– Вот это я понимаю – графская жизнь! Чего я к графьям не подался?
– Потому что там тебя, с такой рожей никто не примет, – недовольно буркнул Альфонсо стене. Едва пришел Гнилое Пузо, как сон пропал, а как пропал сон, так и тюфяк, бывший сначала нормальным, сразу стал колючим и не удобным, в какую позу не ляг – все равно болит то спина, то шея, то самоуважение.
– Фу-у-ух, есть что пожрать? – по дому загрохотали котелки, горшки, тарелки, упала ложка, Гнилое пузо с проклятиями полез за ней под стол.
– Ты хоть помой сначала что-нибудь, – сказал Альфонсо, открывая, наконец глаза, – руки, там, морду свою.
– Ага, сейчас – Гнилое Пузо уже чавкал, – о, курочка с рисом… Мелкая какая, курица, больная, что ли была?
– Я тут в Эгибетузе был,– громко прочавкал Гнилое Пузо с набитым, под завязку, ртом. Не долго он продержался кушать молча; принесенные им вести из города рвались наружу, и если бы он не открыл рот, разорвали бы ему голову.
– Его там еще с землей не сравняли? – хмуро спросил Альфонсо. Он попытался спросить это равнодушно, но сердце екнуло, больно кольнуло воспоминанием, и хмуро получилось, потому что не получилось равнодушно. Впрочем, Гнилое Пузо был далек от различения оттенков эмоций. Он ел, и ел самозабвенно, полностью отдаваясь этому процессу.
– Нет. И все жители считают, что это твоя заслуга.
– Опа! Причем здесь я, если я вообще туда больше не совался?
– А чтобы брехня про тебя росла и развивалась, ты там и не нужен теперь. Поговаривают, что командующий армией Степи… Эграст… Пераст… Педе… в общем, не суть важно, главное, что его воевода, Муг… Мук… Господи, что за имена то такие?…в общем, его «служанка» говорил ему о тебе: мол, святой, пророк Агафенона, все дела… И командир, якобы, посмеялся над тобой. И прямо на следующий день армию начала косить чума, и сам начальник помер в первых рядах. В итоге победоносная армия, не встретившая сколько-нибудь серьезного сопротивления, бежала обратно к себе в Степь, причем на две трети сокращенная. Все люди- и наши и степейцы- уверены в том, что это ты их проклял.
– Ну да, конечно, а до меня чумы не было? Мойся чаще, и болеть не будешь, – злобно ответил Альфонсо, потом добавил, объясняя свою злость: – Как меня раздражают неправильные выводы, основанные на обычном совпадении.
А потом, подумав, снова добавил, хотя его никто и не спрашивал:
– В любом случае – плевать. Я больше туда ни ногой.
И Альфонсо отвернулся к стенке, чтобы нарочито громким храпом имитировать сон, который скрыл бы его смущение и волнение.
– А, да, если тебе интересно… Видел Иссилаиду… Теперь она продает себя за деньги…
– Плевать, – зевнул Альфонсо .– пусть хоть все в этом Эгибетузе подадутся в потаскухи, пропади он пропадом…
На следующее утро Альфонсо быстро и агрессивно, под издевательские усмешки Гнилого Пуза и постоянно натыкаясь глазами на его «противную, ехидно ухмыляющуюся рожу» засобирался в Эгибетуз.
“Посмотреть только одним глазком, ведь ничего страшного не произойдет. Только убедиться, что от чувств осталось одно горькое разочарование своей бывшей любовью" так говорил чувствующий мозг. А умный мозг, усмехаясь, заранее знал, что едва Альфонсо увидит Иссилаиду, как снова бросится к ее ногам, но умный мозг если что и говорил, то его не было слышно.
Укутавшись в плащ из грубой мешковины с ног до головы, Альфонсо шел по базарной площади, вдыхая полной грудью весь спектр ароматов: от гнилой рыбы и обвеса, до запаха грубого воровства, лошадиных “подарков” и немытых тел, пролезть через которые оказалось еще тем приключением.
ОНА была прекрасна , как никогда, она забила в его сердце огромный гвоздь трепетного волнения, болезненно сжала глупый чувственный мозг, размыв в глазах мир, заставив его кружиться. Прикоснуться к ней и умереть от блаженства, вот все, чего страшно желал Альфонсо.
Иссилаида лежала в грязи в обнимку со свиньей и, филосовски игнорирую громкую, толкающуюся вокруг суету, безмятежно спала, соревнуясь по мощности храпа со зверушкой. Как она оказалась в таком положении, Альфонсо мог только догадываться: купив себе ее на ночь, клиенты напоили Иссилаиду, а потом, попользовавшись, по велению пьяного угара, просто выбросили туда, куда выбросили. Либо она куда то шла очень навеселе, и не все, что она задумала, у нее получилось.
–Бедная моя девочка, – молча страдал Альфонсо. Попав в руки гнусных ублюдков, она молила о помощи всем своим грязным и оборванным видом, даже складки жира уменьшились в количестве (или так кажется?) от жестокой несправедливости жизни, схватившей ее своими щупальцами.
К Иссилаиде подошли двое мужиков: бородатые, в грязных и порванных рубахах, с испитыми, рябыми лицами и красными глазами, не достойные дышать с богиней даже одним воздухом, грубо начали ее пинать, пытаясь разбудить (о, наивные, ее трезвую то не добудишься). Этого Альфонсо не выдержал:
–Уберите от нее свои грязные грабли, пока я их не повыдергивал, убогие ублюдки! – зарычала кипящая в нем злость, опрометчиво не учитывая ни их число, ни большие фигуры.
Двое “убогих” тупо и недоуменно замерли на месте, словно не доверяя слуху, потом посмотрели на Альфонсо, сжали кулаки.
