Запах тухлятины, дружины немытых годами солдат, фекальной ямы шибанул в нос, едва не заставив желудок выпрыгнуть.
– Какого черта? – чертыхнулся Альфонсо, увидел Лилию с палкой в одной, и пучком какой то травы в другой руке. А потом он увидел в своих руках гриб, красный, в белую крапинку, пахнущий счастьем и блаженством, но, теперь его перебивала вонь ведьминой травы.
– Помогло? – спросила Лилия, – отпустило? А палка не помогла…
– Что это? – спросил Альфонсо, хотя и так было все понятно. Он выбросил гриб, с сожалением, требовавшим всей силы воли на его уничтожение, или, хотя бы, пренебрежение им.
– Мухомор, – сказала Лилия. – Пошли, охотник. Вот тебе ведьмина трава, если будет совсем тяжко, нюхни, а то отправишься в мир к червю и костролизу…
Дальше все шли хмурые, уставшие; постоянно застревали в грязи, быстро уставали. Приходилось еще и тащить на себе лисьи шкуры, надев их поверх плаща. Альфонсо время от времени то сбивал с ветки глухаря, то подстреливал зайца из арбалета, попадались также сонные, еще опасные, но ужасно вкусные и большие змеи. Но дичи становилось все меньше и меньше.
– Вот костер, полизать не хочешь? – подтрунивала Лилия над Гнилым Пузом.
– Отцепись, ведьма, – бурчал Гнилое Пузо и отворачивался. Он совершенно не помнил, как вел себя под грибами, но ему услужливо, во всех красках об этом рассказали, добавив напоследок, что если в Лесу пахнет «шоколаем» (или «писилином», что бы это не значило, вставила ведьма) то надо бежать оттуда подальше.
На стоянках Лилия упорно и мучительно пыталась сотворить Гнилому Пузу новые штаны из шкур огромных зайцев; кряхтя и тихо матерясь, протыкала она слабыми руками дырки костяной иглой, засовывала жилу, пока та не высохла, тяжело вздыхала, поднимая голову в небо.
– Скажите, а клей черного дерева крепко клеит? – спросил ни с того, ни с сего Тупое рыло, глядя на ее усилия.
– Не оторвешь, – бросила Лилия, опередив открывшего рот Альфонсо, – а чего это ты… ах, черт тебя дери!!
Оказалось, что шкуры проще склеивать соком Липкого дерева – быстро, крепко, а главное, оказалось, что оно совершенно не боится воды, чем существенно снижало риск того, что Гнилое Пузо внезапно останется голым во время дождя. Когда он одел свою обновку, Лес просто разорвало диким смехом, даже злой, почти агрессивный Тупое рыло смеялся, держась за рану на боку. Штаны сгибались непредсказуемыми складками, шерсть на них топорщилась пучками, но Гнилое Пузо довольно улыбнулся: пусть пугало в штанах-трубах, пусть посмешище, но насколько же тепло стало ногам. А потом, когда отряд углубился в поле репейника, оказалось, что к этим штанам он прилипает очень мало, немного объясняя поразительную способность огромных лесных зайцев пролетать со свистом через самые густые заросли, будь то хоть ветки, хоть кусты крыжовника.
Идти через высохший репейник оказалось еще утомительнее, чем утопать в грязи. Стебли и листья нещадно кололись, обдирали руки, цеплялись за одежду, а к тому же, среди него часто попадались кусты пожухшего, но еще немного колючего чертополоха.
Где то после десяти метров мучений, вдруг раздался визг Лилии. Примечательно, что пока Альфонсо еще только собирался отражать атаки страшного зверя, Тупое рыло уже подскочил к ведьме, заслонил своим телом, вытащил кинжал и проткнул им воздух.
– Где, кто? – крикнул он, готовый к драке.
– Там, внизу, – фальцетом взвизгнула Лилия и затопала ногами. – Мышь!!
– Чего? Ты боишься мышей?
– А чего они…противные. Фу!
– Тогда тебе это не понравится, – проговорил Альфонсо. Он уже смотрел на огромную крысу, размером с двухмесячного поросенка, мелькнувшую толстым задом среди кустов репейника.
Всю оставшуюся дорогу по высохшей траве Лилия ехала на волке, тщательно рассматривая землю под его ногами. А волк, довольный такой честью, ловил полуметровых крыс, рвал на куски и ел прямо на ходу, потом скалился, довольный, окровавленной пастью. Вид его пасти одновременно был и жутким, и восхищал.
– Поаккуратней, псина, – недовольно буркнул Альфонсо, когда в него прилетел крысиный хвост, и тут поле репейника кончилось. Обрывом, который на этот раз удалось вовремя увидеть.
– Чего, и не свалится туда никто, что ли? – спросила ведьма, восседая на волке, – а то вы, я вижу, любители покататься по горам на попе.
На дне оврага текла речка, мелкая, но очень широкая.
– Вот, а за ней болота, – сказал ведьма.
– Я думал, мы по ним шли все это время, – ответил Тупое рыло угрюмо глядя на то место, где его надежды на сухие ноги снова растаяли, как дым.
– И как ты здесь прошла? – спросил Альфонсо.
– Легко. По тропинке.
– По какой тропинке? Где эта тропинка?
– Здесь, у ваших ног. Весной здесь было сухо.
Форсировать реку решили поутру, предварительно отдохнув и хорошенько покушав. Воды в реке было по колено, и она была ледяной; хотелось пройти ее быстро, но дно было ужасно липкое, ноги в нем вязли, тем более они очень быстро окоченели.
