Альфонсо был доволен. Могучая стать воинов, в не блестящих, но внушающих уверенность в силе, сокрытой под этими листами железа, их отважные взоры, огромные кулаки, сжимающие древки копий с уверенностью бессмертных – все это радовало его и восторгало. Когда то он и сам был таким. Не в первом ряду, конечно – его и видно то никогда не было на всех двух смотрах, на которых он успел побывать, но себя он представлял на параде именно таким. Хоть и был на голову ниже любого из этих воинов.
Альфонсо был доволен ровно пятьдесят человек, после чего королевская стража кончилась, и начались воины разочарования. Ладно, их не выбирали как лучших из лучших, не муштровали в королевском замке, и они не были все одинаковые, как оловянные, да и оружие их видало виды и получше, но все же…
Гумболь – дружинник столичной заставы, втянул живот, насколько смог, не поломав при этом позвоночник и спину, поднял подбородок – самый ближний ко рту, не обнаружив, все равно, признаков шеи, и отрапортовал, что мол, доблестные воины построены. Альфонсо и сам был пехотинцем, по этому о строевой этой кухне был прекрасно осведомлен: сделав жест руками, словно собрался нырнуть в море построившихся воинов, и по образовавшемуся коридору направился вглубь отряда – к самым последним рядам.
Гнилое Пузо, присутствовавший при этом смотре, отошел от повозки, подошел поближе к Гумболю –он ждал потеху и предвкушал взбучку; напуганный донельзя легендарным новым герцогом, поведение которого вообще никак нельзя было предугадать, Гумболь потащился за Альфонсо с видом напуганного теленка, который не может бросить мать. Звали его, кстати, Гумболь ифт Азаусскитр и Альфонсо, узнав, как его зовут, схватился за голову – ни запомнить, не выговорить он это не смог бы никогда в жизни. Он выплыл из моря голов и подошел к дружиннику.
– Скажи мне, Гембель…
– Я Гумболь, Ваша светлость, – выпрямился в струнку дружинник, отчего ровнее не стал.
–– Пусть так, – вздохнул Альфонсо, – скажи мне Гумболь, почему у тебя у некоторых солдат нет кирасы? У некоторых – шлема, а пятеро вообще с деревянными мечами, покрашенными серой краской?
Гумболь был туп, и благодаря своей тупости был счастлив, поскольку не знал о своей тупости- у него не хватало мозгов это понять. Кто его назначил дружинником столичного отряда в городе, который почти граничит с враждебной страной, оставалось загадкой. Гумболь был тучен очень счастлив и очень туп, по этому вообще нисколько не стесняясь и не меняя выражения серьезного лица, ответил:
– Никто не предполагал, что вы пойдете в тыл отряда, Ваша светлость. Спереди то все в порядке.
– Сейчас ты у меня пойдешь в тыл отряда, придурок!!! – мгновенно переходя от ленности и медлительности, связанной с жарой, хотя и не хотел этого, к вполне энергичному крику, заорал Альфонсо:
– Ты со Степейцами чем, палками воевать будешь!? Что толку в этой чертовой красоте, если Вас всех поубивают к чертям собачьим!! Заткнись!!
Последнее слово он адресовал Гнилому Пузу, который героически хоть и пытался, но не мог не заржать.
– Прошу прощения, Ваша светлость, – ответил он, медленно отошел за повозку и уже из-за повозки по бескрайнему полю понесся его заливистый и безудержный смех.
– Виноват, Ваша светлость, – побелел Гумболь, – денег нет, оттого и в снаряжении неполадки.
Денег не было, это было правда. Гумболь был туп, тучен любил выпить, но не был вором, поскольку, воровать тоже нужно уметь, а чтобы научиться, опять таки, нужны были мозги.
–Это просто катастрофа. Гебельс, ты у меня в рядовые пехотинцы пойдешь, понял, лапоть?-спокойно, а потому особо зловеще процедил Альфонсо.
– Но позвольте, Ваша светлость, как же так? Чем я вам не угодил? – засуетился Гумболь. Толстые ручки его не находили себе места, и летали вокруг круглого, трепещущего тела.
– Жирный больно, – хотел сказать Альфонсо, но прикусил язык – форма тела не показатель силы. Он молча взял меч у начальника отряда дворцовой стражи, сунул острие оторопевшему дружиннику под нос:
– Победишь меня в поединке – воеводь дальше, а нет – я дам тебе деревянный меч и деревянный шлем, и ты пойдешь воевать со Степью в нем рядовым.
Гумболь помертвел. Гумболь задрожал. Но оружие взял обнадеживающе быстро, двинулся вперед обманывая сам себя, уверенно, хоть даже и не успел ударить, как сразу лишился половины меча. Альфонсо, стукнув не со всей силы, такого результата не ожидал, и смотрел на воеводу так же удивленно, как тот смотрел на обрубок лезвия.
– Что это? – спросил Альфонсо. Воеводе дали другой меч, и его постигла та же участь.
– Альгердо, дай свой меч, – Альфонсо взял оружие у начальника дворцовой стражи, и оглушительный звон, с которым соприкоснулись при ударе оба меча, вполне себе достаточно оповестил о хорошем качестве клинков. Альфонсо давно не дрался на мечах, но Гембель, похоже, о драке на мечах знал только то, за какой конец меча нужно хвататься. И то, после первого же удара он его отпустил. Меч улетел далеко в поле, его долго искали всей дружиной, а вернувшись с поисков, Гумболь был уже не воеводой воинов, а их рядовым товарищем.