–Что ты протявкал, монашка? – спросил один, и оба двинулись на Альфонсо явно не с дружественными намерениями.
–Я сказал оставьте мою жену в покое, пока не захлебнулись своими воплями.
Кровью, надо было сказать "пока не захлебнулись своей кровью”, так было бы эффектней! Но что сказано, то сказано .
–Это баба нашего хозяина Плута. Если хочешь взять ее себе, то плати пятьсот песедов в час, если денег нет, проваливай, пока не огреб…
Крича от дикой боли, окровавленными губами жрали эти двое свои языки, посмевшие произвести звук так дерзновенно оскорбляющий ангела, закусывая грязью из под свиньи. То есть, жрали бы, наверняка, если бы к ним, нутром почуяв свару, не подошла патрулирующая базар стража. А, выслушав обе стороны конфликта, посудили, что Альфонсо не прав и, “шел бы он, пока его в тюрьме не сгноили за хулиганку”.
–Да вы знаете, кто я такой?!! – взорвался Альфонсо, с этого момента потеряв управление и своими эмоциями, и своими словами и ситуацией в целом. – Я граф Альфонсо дэ Эстэда, победитель Черных птиц, основатель Ордена света…!
–Слышь ты, основатель, пятый на этой неделе граф Альфонсо, – зарычал один из стражников, и его копье, намекая на проблемы, прикоснулось острием к шее Альфонсо.
В этот момент базар дрогнул, затих, люди расступились, толкая друг друга, перед королевской каретой, осветившей своим появлением базар. Двадцать конников в сверкающих на солнце доспехах, окружили карету, расчистили перед ней площадь, убрав из нее не достойных, то есть всех. Какой то мужик в черном, расшитом золотом камзоле, в шляпе с перьями, выскочил из кареты, открыл дверцу, и на покрытую рыбьими потрохами, давленными овощами и грязью землю ступила хрупкая ножка принцессы Алены в сверкающей бриллиантовой пряжкой туфельке. Это был шанс, шанс получить удар копьем от ее стражи прежде, чем его узнают, шанс отправиться на костер за ересь, быть казненным не понятно за что, или шанс получить назад титул и земли, предстать перед Иссилаидой не жалким ходоком, но настоящим графом, а там и выкупить ее. Мысль Альфонсо металась между казнью и графством, не зная, как поступить, но судьба решила все за него: вслед за хрупкой ножкой принцессы, на землю ступила и вся принцесса целиком, мельком осмотрела базар и, сквозь могучие торсы своей охраны, среди сотен людей, сразу повернула голову в сторону Альфонсо, уперлась в него взглядом. Дыхание ее остановилось, кровь отхлынула от лица, и все, казалось, она упадет в обморок, но нет, наоборот, пренебрегая королевским достоинством, она вскрикнула:
–Граф Альфонсо! – растолкала свою опешившую стражу, не обращая внимания на изумленную безмолвную толпу, бросилась к Альфонсо на грудь, роняя слезы:
–Я знала, знала, что вы живы! Я знала! Даже когда мы Вас хоронили, я все равно верила, что Вы вернётесь…
Она всхлипнула.
–Безумно рад Вас видеть, Ваше величество, – пробормотал Альфонсо, почти даже не лицемеря. Впервые в жизни появление принцессы было как нельзя кстати.
То есть как, похоронили?
Я знала, я чувствовала, что это ангелы зовут меня сюда, пусть папенька отпустил меня на рынок с жутким скандалом. Ах, какое счастье! Пойдемте скорее в карету, папенька так обрадуется, увидев Вас, ему сейчас так тяжело…
Сию же минуту, Ваше величество, только позвольте уладить кое что…
Где найти Плута? – спросил он двоих мужиков, которые, поклонившись принцессе, так и стояли в позе виселицы, не смея выпрямиться.
Он владелец кабака “Три свиньи” здесь, за углом, ваше превосходительство, – ответил тот, который до этого разговаривал с Альфонсо. Не понятно почему, но его манера выражения своих мыслей (когда таковые присутствовали) сразу сменилась с откровенно угрожающей на откровенно раболепную.
Отлично, – сам себе сказал Альфонсо. Если Аэрон будет рад его видеть, то возможно, ему вернут титул, а значит, он вернется к Иссилаиде и выкупит ее уже в титуле графа. И это будет неимоверное счастье.
Поздравляю, – усмехнулся умный мозг, – сейчас ты опять, медленно, но верно, куда то вляпаешься.
Дэ Эсген погиб. Король все же отпустил его на войну, и в первой и последней же более-менее серьезной битве, он отдал жизнь, пав смертью храбрых (но тупых, внутренне хмыкнул Альфонсо). Минитека получил титул при дворе в Степи, в которой, кстати, свирепствует чума, которая, кстати, спасла Эгибетуз от гибели. Все это, глотая от нервного возбуждения слова, рассказала Альфонсо принцесса, громким для нее, и обычным для нормального человека, голосом.
–Скажите, граф, – покраснев, смущенно глядя в пол, спросила Алена, когда поток ее слов иссяк и воцарилось долгожданное для Альфонсо молчание, – это же вы просили Агафенона помочь Эгибетузу и прокляли Степейцев?
Манеры принцессы, особы королевской крови, обращаться к какому то графу на “Вы” смущала всех, кто об этом знал, и Алене частенько попадало от матери за такое нарушение регламента общения, но принцесса не могла ничего с собой поделать. В ее голове Альфонсо был грозным, могучим воином, загадочным и явно связанным с высшими силами, и рядом с ним она в полной мере чувствовала себя маленькой, напуганной жизнью девочкой, а не власть имущей особой. И ощущение своей слабости рядом с Альфонсо приносило Алене болезненное, но очень сладкое удовольствие.