– Только в воду не упадите, а то конец, замерзнете- выстучала зубами Лилия, выдергивая ногу из жидкого рта дна. Грязными брызгами обдало всех.
– Ой, спасибо что сказала, я как раз поплавать хотел, – огрызнулся Тупое Рыло. Гнилое Пузо шел молча, тяжело дыша. Он уже был весь белый, шел, видимо, из последних сил, остановившись как раз посередине речки, чтобы отдышаться, замер, глядя на исполинские горы, в которые, далеко-далеко, прятался речкин хвост.
– Хорошо хоть по горам лазить не пришлось, – просипел он тяжело, и закашлялся. И горы ответили ему.
Гул был сначала угрожающим, но потом сменился грохотом, треском и шипением воды, слышимым отчетливо и здесь, хоть горы были и в километре отсюда.
– Что это? – спросила Лилия. Ей никто не ответил, но все моментально двинулись вперед, шлепая по реке со всей возможной скоростью. Что бы это ни было, ничего хорошего это не предвещает.
– Волна!! – закричал Гнилое Пузо и все разом остановились, остолбенев в жутком восхищении. Грязное, высокое дитя грязевой сели, быстро неслось по реке, подминая под себя пятидесятиметровые деревья, кувыркая их, как палочки, ломая тугими вихрями воды. Ощущение неизбежной смерти, полная невозможность что либо сделать, чтобы спастись, сделали путников простыми наблюдателями мощной стихии, которая на них надвигалась. Шум уже вдавливал барабанные перепонки в череп, треск уже, казалось, был в самом мозгу, а они все стояли и смотрели, завороженно, как на них надвигается смерть.
Впрочем, волна быстро уменьшалась; Альфонсо хлебнул напоследок холодного воздуха, и ледяные руки воды ударили по его телу со всех сторон, сбили с ног, перевернули вверх ногами, протащили затылком по дну реки, снова перевернули. Уже не в силах удержать выдох, крутясь в взбалмошных потоках воды, решил он что захлебнется, как, судорожно вздохнув, неожиданно оказался головой в воздухе. С огромной скоростью неслось на него дерево кедра, но поток снова спрятал Альфонсо на дно; дерево пронеслось над головой, раздирая дно ветками в метре от него. Альфонсо снова вынырнул, уже по своему желанию, получил по затылку каким то поленцем, потерял сознание, а очнувшись тут же, вцепился в огромное, с метр в диаметре, шершавое дерево сосны. Кто то схватил его за штаны, едва их с него не сдернув; появилась на поверхности голова Тупого рыла – грязная, исцарапанная, соответственно, мокрая, но живая. Судорожно задыхаясь, полез он на бревно, цепляясь за корни дерева. Альфонсо вылез из воды тоже, оседлал ствол, тяжело дыша и начал мерзнуть так, как никогда раньше не мерз. Воздух сжал тело острыми иглами холода, пронзающими до самой кости, и попытки организма разогреться, тряся тело и зубы в ознобе, были смехотворно бесполезными.
– Смотри, – просвистел Тупое Рыло. Посреди успокоившегося, почти, потока, прямо посередине речки, корнями вверх торчало здоровое дерево, воткнутое верхушкой в дно под острым углом. На самой верхушке этого дерева, словно замерзшая, посиневшая от холода и усталости русалка, дрожала ведьма, рядом с ней бултыхался волк. Гнилое пузо врезался в корни дерева тут же, застрял в них, повиснув, словно носок на вешалке; признаков жизни он не подавал, но и признаков смерти увидеть отсюда было нельзя.
– Быстрей, к ним, – проскрежетал Альфонсо, и, внутренне содрогаясь, снова нырнул в ледяную воду. И моментально начал тонуть: намокшая шкура придавила его с неимоверной силой, и, кормить бы лихому монаху рыб на дне реки, если бы его ноги вдруг не коснулись дна. После того, как волна ушла, воды оказалось по пояс.
– Все в сборе? – продребезжал он зубами, когда влез на кедр – остров. Тупое рыло пришел – приплыл следом, вместе они втащили бесчувственного, но дышавшего, вопреки всему, Гнилое Пузо, разделись, сбились в кучу, накрывшись мокрыми лисьими шкурами. Дерево покачнулось, приблизившись к воде: это на него влез волк, едва его не уронив. Накрыть его всего лисьими шкурами не получилось, но и морда зверя, оказавшись в относительном тепле вместе со всеми была этому благодарна.
– Мы сд…д…д…д…д…о…о…хнем, от…т…т…т холо…д…д…да, – отстучала Лилия зубами. Тело ее было холодным, почти ледяным, и мало согревало, также как и тела остальных. Тепло уходило стремительно, несмотря на издевательски выглянувшее из каши облаков солнце. Мимо проплывали бревна, ветки, кусты, грязь – поток ослаб, но течение никуда не делось.
– Камыш! – воскликнул Тупое Рыло так, словно перед смертью только и мечтал его увидеть. Он выскочил наружу – голый, прыгнул в воду, куда то пошел, а потом вернулся, волоча за собой дерево, корни которого были облеплены сухим (СУХИМ, о чудо!) камышом.
Альфонсо моментально все понял. А потом понял еще кое – что: вода забрала у него котомку, вместе с огнивом, кресалом, арбалетом, плащом и стрелами. Кресало и кремень остались еще у Гнилого Пуза, чудом не потерявшего свой заплечный мешок. В агонии, растрачивая последние остатки тепла тела, молотил он по сырым инструментам, пытаясь высечь искру.
–Высушить, надо, – прохрипел Тупое Рыло.