Что может случиться плохого? Оказалось, что угодно.
К приближающемуся хлюпанью копыт по дороге Альфонсо не прислушивался: все таки, это дорога, и по ней, по определению, кто то должен периодически хлюпать, по этому выпал из прекрасного забытья только тогда, когда услышал крик:
– Альфонсо!
Альфонсо открыл глаза и увидел карету, карету герцога Морковкина, из которой вылезал и он сам.
– Скажи мне, судьба, зачем так делать? – с тоской подумал Альфонсо, глядя на герцога, потом, на появившуюся Милаху, на ее прислужницу девку, округлившую глаза от любопытства, и с пяток сопровождающих слуг на лошадях, которые тоже нисколько не стеснялись вылупить зенки.
– Ваша светлость, какая приятная встреча, – Альфонсо поднялся с соломы, отряхнул опухшее, помятое лицо от прилипших соломинок, спрыгнул в жижу грязной дороги, – неожиданно встретить Вас здесь. Миссис Морковкина, безумно рад.
Альфонсо поцеловал протянутую руку Милахи, и, случайно взглянув в ее глаза, подумал, ненароком, что она тоже рада. Он и раньше замечал в ней эти признаки проблем с любовными чувствами к нему, но старался не обращать на них внимания. Милаха была маленькой, тоненькой женщиной, постоянно носила длинную косу из белокурых волос, и обладала большими, умными глазами, при взгляде на которые Альфонсо становилось не по себе. Если Лилия была боевой, озорной, наглой девкой, а принцесса Алена – сверхскромной, стеснительной и робкой, то Милаха находилась где то посередине между ними, сочетая в себе периодические смены скромного озорства, и смущенного напора. Она никогда не повышала голоса, но к ней всегда прислушивались, никогда не спорила, но всегда выигрывала в спорах. Первый раз увидев ее, Альфонсо недовольно подумал:
– Чего это все девки такие стали субтильные? Год что ли неурожайный был?
И самое обидное было то, что такие маломощные липли к нему, как грязь к алкоголику, а Иссилаида, божественно прекрасная, совершенная женщина, отвергала.
И вот опять, Милаха повела себя как настоящая дама, не смотря на просто распирающее ее любопытство, стояла молча и ждала, пока заговорит герцог Иван. Иссилаида бы уже давно влезла в разговор, как корова в камыши.
– Боюсь показаться нескромным…– замялся герцог Иван, оглядывая обожженного, маленько подранного и грязного Альфонсо в королевском камзоле, вылезшего из гробовозки, – но что с вами приключилось?
– Я объезжал свои владения, мне кажется, кто то охотится здесь помимо меня, я хотел поймать их и наказать, но конь понес, сбросил меня с седла и я плутал в лесу, пока этот послушник не подобрал меня. Вы же знаете, Ваша светлость, какой я плохой наездник.
– Господи, граф, надеюсь, с вами все в порядке? – ахнула Милаха с непритворным испугом. Этот ее испуг был приятен, и раздражал одновременно. – У вас совершенно пропали с лица ресницы и брови, да и камзол обгорел…
– Я пытался развести костер. Но, не стоило так близко к нему ложиться, спать, наверное.
– Ух ты, как же складно я вру, – восхитился собой Альфонсо. Четыре месяца общения со знатью, и я уже профессиональный лицемер и лгун!
– Мои соболезнования, – произнесла Милаха, обращаясь к Тупому рылу.
– Благодарю Вас, Ваша светлость. Но эту женщину я не знаю, я просто везу ее отпевать.
– Мы хотели нанести тебе визит, Альфонсо, но не застали тебя дома по вполне понятным теперь причинам, – сказал Иван, – мне ужасно любопытно, как все прошло у короля, и какие теперь новости в стране. Но я вижу, что ты порядком устал и поистрепался, нам проводить тебя до твоего особняка?
– Не стоит беспокоиться, Ваша светлость, – почти явно испугался Альфонсо того, что они прицепятся к нему. –Мы уже почти приехали.
Герцог хотел еще что то сказать, но не успел. Жуткий женский визг, срывающийся в надсадный хрип резанул по ушам всех, кто их имел, заставив дернуться. Милаха, так вообще, как и положено женщине, завизжала в унисон. Телега заходила ходуном, лошадь с испугом обернулась: Лилия колотила ручонками по крышке гроба так неистово, что та подлетела вверх и упала в грязь; с новым приступом жуткого крика, рыданий, задыхаясь от страха, она села в гробу, глядя перед собой и ничего не видя.
– О, очнулась, – произнес Тупое рыло.
– Матерь божия, – прошептал герцог Иван.
Лилия билась в истерике, содрогалась от рыданий, производя потоки слез, на все это было жутковато смотреть даже Альфонсо, Милаха же и вовсе грозила упасть в обморок. Нужно было срочно что-то делать, но что? Он подошел к Лилии, взял ее за плечо, подумал, потом нежно и успокаивающе, насколько мог, заговорил:
– Да чего ты так орешь то!
– Я думала… меня живьем… это страшно… – рыдала ведьма.
– Ну ладно, ладно, успокойся, солнышко, – Милаха бледная, сама как из могилы, едва очнувшись от шока, подбежала кЛилии, обняла ее, погладила по плечу, по волосам, обняла. Восстание из мертвых не было обычным развлечением для людей, но и похороны человека заживо, с той медициной, какая в то время была, не были редкостью.
