– Думаешь, оно здесь было одно такое?
И оба, рефлекторно, посмотрели вокруг.
К счастью, Лес просматривался далеко, а шорох игл не давал шанса зверям подойти незаметно, но были и минусы…
Черную фигуру путники увидели задолго до появления ее на опасном расстоянии, и времени приготовиться бежать было предостаточно. Однако и зверюга увидела их издалека, и ничего не помешало ей, отматывая пространство огромными прыжками, прискакать на свой обед.
Альфонсо и Феликс уже сидели на большом, раскидистом дубе, на котором, при желании, можно было бы и отразить атаку животного, если бы оно лазило по деревьям, что было очень кстати, потому что оно лазило. Похожее на трех метровую кошку, абсолютно черное создание лезло на дерево не без труда: лапы ее бугрились крупными мышцами, но когти были вывернуты в сторону, цеплялись за кору плохо, спина ее была горбатой, еще и изогнутой так, что таз отходил вбок, и видно было, как позвонки животного двигаются под кожей наезжая друг на друга. Ни о какой кошачьей грациозности речи не шло; вскарабкавшись на дуб, кошка посмотрела на путников, облизнулась и замерла. Альфонсо, посмотрев на нее, похолодел настолько, что чуть не выронил кинжал.
У кошки было две головы. Одна, рабочая, смотрела на свою еду в перспективе нормальными глазами, а вторая торчала сбоку из шеи, шевелила ушами, моргала глазами невпопад, словно жила своей жизнью, и, сколько не пыталась скосить глаза в сторону, что там происходит не видела.
– Бог, мой, – прошептал Феликс.
Кошка подошла, нерешительно, зарычала, неуверенно, получила по морде ногой и, завизжав, спрыгнула с дерева. Затем убежала.
– Сильный был бой… Что с тобой, ты что, ранен? – спросил Альфонсо.
– Нет, но у меня кружится голова, – ответил Феликс, и если он признался в своей слабости, то значит это было серьезно. Кое – как спустившись, путники решили устроить привал, развели костер. Оставшуюся зайчатину, насмотревшись на местных уродов, ели неохотно, после чего Альфонсо долго блевал. Вернулся к костру он едва держась на ногах, вытирая идущую носом кровь.
– Это Мертвый Лес, – сказал он Феликсу, – помнишь, мы в такой уже ходили? Нужно убираться отсюда как можно скорее.
Нехотя, через силу, едва переставляя ноги, бросив и костер, и заготовленные дрова, путники поплелись дальше, уже не вперед, а вправо, надеясь обойти эту мертвую зону. Феликс догадывался, что Альфонсо не знает, куда идти, что рисунок, который он все время разглядывает, не говорит ему ровным счетом ничего, но он молчал: назад ему дороги не было, жизнь без принцессы была бы не жизнью, а без волшебства Богов не видать ее было Феликсу, как своего затылка без зеркала. И он шел вперед с тем упорством обреченного, которое дарит эта великая женщина – надежда.
К сумеркам оба выбились из сил, но стало легче, хоть головы пульсировали и шумели, как речной поток, но сон все же подарил силы и немного хорошего настроения.
Несколько дней прошли в относительном спокойствии: среди множества неясных шорохов, непонятных, даже для опытных ходоков, звуков, мелькающих теней и блестящих в темноте глаз. При этом Альфонсо постоянно ощущал какую то противную слабость и надоедливое головокружение, связанное, при этом с нетвердой походкой и рваными движениями. Все же хорошо, что никто не нападал: отбиться или убежать в таком состоянии было бы трудно; бесконечное, неясное шевеление поначалу настораживало, но в конце-концов, стало все равно. Осталась только усталость.
Волк напал неожиданно, выбрав для нападения большую поляну, выпрыгнув из кустов – жестких, как сама жизнь, страшных, как сама смерть, с висящей клочками корой; зверь попался под стать – с торчащими костями, словно сломанными в обратную сторону лапами, на которых непонятно вообще, как он ковылял, и сломанными коричневыми зубами. Был он небольшой, метра два в длину. Но если Альфонсо, столкнувшись с хищником, обычно смотрел на зубы оного, то этот привлек взгляд своей лапой – пятой лапой, торчащей посередине грудной клетки. И она настолько завладела его вниманием, что Альфонсо даже впал в ступор, то есть, сделал то, чего раньше обычно не делал.
Волк даже не зарычал. Он бросился вперед на своих кривых костылях, не показывая того дикого задора и быстроты движений, коими славились его собратья; казалось, что если и не убегать, то зверь передумает нападать, как та черная кошка, Альфонсо даже поймал себя на мысли, что волку тяжело шевелиться, но это оказалось не так. Корявая, уродливая, но все же смертельно опасная туша требовала к себе уважения.
Прыжок волку не удался особо – Альфонсо увернулся в сторону, полоснув кинжалом при этом зверя по морде; Феликс отбежал в сторону, кинул в волка камнем, чтобы отвлечь его внимание, и тут же на него бросился второй волк, сбил с ног, оба они покатились по земле. Новоявленного графа спасло то, что он, перекувыркнувшись через голову спиной вперед, умудрился встать на ноги, а волк упал набок.
Первый зверь отвлекся на камень всего на миг, но и этого мига было достаточно, чтобы Альфонсо, отчаянным движением, засадил кинжал ему в глаз по самую рукоятку – острота качественного лезвия нисколько не затупилась за все время тяжких испытаний. Волк даже не взвизгнул: он рухнул так быстро, как будто всю жизнь только и ждал, когда же его, наконец, прикончат.
