Зверье на них не нападало, более того – не голодные и не такие агрессивные, как осенью, они старались избегать путников, носивших на шее по бутылочке Крови богов. Однажды только на них напоролась стая волков, но кроме, больше испуганного, чем грозного, рыка, конфликт развития не получил и все мирно разошлись.
– Мы, похоже, где то рядом с деревней, как там ее называли? – сказал Феликс. И тут же, прямо перед его носом, в дерево воткнулась длинная стрела, задрожала хвостовым оперением, словно предупреждала: «не шевелись».
– Косой,– крикнул Альфонсо в кусты в ту сторону, откуда, как он думал, стрела прилетела.
– Или, скорее всего, косая, – добавил Феликс.
Позади себя они услышали шорох шагов, но оборачиваться не стали – если шаги прирожденных Лесных охотниц слышны, значит, они сами хотят чтобы их слышали, и точно держат на мушке.
– Кто такие? – раздался позади низкий, грудной голос, – зачем пришли?
– Осинка? – спросил Альфонсо, не оборачиваясь.
– Нет, Березка, ее голос, как из бочки, – ответил ему Феликс.
– Эта которая та толстая?
– Да, эта которая если на тебя залезет, то в сознании не отпустит.
– Заткнитесь, мужики!! – рявкнул позади голос и придал веса словам, треснув обоих по спине плечом лука, – березка, кстати, похудела, если что… Ведите их к Великой.
Аббусино открылась, как и в прошлый раз, неожиданно, но теперь она была обнесена забором покрепче, все деревья вокруг него были срублены, и перелезть по ним в деревню теперь было нельзя. Путники пришли днем, по этому деревня была практически пуста, кроме нескольких сонных, обмякших охранниц, любопытство которых просто исказило их расслабленные монотонной охраной лица, но долг не давал покинуть пост. Это была жестокая пытка для женщин – не дать возможности удовлетворить свое любопытство (это при том, что мужиков могли начать делить между собой без них), пришлось даже немного поплакать, но совсем чуть-чуть.
Великая вышла в легком, летнем платье и соломенных туфельках: как всегда причесанная, накрашенная, пахла фиалками, от запаха которых Феликса завалило воспоминаниями и он поморщился. Лицо Великой вспыхнуло удивлением, потом радостью, но только на миг. Статус не позволял королеве испытывать эмоции, а нутро фимиам не умело их скрывать, и на протяжении всего диалога, в жестокой битве между природой и человеческими предрассудками побеждала то одна, то другая сторона.
– Гнилое Пузико! – радостно сказала Великая.
– Зачем пожаловал? – холодно добавила она.
Феликс небрежно поклонился. Альфонсо поклонился уважительно, но на него никто внимания не обратил.
– Мы мимоходом. Идем в Волшебный город, – сказал Феликс так, словно не с королевой разговар вал, а с подружкой.
Великая дернулась, как от удара, долго боролась с собой.
– Зачем? – безразлично -испуганно спросила она.
– Ваше величество, – вклинился Альфонсо в разговор, начиная подозревать, что разгоняющаяся телега их диалога скоро улетит на обочину, – мы направляемся искать Волшебный город и просим у Вас приюта и крова буквально на пару дней. Потом он подумал о том, что если сказать «приют», то можно было не говорить «кров», ведь, по сути, это одно и то же, по этому первую часть ответа Великой пропустил.
–… рогим гостям. Располагайтесь здесь, как дома, если только, конечно, вы не притащили с собой стаю озлобленных волков.
– Безмерно благодарны Вашему гостеприимству, – поспешно ответил Альфонсо, поскольку увидел, что Феликс открыл рот. Он явно собирался сказать что-то язвительное, и это могло осложнить поход, который и так прошел подозрительно гладко. А так не бывает в жизни, по крайней мере, в жизни Альфонсо.
Лилия сидела на земле на корточках, около дома, и учила маленького ребенка сажать цветы. Дети цивилизованных богатых вельмож с детства были лишены счастья бегать по улицам с голой попой, и уж тем более по уши в грязи; измазанный мальчик был настолько счастлив и так много смеялся, что невольно приходила мыль о том, сколько всего люди потеряли, ступив на путь цивилизации.
– Писилин, зачем ты топчешь гиацинт? – спросила Лилия грозно – шутливо, и тут увидела подошедших путников. И замерла с пучком цветов в руке. И тут же превратилась в сопливо – мокрый плачущий от радости вихрь, который налетел на Альфонсо (в основном) и немного зацепил Феликса. Она была беременна, и Альфонсо это покоробило – Тупое рыло времени не терял, и от этого Альфонсо почувствовал странную ревность, от которой скривило душу и растянуло губы в радостной улыбке.
– Ребята! Альфонсик, Пузико, как же я рада вас видеть!!
– Если позволите, мадам, я теперь не, как вы изволили выразиться, «Пузико», а граф Феликс ибн Эдмундов, – важно проговорил Феликс.
– О-о-о-о, – проговорила Лилия, – Ваше превосходительство, теперь к Вам и на сраной козе не подъедешь?
– Только на чистой, – рассмеялся Феликс.
– Приютишь нас, ведьма? – спросил Альфонсо.