– Красная волчанка, – вдруг подумал он, глядя, как Милаха успокаивает Лилию. – А интересно, насколько она заразная?
– Простите нас, Ваша светлость, что так бесцеремонно прощаемся, но у нас тут казус с покойной произошел, так что… прощайте, – сказал Альфонсо в слух.
– Да-да, конечно, – пролепетал герцог. В карету он залез не сам, а с помощью Милахи, которая не позволяла слугам помогать Ивану, поскольку любила ухаживать за ним сама. Альфонсо смотрел на их теплые отношения с завистью: если бы Иссилаида была такой же заботливой, как Милаха, он был бы самым счастливым человеком во всем мире, но все отношения со своей возлюбленной у него сводились к периодическому гавканью с ее стороны, и он искренне надеялся, что Милаха просто ждет, когда герцог откинет копыта, чтобы завладеть его землями и богатством. Но суровая правда была в том, что Милаха и вправду заботилась о Иване, и, похоже, любила этого старого хрыча по настоящему.
– Где я? Что происходит? Что случилось? Это что, такой рай что ли? – затараторила Лилия.
– Да успокойся ты, тараторина! – вскрикнул Альфонсо, – мы тебя спасли, едем в Теподск, спрятать нужно потому что… тебя. Лезь в гроб обратно.
– Не полезу, -закричала Лилия в истерике, и стала вылазить, – ни за что! Никогда больше!
– Тебя не должны видеть в деревне, дура! Тогда тебя точно сожгут, повторно.
– Нет, мне страшно. Там жутко.
Препирались долго, и результатом переговоров был компромисс: ведьма согласилась лечь в гроб, когда ей положили туда соломы, но крышку оставили приоткрытой, решив закрыть ее непосредственно в деревне.
–Разве это способ путешествия для благородной дамы, – донеслось из гроба брухтение, и Альфонсо с трудом поборол в себе жуткое желание закрыть ее сейчас же и заколотить гвоздями побольше.
Боригердзгерсман неторопливо вышел встречать въезжающий гроб: торопиться ему не позволяла сановитость, а усидеть на месте не позволило любопытство. Кустистые брови его были сдвинуты и заползли на глаза, рот был сжат в невысказанном гневе, а вся мощная, переваливающаяся походка говорила: на Лилию надвигается буря праведного укора за служение Сарамону.
Ведьма села в гробу бледная, трясущаяся от страха, с плотно сжатыми губами, и увидев попа, перестала трястись. Оглянулась вокруг.
– Вы что, издеваетесь, что ли? – воскликнула она удивленно-испуганно-настороженно глядя на Альфонсо, – вы меня зачем в церковь привезли, олухи?
– Не бойся, дочь моя, здесь тебе ничего не угрожает…
Альфонсо от удивления перестал слазить с телеги, посмотрел на попа, потом на Тупое рыло, и, наконец, на Лилию. Тупое рыло тоже замер в изумлении: в Боригердзгерсмане только что словно что-то сломалось, что-то, что было его несущей конструкцией, основой его твердости и непреклонности. Стальной взгляд моментально стал мягким, губы затряслись, в голосе сквозило столько нежности, сколько не поместилось бы в самой лучшей матери. Он только что не заплакал.
– Поп, ты что, я ведьма, – недоверчиво сказала Лилия. Вот ее голова даже не пыталась понять, что происходит, поскольку кружилась, страдала от запаха гари, въевшегося в горло, и ноги… Ноги словно продолжали гореть до сих пор.
– Это не правда, – прошептал поп, – ты ангел. Я вижу, пламя огня все же добралось до тебя, позволь, я отнесу тебя в келью – тебе нужно намазать стопы перетертой свеклой и замотать портянками.
– Лучше соком облепихи. Или алое. – пролепетала Лилия, которой голос такого грозного человека показался странным. С другой стороны, вот висишь на столбе, горишь, потом бах-просыпаешься в гробу, а потом тебя привозят в церковь- в организацию, которая пыталась тебя сжечь. Механизм восприятия странного у бедной Лилии сломался, потому что зашкалил.
– Стой, – крикнул Альфонсо,– не прикасайся к ней, у нее красная волчанка…Ты можешь умереть. А потом, почему то посмотрев на опешившего Тупое рыло, добавил:
– А можешь и не умереть…
– Господи боже, почему же Вы мне не сказали, что она заражена? – закричал Тупое рыло, даже, в порыве праведного гнева, подскочил к Альфонсо, сделав пару шагов. Тот невольно положил руку на кинжал, покосился на Боригердзгерсмана; страшно не любил поп оружие на территории своего прихода, но сейчас не обращал внимания ни на кого. Он нежно, словно ребенка, взял Лилию на руки, болезненно морщась от страданий за нее, когда она болезненно морщилась от страдания за себя, и понес к своему дому рядом с часовенкой.
– Да потому что терпеть тебя не могу, чертов ты убийца, а еще…
А еще Альфонсо просто забыл про это, и вспомнил, только когда увидел объятия Милахи с ведьмой. Впрочем, даже от чумы умирают не все, причем, не все еще заражаются, возможно, красная волчанка тоже не всех убивает.
– Нет, – взвизгнула Лилия и тем самым вырвала Альфонсо из объятий своих мыслей. Он отмахнулся от Тупого рыла, хотевшего еще что-то сказать, но понял, что устал, проголодался, и кроме горизонтального положения, пусть даже на тюфяке с соломой уже ничего не хочет.