Более герцог Альфонсо дэ Эстэда не руководил армией, он руководил организацией, которая больше напоминала разбойников. Без доспехов, грязные и оборванные, прятались они по лесам днем, лишь изредка нападая на все, что двигалось вражеского по дороге, особенно на телеги с провизией и брели по степи ночью, без факелов, с караваном телег, на одной из которых ехала Иссилаида на сундуке с двадцатью миллионами песедов. Через неделю голодная орда из пяти сотен солдат и около тысячи крестьян появилась у стен столицы Эгибетуза, ни мало поразив всех ее жителей. Сочувственные взгляды, полные одновременно и уважения и жалости, провожали понуро идущий по улицам отряд до самого дворца.
– Вы предатели!! – Аэрон ходил из стороны в сторону, крича на весь тронный зал. Альфонсо, Феликс и Эгель стояли молча опустив головы. Феликс дрожал – он впервые в жизни узнал, что такое быть обесчещенным, хотя полгода назад сам бы презрительно смеялся над этим выражением.
– Всех, кто сдал крепость, будут казнены немедленно! Уведите дезертиров!
Снова стража схватила Альфонсо за руки, только теперь как то поуважительнее, чем раньше снова злость на королевскую тупость забурлила в голове герцога – он устал быть бессильным, устал воевать с обстоятельствами, устал от этой жизни не в Лесу. Усталость сделала его злым, усталость выплеснула его слова на короля до того, как осторожность успела ее остановить:
– Ты дурак, Аэрон!
– Что?
Стража замерла, оторопело выпустив руки Альфонсо, отчего тот, зачем то, пошел прямо к побелевшему королю:
– Ты дурак старый, тебе крышка скоро будет. Там войска немерено, две армии обложили нашу крепость так, что просто руками бы ее разобрали, и когда мы, умудрились сохранить тебе хоть какие то силы, чтобы попытаться сохранить хотя бы столицу, когда каждый человек на счету, когда все остальные бросили тебя, ты хочешь нас казнить? Да надо было присоединиться к Минитеке, чтобы радоваться жизни, глядя, как тебе отрубают твою пустую башку!
Альфонсо бы и дальше разорялся, в порыве гнева не думая о последствиях, но Аэрон неожиданно, с размаху ударил его в челюсть, да так сильно, что Альфонсо моментально пожалел, что вообще открыл рот.
– В темницу, всех!
7
…Славно бился король Аэрон, много ворогов положил он перед собой – несчесть числа, но одолели вороги силу великую, и возопил Аэрон, мечами израненный:
– О Алеццо, всегда ты был мне другом верным и слугой покорным, не оставь же теперь, дочь мою в беде лихой, уведи ее от ворогов. Оставь меня им на поклание, но дочь мою – сбереги!
И ответил на то Алеццо:
– Нет лучшей смерти, чем в битве лютой, у ног господина своего; нет более презрения, чем бросить короля своего на поле ратном, но коль Агафенон Великий так желает, то прощевай Аэрон, король всея Эгибетуза, видать, не свидимся более мы с тобой.
– Прощай и ты, Алеццо, спасибо за службу верную, за все спасибо тебе…
И погиб Аэрон в сиречи славной – сиречи лютой, под мечами десятерых ворогов, подло со спины подкравшихся.
– Пойдем принцесса Алена, есть место одно, где под защитой Агафенона Великого спрячешься ты, но придется покинуть мне тебя, призывает Повелитель мой меня к себе обратно.
И безутешна была принцесса, но смиренно приняла она волю Бога нашего, Агафенона Великого, приняла сан монашеский и благословила Бога, до конца дней своих.
Сказ о жизни великого Алеццо дэ Эгента,
святого – основателя Ордена света
Часть 1000 стих 1
Много раз (точно больше трех) солнышко поднималось над зарешеченным окном, гуманно пытаясь пропихнуть в непроглядный сумрак несколько своих ярких лучиков, чтобы все получше осветить, но всегда получалось лишь маленькое сконцентрированное пятно на полу, вокруг которого плясали черные силуэты узников.
В камере пахло сыростью, тухлятиной, отхожим ведром (опять крышку неплотно положили), безнадегой и смертью. Она была огромной по камерной мерке- пять на пять метров, но в ней, из-за предосадочной суеты и путаницы, сидели все трое главных «предателя», двое из которых, правда, на данный момент лежали.
Альфонсо блаженствовал там, где обычно люди сходят с ума, потому что он недавно сходил с ума там, где обычно умирают. Рези в животе угасли. Слабость еще осталось, чуть шумела голова, но это были пустяки, ведь теперь не летают камни над головой, не режут остервенелые Алексийцы его солдат, вспарывая им животы, да и запах тюрьмы, по сравнению с запахом в крепости, был просто ароматом розы. Еще было тихо, относительно тихо: только храпел на соломе Эгель, бормотал про себя что-то Феликс.
Феликс сидел как раз под решетчатым окном; он сочинял речь – премного выспреннюю, героическую и пафосную до тошноты, чтобы в следующий раз, увидев Алену, не показаться ей косноязычным идиотом, хотя, по мнению Альфонсо, как раз как идиот Феликс себя и вел.
