визг прекратился только тогда, когда все тряпки вернулись на землю, двух птиц со сломанными крыльями разорвали и сожрали в воздухе свои же соплеменники, а затем, остальные, обиженно ругаясь, вернулись в башню.
Солнышко вышло из – за города, посмотрело на Стену, и увидело странную картину – монаха Ордена света, прижимающего себе нижнюю челюсть к верхней руками, двух оглушенных дежурных – которые медленно, хватаясь за головы, словно с жуткого похмелья, выбирались из кучи тряпья все в нитках, соломе, но невредимые и ошеломленные.
– Мать твою, что здесь было?! – воскликнул один из очнувшихся.
Альфонсо отпустил руки и расхохотался. Он смеялся и не мог остановиться, периодически задыхаясь, жадно хватая ртом воздух, держась за больные бока, и какое то время искренне считая, что еще чуть – чуть, и умрет от смеха.
– Боже мой мы живы… Мы живы!! – заорал второй, подбежал к ограде стены, крикнул в сторону города дурным голосом: я жив!!!
Альфонсо лежал на животе, прикусив ладонь и стараясь не смеяться. Шумно и мощно всасывал он в себя пыль Стены, представляя что нибудь мерзкое и страшное, чтобы избавиться от этого верещания, звеневшего у него в голове.
Один из стражников подошел к дэ Эсгену:
– Это просто чудо, ваше сиятельство, выживших – трое, причем ни на одном ни царапинки, только граф Альфонсо…
– Ну! – надвинул на глаза брови дэ Эсген, – чего с ним?
– Он не может самостоятельно передвигаться….
– Почему? Ему что, ноги оторвали?
– Нет. Он не может встать, он все время падает… от смеха.
11
Весть о выживших на Стене распространилась быстрее чумы, собрав на площади перед дворцом огромную толпу народа, и эта толпа бесновалась в безумном восторге, приветствуя пришибленных каторжников, которые до сих пор не могли поверить, что это происходит с ними. Мужики кричали им «виват победителям», женщины кидали им цветы и воздуш