– Ну, есть еще места, где мы золотишко не повыгребли… – проговорил Феликс и многозначительно поглядел на остальных. С этой фразы и начались поборы по правоверной церкви: уносились иконы, продавались золотые кресты, сдиралось сусальное золото с куполов. Епископы ободранных церквей хватались за голову, проклинали монаха Ордена света, который плевал и на Бога и на веру.
–Агафенон учит смирению и скромности, а у тебя крест золотой с бриллиантами, – кричал Альфонсо на епископа, когда тот кричал на Альфонсо за его поборы, – вам, монахам вообще положено босиком в одной рубахе с котомкой по Земле ходить.
Воины Левании, впервые увидев новое оружие, без которого, если они его потеряют, им советовали лучше вообще не возвращаться с поля боя, несколько дней боялись его даже испачкать и дрались, не ударяя им друг о друга.
Когда, после третьего гонца от жалующихся теперь уже епископов, король послал нарочного посмотреть, что там в Левании происходит, нарочный увидел картину, которую не мог бы увидеть в самом изощренном сне: солдаты дружины копали ров вокруг замка, тогда как крестьяне и ремесленники, под жуткий хохот присутствовавшего там Феликса, воевали с тюками с соломой под руководством отряда королевской стражи.
– Это что-то немыслимое, – сказал Альфонсо нарочный до того, как попал к нему в замок. А попав в замок, увидев всю его бедность, скромность убранства, пообедав простыми щами с осетриной, больше ничего не сказав, отправился докладывать обо всем его величеству. Больше Альфонсо не трогали, но, получив урок на будущее, он приказал Феликсу наладить связь с разбойниками Левании, дабы те шпионили за дорогами, останавливая всех гонцов, которых он не посылал. А потом дал Феликсу поручение, отмеченное особой секретностью: исследовать подземелье замка и выкопать пути отхода из него на случай, если придется бежать. Выкопавших тоннели далеко за пределы территории замка узников, порешили прямо в том тоннеле, сам же вход в него заложили кирпичами, после чего про этот тайный проход остались знать только двое: Альфонсо и Феликс.
Зимнее время – всегда самое увлекательное время для герцога – войн нет, уборочной страды нет, даже разбойники меньше лиходейничают, больше сидят по норам и греются возле костров. Можно заниматься своими любимыми делами: например, ходить по замку, затем, лежать в замке, смотреть из замка на улицу и ждать лета. Альфонсо выбрал еще один вариант: он пил. Как то так вышло, что буран неотложных дел стих неожиданно и моментально, оставив странную пустоту и патологически много свободного времени. Заунывный ветер, беснующийся за окнами замка и романтичный, в совокупности с испускаемым им теплом, камин, сделали все возможное для того, чтобы красная кровь Агафенона прельщала монах Ордена света своим виноградным запахом. И он не устоял, потому что и не хотел воздерживаться. Вино запрещало ему управлять своими угодьями, окунаться в проблемы, которые росли, если ими не заниматься, но были не видны за туманом алкогольных испарений, запрещали грустить, относиться к людям по-людски, скромничать и от чего то оказываться.
Фактически, управлять всеми владениями стал Феликс, бывший вор, у которого на пути великолепной карьеры висельника в свое время неожиданно встал Лес, собственно, бывших воров не бывает. Глядя на него, очнулись из спячки другие вельможи, потекло золотишко оседать в особняках и сундуках тех, кто мог запустить липкие ладошки в эту золотую струю. Все пошло по воровской спирали – люди не меняются, люди априори, почти все, хотят жрать как можно больше не останавливаясь. На золото Альфонсо было плевать, на роскошь (кроме, естественно, шелковой кровати) тоже, но у него было желание пить, и самое страшное- была такая возможность.
Первый день весны герцог Левании, монах Ордена света, победитель черных птиц и усмиритель «самого кровавого и жестокого бунта в мире» встретил тем, что, спустив штаны, пытался помочиться на голову утки, не подозревающей опасности сверху и плавающей себе в жиже околозамкового рва. Ветер отвел от нее эту унизительную беду. Однако, он пнул под зад Альфонсо ровно в тот момент, когда тот потерял баланс, нагнувшись, пытаясь дотянуть штаны до нужного уровня, отчего герцог Леванский, кувыркаясь, сверкая белым задом, полетел в ров. Воды там было по колено, но она была по мартовски холодна, и Альфонсо, сидя в воде, почти протрезвел почти сразу.
И тут он услышал гул. Гул, который в его памяти запечатлелся как беспощадная, неконтролируемая игра со стихией , с которой невозможно было бороться, перед которой можно было только смириться, и молить, всех подряд, чтобы она тебя пощадила. Это был гул воды; сидя по пояс в луже, Альфонсо, еще пьяным мозгом, не мог понять, как он снова оказался на плоту в Лесу, посередине реки, как волна со страшным ревом показалась перед его глазами; весело крутились ее руки – волны сверкающими брызгами, сдирая землю с краев рва. Перед волной, обгоняя ее, сначала весело крича, потом, увидев герцога во рву, сменив веселость на ужас, заорав « Закрывай!!!», несся всадник – один из дружинников королевского отряда. И на этих словах волна накрыла Альфонсо леденющим ударом, подняла, покрутила, влепила спиной в дно, выкинула наружу, на берег. Альфонсо даже не помыслил бежать куда то; наученный горьким опытом, он сжался в комочек, спрятав голову в коленях, и накрыв ее руками, а потом, после нескольких головокружительных кульбитов, едва почувствовав землю под руками, вцепился в нее ногтями, пополз, дрожа от холода и страха.