Эгель спал, потому что когда он не спал, он возмущался оказанным приемом, тем, что их называли предателями: к «справедливости» и своеобразному мышлению королей (а особенно Аэрона, перещеголявшего всех королей и тем и тем) он еще не привык, как не привык он и к тому, что люди для любого правительства – это просто способ достижения своих целей, а не самоцель. О казни никто не думал: Альфонсо привык, что его периодически приговаривают к смерти, остальные были заняты своими эмоциями и концентрировались на наказании. Здесь костлявая не вкусила сладости человеческого страха, здесь она грустно помахивала косой и скучала.
В один из прекрасных, солнечных дней, прямо перед завтраком, открылась, с диким лязгом дверь, и в камеру вошел новый начальник дворцовой охраны – крупный, пузатый, но не тот пузатый, у которого трясется сало и которого душит одышка, а тот пузатый, у которого трясется сало, но он неимоверно силен физически. Лицо было крупным – наверное, поскольку большую часть его занимала борода и брови.
– Герцог Альфонсо дэ Эстэда… – начал он.
– Началось, – вздохнул Альфонсо.
– Королевским приказом Вам предписывается явиться перед королем, дабы смиреннейше просить прощения его Величества и молить о пощаде.
Другими словами, Аэрону что то понадобилось, но, просто так простить такую дерзость он не может, по этому придется поунижаться.
Альфонсо унижался без содрогания в сердце – страх, что о тебе подумают люди, как было у дэ Эсгена, тоже слабость, мешающая достижению цели. Перед всеми оставшимися вельможами, под жалостливым взглядом принцессы, встал он на колени перед пыльным сапогом короля, ударился лбом о каменный пол, долго просил о пощаде, пустил слезу и был милостивейше прощен.
– Герцог Альфонсо, ты предал свою страну, ты предал своего короля, но у тебя есть шанс искупить свою вину, – важно проговорил Аэрон, и замолк.
– Ты знаешь, что со вчерашнего дня замок столицы находится в осаде (это откуда, интересно? – подумал Альфонсо). Армия объединившейся Степи и Алексии многочисленна, вот-вот подгонят требушеты, и тогда крепость не устоит долго.
– Ваше величество, позвольте спросить, а сколько подгонят требушетов?
– По данным наших шпионов – десять штук.
– А, тогда не подгонят, – протянул Альфонсо, – мы их уничтожили…
Повисла тишина. А после нее у Альфонсо потребовали подробного рассказа, как они уничтожили те страшные машины, и потом снова повисла тишина. Возможно, засунуть ствол небольшого дерева между зубцов крепости и использовать его как лук, было не так сложно придумать, но этого этого никто, кроме Инженера, не придумал. Правда, до этого эти требушеты использовались только пару раз.
– Найдите этого Инженера, – приказал король кому то.
– В любом случае, что им помешает построить их еще? – сказал король, сам себе видимо, потому что смотрел куда то мимо всех, хоть это было и непросто.
– Единственное спасение Эгибетуза – просить помощи у нашего союзника – Эстерии.
Эстерия была маленькой страной, не такой маленькой, как Эгибетуз, но все равно ее тоже рано или поздно (а скорее рано) сотрут с лица Великого континента. До сих пор эта страна никак не показывала своих союзнических намерений, очень ловко прогибаясь под все страны и дружа со всеми.
– Дабы закрепить наш союз, принцессе Алене надлежит выйти замуж за принца Эстерийского Алета Великолепного.
Альфонсо не хотел этого делать, но его шея не интересовалась мнением мозга, и он все же посмотрел на принцессу: та сидела со стоическим, для нее, выражением лица, хотя губы ее дрожали а глаз – один, блестел слезой. Она тоже посмотрела на Альфонсо с каким то странным выражением лица: то ли спасите, то ли отпустите меня, я должна это сделать для страны, и он поспешно отвернулся.
– Твоя задача, граф, скрытно провести принцессу через укрепления врагов в дворец Эстерии и передать на руки Эстерийскому королю с просьбой прислать войска нам на подмогу. На приготовление даю два дня – больше нет времени. Теперь свободен.
Король торопливо кивнул и все трое сели на роскошные кресла, обитые красным бархатом. Феликс, хоть и хорохорился в необычной обстановке, но было заметно, что ему явно не по себе, руки его дрожали, и Альфонсо сразу почувствовал себя свободнее, даже вальяжнее сел в кресло, чем остальные. Эгель сел прямо, словно проглотил меч и сидел неподвижно, изображая статую, стараясь даже не дышать. Роскошь королевского замка придавила их всех, а суровый взгляд Аэрона, направленный, куда-то мимо этого мира, заткнул глотки и поломал языки.
– Итак, принцессу нужно незаметно доставить в Эстерию. Для того, чтобы пробиться через врага, мы дадим Алексийцам бой и устроим тем самым отвлекающий маневр. Я дам вам три сотни лучших солдат и самую быстроходную карету с лучшими лошадьми.
Аэрон замолк с важным видом: этот многоуровневый, сверхсложный план был лучшим изобретением его мощного мозга и он ждал выражения немого восхищения на лицах слушателей этого гениального детища королевской мысли, но увидел два лица изумленных и одну кислую рожу. И кислая рожа принадлежала Альфонсо, который уже привык к тому, что его постоянно посылают на самоубийство.