Возможно, погори Бурлидо на костре сначала сам, то и ведьм было бы в стране меньше, если бы были вообще. Возможно, если бы садист и насильник ощущал ту же боль, что и жертва, то может ни того, ни другого бы не существовало.
– В любом случае, – думал Альфонсо, глядя на звезды, – лет через тысячу люди изменятся. Цивилизация выйдет на новый уровень: появятся новые породы лошадей, у всех будут стеклянные окна (ну нет, это, конечно, фантастика), пропадут эти дурацкие, уродливые шпаги, как бесполезная ерунда. А главное, люди станут людьми: без насилия друг над другом, без войн, и без оружия, ибо, если всего хватает, чего ради воевать? А где-нибудь, ну скажем, в 2022 году всем всего будет…
– А где Вася? Ты и его из себя умудрился вывести?
Это пришла Лилия с кувшином, терпко пахнущим перебродившим виноградом. Еще она принесла кружки. У Альфонсо тут же пересохло в горле от этого запаха.
Она села рядом, набулькала себе вина, отхлебнула, утробно дыша в стакан. Ведьма молчала, но Альфонсо знал, долго это не продлится. Грядет еще один душевный разговор, и если после этого к нему подсядет и Тупое рыло (если он не подох от волчанки), то это будет просто издевательство.
– А кстати, он не подох? – спросил Альфонсо.
– Кто? – хрюкнула в кружку Лилия.
– Тупорылый, тот. Кто тебя уложил в гроб.
–Нет, я его вылечила. Волчанку легко вылечить, если знать как, да и не все заражаются. Вот Вася не заразился даже.
– А интересно, Милаха заразилась? – подумал Альфонсо и сразу забыл про эту мысль. Не откапывать же ее теперь, чтобы посмотреть.
– Зря ты его вылечила – сказал Альфонсо вслух.
– Зачем ты меня спас? – спросила Лилия, и в голосе ее чувствовался страх и надежда. Он даже немножечко сорвался. Кружка дрожала у нее в руках на фоне огня костра.
– Ты проведешь меня к бабке, которая знает где Волшебный город.
– И все? Только для этого?
– Скажи, – спросила Лилия, помолчав. Совсем немного, но для нее это был титаническим усилием полученный рекорд, – я вправду тебе так противна, что тебя аж тошнит от меня?
Она замолчала, ожидая ответа, напряженно, даже спина у нее распрямилась. Почему она, почему не Иссилаида смотрит такими глазами, ловит каждое слово, любит так, что готова пойти на костер ради любимого? Тут же всплыло в памяти лицо Милахи. Да, он не обязан был потакать ее любви, но мог бы и помягче ей все объяснить. Да, ей было бы больно, но боль со временем бы утихла, а не так отказать, что она аж в речку бросилась.
Альфонсо почувствовал себя уставшим – смертельно. Еще сильно приспичило, о таком в летописях не пишут, герои по нужде не ходят, но целый день терпеть…
– Ты знаешь, что бывает с уколотыми чертополохом? – спросил Альфонсо.
– Конечно, сама сто раз кололась, только причем здесь?… А, вот я дура! Боги милосердные, какая же я дура! Кого же ты там видел, вместо настоящей меня?
– Откопай труп двухнедельной давности, поваляй в грязи, положи сверху на себя и поймешь…
– Перкун всемогущий, какая гадость! Какое счастье…
Лилия резко обернулась посмотреть, видел ли Альфонсо на ее лице радость, которую она не могла скрыть, слышал ли он последние слова, и к счастью, он их не слышал, поскольку уже бежал трусцой через дворик и был далеко…
8
Предстал Алеццо дэ Эгента перед троном Аэроновым, поклонился в ноги ему, молвил: прости меня король Аэрон, за неблагодарность за приют твой и кров твой, да только был мне глас Божий, что должен я в путь- дорогу отправляться: ибо готовит Сарамон битву страшную, битву жестокую. Отправляюсь я в самое чрево Сарамоново, дабы вести с нечистью битву жестокую, битву страшную…
И молвил в ответ Аэрон:
– Да благословит тебя Дух Божий, да спасет тебя святость Господа нашего, ибо дело праведное измыслил ты. Иди с Богом…
Сказ о жизни великого Алеццо дэ Эгента,
святого – основателя Ордена света
Часть 107 стих 11
На следующее утро никто никого не будил, но все встали возбужденные, еще до рассвета, кроме Альфонсо, которого выдернул из сна гвалт мечущихся в сумерках людей. Выдернул- по другому не скажешь. Он был зол, хмур, несчастен, а еще болели мышцы и немного ныла душа после предательского поступка подаренной ему королем невесты. Что, если Волшебного города не существует? Или Боги откажутся ему помочь влюбить в себя Иссилаиду и предотвратить Мировую войну?
Масса неразрешимых сомнений точили его нервы, как термиты точат дерево, и избавиться от этого поганого чувства прямо сейчас было нельзя.
– Я думаю, – сказал Боригердзгерсман, – Тупое рыло должен пойти с Вами.
– Нет! Это не возможно, – Тупое рыло перекрестился, – я ни за что не войду в Сарамоново царство. Хватит с меня греха похищения ведьмы, и причинения увечью невинному человеку!
– Что, – съязвил Альфонсо, – боишься? Боишься что твоя вера перед соблазнами не устоит? А вдруг, эта ведьмочка самая страшная из всех, и там есть посимпатичнее? Заманят в свои похотливые сети и прощай Агафенон.