Второй волк уже стоял на ногах; Феликс уже удирал от него в сторону большого, раскидистого дуба – отсидеться. Альфонсо бросился за ним, а волк догонять их двоих, и непременно сделал бы это, но, почему то, запнулся о какой то пень и, заскулив, упал, стукнувшись челюстью о землю.
Альфонсо остановился и обернулся посмотреть на этот казус. Он еще успел посмеяться – что за волки здесь убогие, как и сам Лес, о чем уже через мгновенье пожалел. Еще два волка выпрыгнули из засады; первый стукнулся о второго и отлетел вбок, второй зацепил Альфонсо когтем, располосовав руку четырьмя кровоточащими ранами. Следующий удар лапой прямиком в грудную клетку от второго волка он не надеялся пережить, но, по счастью, тот зверь тоже был не нормальной анатомии – удар пришелся по касательной, всего лишь отбросив Альфонсо на метр назад. Насколько больно было падать на прикрепленный на спине арбалет, несмотря на деревянную подкладку, он уже знал, но сейчас не обратил внимания на боль: вскочив на ноги, оглушенный, он побежал; до подходящего дерева оставалось метров пять – расстояние огромное для убегающей жертвы и преодолеть его у нее не было времени. Тем более, успеть залезть на дерево.
Альфонсо приготовился отражать удары когтей, прекрасно зная, что Феликс ничем ему не поможет – сам бы он ни за что не спустился с дерева лишь для того, чтобы умереть от приступа бесполезного героизма. И тут, краем глаза, он увидел пятно, отличное по цвету от остальной земли – логово подземного червя, и, судя по размеру пятна, просто огромного. Безумная мысль и дыхание волков не дали времени даже посомневаться: Альфонсо бросился к подземному червю, прыгнул туда, почему то вниз головой. Три похожих на когти зуба червя обнажили огромную пасть, едва Альфонсо коснулся чувствительных волосков, торчащих из земли, как черная утроба с покрытыми слизью складчатыми стенками предстала перед взором Альфонсо, вогнав ему в нос такой запах мертвечины, что он сразу передумал туда нырять. Однако он сгруппировался так, чтобы влететь в червя со свистом; по ощущениям было похоже, что его засунули в вонючий, теплый, пропитанный соплями носок с рубцеватыми стенками, который сразу стал обволакивать его со всех сторон.
– Лучше бы я от волков сдох, – подумал Альфонсо. По не понятной ему причине он был абсолютно спокоен, даже когда зубы челюсти червя сомкнулись за его ногами, чиркнув по сапогам. Утроба червя начала пульсировать – червь пытался отрыгнуть свою пищу, чтобы хоть немного пожевать сначала, но Альфонсо уперся ногами в зубы червя. Он попытался пройти пищеварительный процесс в ускоренном темпе: что происходило позади него, Альфонсо не видел, но, судя по звуку, волки пытались выдернуть червя из земли. Цепляясь руками за мерзкую кожу желудка червя, задыхаясь, сдавленный толстой оболочкой, полз он вперёд, прорезая себе дорогу кинжалом на ощупь; от желудочного сока щипало кожу, щипало даже плотно закрытые глаза. Казалось, щиплет даже волосы на голове.
Это был самый последний прием пищи в жизни червя. От боли он пытался, зачем то, выползти наружу, пульсируя и дергаясь всем телом, чтобы избавиться от острой пищи; даже когда Альфонсо, благодаря безупречной остроте кинжала и мягкости червя, вывалился из него, упав на дно глубокой норы, червь был еще жив. Но недолго – волки выдернули его из земли, посмотрели в нору, даже попытали подцепить Альфонсо когтем, но нора червя глубока, и потом, волки уже нашли себе пропитание, а потому схватили свою добычу и, напоследок взглянув в яму снова, ушли.
Альфонсо выполз из норы грязный, покрытый желто – зеленой слизью, весь в фекалиях червя и земле, не без помощи Феликса, поскольку открыть глаза не мог. Озеро спасло его от жуткого жжения, открыло ему мир со зрением – мутным, но все же достаточно информативным, чтобы знать, что происходит вокруг.
– Вот такого я никогда не видел, – сказал Феликс, – да и червь такого не ожидал, наверное.
– В следующий раз я лучше дам растерзать себя волкам, – буркнул Альфонсо. Во рту у него был такой привкус, словно он сам съел этого червя вместе его экскрементами.
Феликс запнулся, чуть не упал, а потом показал пальцем на огромного змея – тот лежал на ветках липы, к счастью, все его метров десять длины были предельно мертвы и смердили.
– Не дай Бог такого живого встретить, – сказал Феликс.
И они пошли дальше шлепая по пояс в болоте, долго, нудно и трудно обходя бесчисленные озера, форсируя реки, балансируя на бревнах, продираясь через колючие заросли разных кустарников и бурелома. Распухшие от сырости ноги облепили пиявки размером с палец руки, комары размером с ноготь вообще, не щадя своих жизней, лезли куда попало, образовав вокруг путников жужжащее и кусающееся облако. Путники обмазались грязью – единственным спасением от комаров и теперь по Лесу шли грязевые чудовища – уставшие, шатающиеся. угрюмые и злые, но упорные и… Да и очень часто Альфонсо подумывал о том, чтобы вернуться назад, бросить эту дурацкую затею с Волшебным городом, которого может даже и не существует, но мысль о том, что придется идти обратно заставляла мозг сжиматься от отчаяния, а голову хотеть выть. Да обр