– А то ж. Только теперь ваша пристройка переделана под детскую. Ну чего стоите, живо в дом. Писилин, идем, тебя помыть надо, может, хоть до обеда чистым походишь…
Тупое рыло вернулся с охоты днем с несколькими глухарями и пучком какой-то травы; Альфонсо ожидал увидеть ревность и злость в его глазах, но встреча получилась очень душевной, причем такого проявления своих собственных теплых чувств Альфонсо не ожидал. Он был рад вернуться, и рад искренне, что было для него очень странно.
Фимиамы закатили пир на весь свой микромир; в замкнутой деревушке, в которой появление заблудшего около чужой деревни другого племени – целое долго обсуждаемое во всех гранях событие, возвращение убийц Зверя стало сенсацией, причем, настолько грандиозной. что прибежали даже охотницы с самых дальних уголков охотничьих угодий. Резались целые кабаньи туши, благо, время года позволяло, костры горели пожарами, поварих, бурливших котлов и овощей было не меряно, приправы лежали стогами сена. Волки ходили обожравшиеся, осоловелые, что совершенно не мешало им скулить и клянчить добавки. Для Альфонсо, хоть он и прожил в деревне фимиам пол года, это зрелище все равно было диким: огромные, практически не убиваемые волки скуля выпрашивали еду у маленьких, по сравнению с ними, женщин, которых могли разорвать одним движением. Песико, тот вообще не отходил от Лилии, когда был не на охоте, а от Писилина (ее сына) взвизгивал, восторженно, особенно когда тот пытался оторвать ему лапу. И странным до определенного момента: до тех пор, пока вино и разгульный пир не сделали пьяных баб опаснее волков всего Леса всех вместе взятых. Такие пирушки в роли мужика Альфонсо помнил хорошо, и делал это с содроганием; сейчас, в роли мужчины, и не просто мужчины, а почетного гостя, ситуация стала немного безопаснее, но все равно. В какой то момент Альфонсо, тоже весьма нетрезвому, пришлось уединиться от эпицентра разгула фимиам. Он сидел на пороге лилиного дома, прекрасно понимая, что едва он оказывается наедине с самим собой, как появляется экс-ведьма и начинается тягомотный задушевный разговор о чувствах. На этот раз пришлось пойти на такие жертвы – нужна была информация по поводу Волшебного города.
Однако на этот раз вместо Лилии вокруг Альфонсо организовалась толпа детишек неопределенного возраста, которые беззастенчиво, пугливо и очень внимательно его рассматривали, раздражающе не произнося ни звука и не шевелясь. Чтобы случайно не инициировать разговор с детьми, Альфонсо усердно начал их игнорировать, достал из кармана рисунок земли, нарисованный, несомненно, богами, который принес из своего сарайчика. Он долго и внимательно рассматривал рисунок: пятна синие, пятна зеленые, желтые с белым пятна, какие то символы. Рассматривал бы и дальше, но тут поток детского любопытства сломал плотину детского страха.
– Мужчина (это было самое уважительное звание для мужского пола в деревне, можно было гордиться таким обращением), – пролепетал робко один из детей. Он посмотрел на рисунок так, как крестьяне смотрят на приготовление магического зелья, то есть со страхом и восхищением в глазах.
– А, правда, Вы убили Зверя? Мне мама рассказывала.
Детям не нужда правда. Детям нужны эмоции, пример для оттачивания своей храбрости, по этому следовало быть максимально героическим, то есть, посмотреть на спрашивающего максимально грозным взглядом, небрежно ответить, словно слова для тебя – это деньги и ты скупердяй, каких мало:
– Сходи в пещеру, проверь.
Это было эффектно: в пещеру никто не совался из соображений традиционного страха.
– А расскажи, какой он был?
– Да, да, расскажи, – нестройно зазвенели голоса позади отряда детей.
– Он был, – тут Альфонсо задумался, делая вид, что вспоминает столь малозначительный факт из огромной коллекции его героических подвигов, хотя на самом деле судорожно придумывал лютого монстра, и в голову ничего не шло, кроме одного слова:
– Он был огромный, метров (пять, – подумал он) десять в длину.
По детской стайке прошелестел изумленно-испуганный вздох; сколько это- десять метров, никто не знал, но это, несомненно, больше волка.
– А зубы у него какие были? – спросил то же самый храбрый мальчик.
– С мою руку.
Потом Альфонсо представил себе десятиметрового монстра с такими зубами, и понял, что описал непропорциональное чудовище – видимо, врать тоже надо с умом, не Великую книгу же сочиняешь. Но дети, как и верующие, не обременили себя анализом, и просто доверчиво и громко восхитились.
– А на кого он был похож? – спросила девочка из задних рядов.
На кого был похож тот скелет? На собаку с расплющенной мордой.
– На огромную (собаку, хотел сказать Альфонсо, но потом подумал, что огромных собак они не боятся, а вот змей) змею. Только с лапами. Больше на ящерицу. С огромными когтями.
Тут вспомнился самый страшный кошмар – Черные птицы.
– А еще у него были крылья и он мог летать.
Дети испуганно сжались в комок.
– Какой стлашный, – пискнул кто-то внутри комка.