– Заткнись, дурак, я там самая красивая, – крикнула Лилия. Она как раз спускалась со второго этажа пристройки к церкви, где спала. Одета она была в новенькую, заячью шубку, из под которой виднелись полы зеленого кашемирового платья; красные сапожки из телячьей кожи звонко стукали деревянными каблуками по уставшим от жизни ступенькам лестницы. Каждым своим шагом, каждым движением демонстрировала ведьма то одну, то другую деталь своего наряда, улыбаясь настолько счастливой улыбкой, что несчастному Альфонсо мигом захотелось испортить ей настроение.
–Какой красивый у тебя наряд, – хмуро проговорил он, – теперь снимай его, ты в этом не пойдешь.
– Это почему?
– Потому что королю я не объясню зачем взял с собой в поход бабу, и ты нарядишься маленьким дохлым мужичком. Еще усы тебе приклеим, вон, у собаки хвост оторвем… Буся, а ну ка подойди.
– Отстань от Бусечки, – крикнула Лилия, и, судя по тону голоса, настроение ее испортилось, – садист. Буся, иди ко мне моя собачка… Хорошая… Я мужскую одежду не надену.
Ведьму незнакомые ей собаки сразу полюбили, то ли следуя примеру своего хозяина, то ли у ведьмы и вправду было животное обаяние, но стелились шавки перед ней охотно и с удовольствием.
– Наденешь, – сказал Альфонсо. И, почему то, хоть это и было сказано тихо, но прозвучало так угрожающе – зловеще, что ведьма замолкла.
– Я не совершу богохульства, отец, – сказал Тупое рыло, – верующим нельзя входить в тенета Сарамоновы.
– Хорошенько ты устроился в борьбе со злом, – злобно проговорил Альфонсо, – сидишь себе, в церкви, коленки протираешь, чистеньким остаться хочешь? Да? А кто же будет демонов Сарамоновых уничтожать? Иди в дерьмо, в клоаку, иди в Нижний город, помогай там, если Лес для тебя слишком страшен, толк то от твоих молитвенных завываний должен же быть хоть какой то?
– Хватит, граф! – оборвал Альфонсо поп.
– Сыне мой, я благословляю тебя на этот поход, и прошу тебя проводить Лилию до ее дома, ибо, как гласит Святая книга, только испытанная вера может считаться настоящей верой. Иди и пройди испытание с честью.
– Или умри в челюстях волка, – вставил Альфонсо.
– Будьте любезны заткнуться, граф Альфонсо, – рыкнул Боригердзгерсман. Он перестал быть плачущим попом и снова приобрел свою сановитость и внутреннюю силу, хотя и несколько поблекшую. Расставание с Лилией очень ударило его по сердцу, но не замечать ее радость при упоминании о Лесе было не возможно, радость и предвкушение снова там оказаться просто поджигало голос ведьмы подлинным, чистым счастьем, и делало его более звонким.
– Будь по Вашему, отец, я пройду это испытание, как истинный верующий. – торжественно проговорил Тупое рыло.
Альфонсо презрительно фыркнул, подавившись ячменной кашей от пафоса этих слов, но благоразумно промолчал.
Посмотреть на новый подвиг великого Монаха ордена света, церкви которой никто не мог найти (возможно, потому, что ее не существовало в природе) собралась вся столица, заполонив телами людей улицы, площади и дороги, расступаясь неохотно и создавая толкучку. Все ожидали увидеть богатыря героя с величественной осанкой, на огромном, непременно белом коне, с мечом наперевес в сияющих доспехах гордо смотрящим в даль. Вот маленькая девочка бежит подарить герою букетик полевых цветов, она едва не попадает под копыта коня, но герой- богатырь останавливает процессию, слезает с лошади, красивым жестом сажает дочку простого крестьянина на плечо, а цветы прикалывает к сверкающей кирасе. Волк будет повержен от одного только вида героя, ибо узрев такого богатыря, по законам жанра, он должен был умереть от одного лишь восхищения.
Что ж, публика жестоко ошиблась. Победитель Черных птиц, подавитель (если можно так сказать) бунта сидел хмурый, на козлах скрипучей телеги, с которой летела солома, оставшаяся на дне. Вместо блестящих доспехов на нем была коричневая куртка с поясом вместо костяных пуговичек, штаны, потасканные и много пережившие, зато теплые, ботинки из мягкой собачьей шкуры и соломенная шляпа. Все, что удалось найти из мужской одежды в нищих поселках. Вместо булатного меча в ножнах лежал любимый кинжал, кинжал – символ удачи, без пары самоцветов, но с таким же острым лезвие, как раньше, коготь Черной птицы, тоже в ножнах, с приделанной к нему костяной ручкой и арбалет со стрелами, который бряцал на дне повозки на каждой кочке. Свита героя состояла из одного мужика и тощего подростка, почти мальчишки, тоже похожих на крестьян, только одежда была других цветов.
Вся эта процессия прискрипела на королевский двор и встала посреди него, под удивленными взглядами вельможной знати, приехавшей на такое событие.
Тупое рыло натянул поводья, возможно, слишком резко, лошадка махнула хвостом, тоже возможно, слишком резко, отчего прилипший к прекрасному черному хвосту кусочек испражнений отлетел в сторону и прилип к карете какого то герцога. Альфонсо хмыкнул: в летописи об этом инциденте не напишут.