– Это немыслимо, – шептал он, вот теперь уже точно трезвый, имея в виду то, что мог так погибнуть, около своего замка, посередине рва. Даже не в Лесу. Однако, жизнь иногда бывает еще более немыслимой, чем можно предположить. В этом убедился мокрый, замерзший, посиневший герцог Левании, когда, сидя на берегу около замка без штанов (вода забрала их у него) смотрел на кавалькаду статных воинов, в блестящих, позолоченных доспехах, с красными перьями на шлемах (что за мода такая?). Их было много, больше трех, и принадлежать эти воины, также, как и самая роскошная карета Эгибетуза, могли лишь королевской семье. Альфонсо мысленно молил, чтобы это был не Аэрон, но Агафенон был глух. Агафенон издевался над своим посланником. Был еще шанс, что они проедут мимо… нет, они остановились прямо напротив Альфонсо. Прискакал верхом Инженер, кинул взгляд, на карету и солдат, крикнул замершему в ужасе солдату:
– Ну как? Здорово? – и только потом он увидел Альфонсо на берегу.
– Твою мать, – выругался придворный советник, развернул лошадь и бросился скакать обратно.
– Стой, гад! – крикнул Альфонсо. Открылась королевская карета, из нее, сверкая бриллиантами на синем платье с меховой оторочкой, с помощью руки пажа, вышла принцесса. Аэрон вылез с другой стороны кареты, подошел к дочери, уставился на Альфонсо.
– Простите, что отвлекли Вас от вашего купания, – нарушив этикет и заговорившая первой, сказала Алена, увидела, что герцог без штанов, отвернулась, покраснев, как вареный рак. Или красный осенний лист. – В отличии от других вельмож, очень сложно предугадать, чем Вы, герцог, в данный момент, занимаетесь.
Зато уже было не до холода. Было стыдно, омерзительно стыдно, немного страшно, а еще давило чувство безумной нелепости ситуации. Но не холодно.
– Чего это ты делаешь, герцог? – уставился Аэрон на Альфонсо. Тот не знал, что ответить, однако ляпнул:
– Проверяю оборону замка, Ваше величество. Инженер!
– Да Ваша светлость, – Инженер поклонился Альфонсо. Перед этим он поклонился королю и принцессе.
– Нужно оба края рва сделать крутыми. И колья набейте на дно. И штаны мне принесите, кто-нибудь, эти смыло.
– Какого черта меня не предупредили, что король припрется?! – очень гневно и злобно шептал Альфонсо своему верному графу Феликсу и первому советнику Инженеру. Инженер побелел в испуге – Альфонсо был скор на расправу по пьяни, да и так, по трезвому, стал нервным и вспыльчивым. Феликс же совершенно ничего не боялся, как человек, с которым у герцога были совместные, страшные секреты и множество пережитых приключений. Потому и ответил, усмехаясь:
– А мы говорили. Только в той стране, Винляндии, ты нас услышать не мог, алкаш.
– Позор какой, – взвыл Альфонсо в очередной раз, хватаясь за голову.
– Позор, не смерть, – ответил Феликс, – сам так го…
Речь его резко оборвалась. Аэрон вышел из отведенных ему покоев, Алена вышла из своих, взяла под руку отца, и вместе они подошли к разговаривающим:
– А, в штанах, уже хорошо, – сказал Аэрон, – помнится мне, обстановка раньше здесь была гораздо богаче. А сейчас, как будто обокрали тебя, герцог.
– Скромному монаху много ли надо? Позвольте представить Вашим Величествам моих верных вассалов:
– Граф, Феликс ибн Эдмундов…
Аэрон кивнул. Феликс должен был поклониться, как только его представили, но он не только не поклонился, он просто одеревенел. Еще и замер, вылупив глаза, отчего удивил Альфонсо – скорый на болтовню Феликс, впервые в жизни словно язык проглотил, таким Феликса Альфонсо еще никогда не видел.
– Очень приятно, граф Феликс, – прошелестела принцесса и подала ручку.
– А… пр… гыдык, – что- то примерно такое изрек граф Феликс, тупо уставившись на сверкающие перстнями маленькие пальчики.
– Он у тебя что, слабоумный? – со всей своей бестактной прямолинейностью спросил Аэрон Альфонсо.
– Просто он потерял разум от красоты Ее королевского величества, -хмуро ответил Альфонсо, не подозревая, насколько был близок к правде.
– А это мой главный советник, Инженер. У него там продолжение имени есть, но оно непроизносимое… Прихоть богатого отца, что скажешь, – представил Альфонсо Инженера.
И если Феликса при виде принцессы, в которую он моментально влюбился по уши, заклинило, то Инженера, который при виде принцессы, моментально влюбился в нее по уши, нещадно понесло:
– Премного благодарен оказанной мне честью стоять со столь деятельной и исторически значимой фигурой, как Вы Ваше величество, ведь Ваши заслуги перед этой замечательной во всех отношениях страной, просто неоценимы…