– Вниманию, солдаты, – крикнул Альфонсо как можно громче, – с сегодняшнего дня я объявляю о начале турнира. Победитель будет воеводой.
– Это не справедливо, – крикнул кто- то из строя и все притихли, прибитые необыкновенной дерзостью крика.
– Кто там голосит, выйди сюда, коли не трус.
Отряд мгновенно расступился, оставив в гордом одиночестве одного из воинов. Увидев на себе грозный взгляд нового герцога, тот сначала было дернулся назад, но взял себя в руки, твердым шагом подошел к герцогу, поклонился:
– Не гневись, Ваша светлость, да только товарищ мой, Эгель, в темнице томится, а он один из самых лучших воинов. Без него турнир – не турнир, а детский лепет.
– За что его упрятали, Гумболь? – спросил Альфонсо.
– – Дерзок на язык был, Ваша светлость, – ответил бывший воевода.
– Посмотрим, – сказал Альфонсо.
Эгель и вправду был лучшим воином, но удаль его, стать и сила с лихвой компенсировались его вызывающей дерзостью, врожденной самоуверенностью и высокомерием, вполне, впрочем, оправданным, и у Альфонсо часто возникало желание затолкать острослова обратно в узницу. Но он этого не сделал, хотя для этого и понадобилась изрядная доля терпения. Эгель моментально вжился в роль воеводы, чутко найдя нужную грань, между чопорностью начальника отряда и панибратством так, что его и любили, и боялись воины. Даже начальник королевской стражи Альгедро проникся к нему уважением настолько, что согласился провести вместе с ними учения, разделившись на два лагеря в почти шуточной битве.
– Что же ты такого сказал герцогу, что он тебя в темницу посадил? – спросил Альфонсо у Эгеля как то раз.
– Я отказался выполнить приказ. Нас хотели заставить закопать ров, будто мы не славные воины, а презренные крестьяне или рабочие.
И тут Альфонсо пришла идея о том, что ров вокруг замка действительно никуда не годится. Да, его очень сильно полюбили утки и ужи за изобилие камыша и лягушек, а так же туда частенько приходили попить и помочиться коровы, но врага этот ров остановить был не способен. Рассмешить – это да, остановить – это нет.
– То есть, если я прикажу копать ров, ты откажешься?
– Да Ваша светлость. Настоящий воин должен драться, а не ковыряться в земле, аки червь…
– Настоящий воин должен уметь все, – заявил Альфонсо, – и воевать, и копать землю, и даже, если приспичит, подоить корову.
– Ваша светлость, – вспылил Эгель, – испытайте меня в бою и вы увидите, что лучшего воина вам не найти во всей Левании! А может, и во всем Эгибетузе! Не пристало доблестному рыцарю заниматься делами холопов. Я победил в турнире – найдите мне достойного соперника, дабы я мог Вам показать, что значит настоящий воин!
Был такой у Альфонсо один знакомый, который слишком сильно зацикливался на пути достижения цели и ограничивал себя рамками абстрактных понятий о чести, посему, отказался лезть в дерьмо и тем спасти себе жизнь. Его, правда, тогда и не спрашивали, но отказался бы точно, поинтересуйся, кто нибудь тогда его мнением. Как же его звали? А, не важно…
– Будешь драться со мной, – сказал Альфонсо, – победишь – черт с тобой, проиграешь – будешь делать все, что я прикажу. Согласен?
Эгель подозрительно осмотрел Альфонсо; о его славе непобедимого победителя, о том, что он великий маг и колдун и ему помогает сам Агафенон, он был наслышан, презрительно про себя фыркал, когда при нем рассказывали эти сплетни, как он их считал, но мало ли… Однако, увидев усмешку на лице Альфонсо, его гордость крикнула «Да» быстрее разума, поскольку была и крикливее и громче.
И Альфонсо пожалел о своем турнире сразу, как только, парировав первый удар, упал на землю, едва не получив своим же мечом по голове. Он поднялся еще раз, потом еще, но это было бесполезно: Эгель был не просто хорошим воином, он был быстр и ловок – в Лесу ему бы не было цены. Сильным ударом выбил он меч из рук Альфонсо, торжествующе направил было острие своего меча к его горлу, но не достал: Альфонсо присел на землю, кинул в Эгеля пыль, и пока тот с удивлением пытался протереть глаза, удар под дых обрушил его на землю, где после пары смачных герцогских пинков в живот он больше подняться не смог.
– Черт возьми, Ваша светлость! – воскликнул друг, вызволивший Эгеля из темницы, – это подло! Это же не благородно!
–Будешь у врага просить благородства, – отряхиваясь, сказал Альфонсо, – ваша задача не сдохнуть за Родину. Ваша задача – убить за Родину, и как вы это сделаете – плевать, главное – чем больше, тем лучше. А если ради страны и короля, (и меня тоже, – мысленно добавил он про себя) вы не готовы опозориться, то грош Вам цена, как воякам. И если надо будет копать, чтобы уничтожить врага, или косить сено, чтобы выжить самим, то вы будете делать и то и другое.
Альфонсо ненавидел суды и не только в качестве подсудимого, но и в качестве обвинителя. Однако, пройдясь по тюрьмам в то время, когда он вытаскивал оттуда Эгеля, Альфонсо обнаружил, сколько мужчин сидит в темницах, вместо того, чтобы работать на благо страны. И понеслась череда утомительных, скучных и долгих судилищ, после которых Альфонсо любил приложиться к винишку, отмечая освобождение людей, на которых ему было плевать совершенно.