– Вовсе нет. Наш император – очевидный ками. Он сын Богини Солнца. Но иногда облака заслоняют свет. В настоящее время, я думаю, облака над Страной Восходящего Солнца плотны и многочисленны.
Юкио кивнул:
– Для многих из нас облака слишком плотны. Именно поэтому мы намерены предложить свою службу императору Страны Заходящего Солнца.
– Желаю вам безопасного путешествия и возвращения когда-нибудь в более счастливую страну! – Ейзен занял более неподвижную позу, скрестил ноги и положив ступни на бедра, затем сложил руки на коленях.
– Я знаю, что зиндзя не принимают специальную позу при медитации, – сказал он, – но обнаружил, что, заняв такое положение, невозможно потерять равновесие и упасть, даже если заснешь. – Он покачался из стороны в сторону, как кукла с утяжеленным низом, которую невозможно повалить. Дзебу и Юкио рассмеялись и попрощались с ним.
– Я все решил для себя, – сказал Юкио у подножия холма. – Отправляюсь в Китай. Сопровождайте меня, только если хотите. Меня не интересует, что приказал вам Орден. Хочу, чтобы вы отправились со мной только по собственному желанию.
– Прошу вас разрешить мне это! Я хочу попасть в Китай по многим причинам.
– Чудесно! Я намереваюсь послать секретное сообщение нашим друзьям во всех провинциях: Муратомо-но Юкио отправляется в Китай и призывает всех самураев, поддерживающих дело Муратомо, последовать за ним. В обычных обстоятельствах мне не следовало бы посылать такой призыв без разрешения моего старшего брата Хидейори, главы нашего клана. Но он находится в изгнании, в Камакуре, и лишен права свободно говорить. Пленившие его могут далее вынудить его осудить меня за подобные действия. Но я уверен, что в сердце он будет поддерживать меня.
Дзебу почему-то не мог представить, чтобы хмурый, всегда держащий себя в руках Хидейори стал поддерживать что-либо, не приносящее ему прямой выгоды.
– Нам нечего делать на этих островах, – продолжал Юкио. – Такаши правят везде. Того, кто был верен Муратомо, лишили земель, за многими охотятся, как за преступниками. Все богатства мира находятся в Китае. Мы можем помочь величайшей цивилизации в мире освободиться от варваров. Настанет день, когда Такаши будут более слабыми, чем сейчас, и мы, возможно, вернемся, если удача будет нам сопутствовать, и вернем то, что принадлежит нам по праву. Пока же мы будем собирать людей, нанимать корабли и представим себя императору Сун как военную силу. Я и вы поведем всех.
В ту же ночь, когда Моко закончил работу над амбаром, Дзебу сказал ему о решении Юкио. Моко широко улыбнулся:
– Очень давно, при нашей первой встрече, я сказал вам, шике, что последую за вами в Китай, если возникнет необходимость. Сейчас, даже несмотря на то, что я нашел в Хакате радости любви, я готов Доказать, что сдержу свое обещание.
Глава 25
Повозка, запряженная волами, громыхала по дороге от горы Хиэй. Перед ней шли шесть невооруженных самураев, а позади – еще шесть. Во главе процессии шел стареющий знаменосец, почтенный ветеран многих мятежей прошлых лет, покрытый многочисленными ранами. Он нес красное знамя Такаши. Дракон, изображенный на знамени, был в покое, означая, что этот флаг не предназначен для войны, а используется для мирных нужд семьи.
В повозке десятилетний Ацуи наигрывал бессвязную мелодию на флейте. Он и Танико возвращались с регулярных уроков по музыке из храма на горе Хиэй.
– Жалко, что кото слишком велик, чтобы я смог взять его с собой и поиграть на нем сейчас.
– Некоторые из сельских жителей играют на небольшом инструменте со струнами, называемом сямисен, – сказала Танико. – Я могла бы достать его для тебя.
– Мне ничего не нужно от сельских жителей, – сказал мальчик. – Они глупы, безобразны и грубы. Мне не хотелось бы быть похожим на них.
– Я сама из сельской местности.
– Никто не узнает, если вы сами не скажете об этом, мама. Вы такая утонченная госпожа!
Улыбаясь, Танико выглянула из-за зашторенного окна повозки из пальмовых листьев. Кортеж уже вошел в огромные ворота в северной части города. Маленькая группа имперских полицейских салютовала знамени Такаши, которое пронес мимо них старый воин. Теперь повозка вошла в тень от огромных ворот.
Внезапно кто-то приказал им остановиться. Голос был злым и властным.
– Уберите эту повозку из ворот. Освободите путь регенту императора, его высочеству Фудзиваре-но Мотофузе!
Повозка остановилась.
Танико выглянула сквозь передние занавески. Кричащий был облачен в светло-лиловые одеяния камергера. Четверо других, в одеждах из черного шелка, с длинными узкими дворцовыми мечами в черных с золотом ножнах, схватили вола за узду и остановили его неторопливое шествие.
Знаменосец, держа в руках древко, как будто на конце его было не знамя, а нагината, закричал:
– В этой повозке находится Шима-но Ацуи, сын достопочтенного Такаши-но Кийоси, главнокомандующего армией императора, и внук благородного Такаши-но Согамори, канцлера императора и победителя мятежных его врагов.
По словам знаменосца можно подумать, что все эти августейшие особы находятся в повозке вместе с Ацуи, улыбнулась Танико.
Еще большее количество вооруженных людей в черных шелках окружили знаменосца. Невооруженные самураи Такаши подошли ближе к повозке. Выглянув из бокового окна, Танико увидела другую повозку, высотой в три человеческих роста, украшенную затейливым орнаментом в виде завитков и превосходными, черными с золотом, лакированными панелями, которую величественно влекли к воротам два белых вола. Повозка Танико находилась как раз на их пути. Кому-нибудь придется уступить.
Она знала, что произойдет. Это было неизбежно. Уличная драка. Хэйан Кё славился ими уже несколько столетий. Некоторые из них происходили даже на территории дворца.
– Фамильные требования едущего в этой повозке оскорбительны! – заявил остановивший их камергер. – Князь Мотофуза – регент, и из семьи Фудзивара!
Фудзивара. Они так воспитаны, из такого древнего рода, А сейчас так завистливы к поднимающимся к власти решительным Такаши, оттесняющим их в сторону, отрубившим головы двум князьям из рода Фудзивара во время мятежей, перенявшим даже их тактику породнения с семьей императора. Наиболее могущественными в Хэйан Кё были сейчас два человека: Фудзивара-но Мотофуза, регент, с его высоким положением, богатством и древним родом, и Такаши-но Согамори, канцлер, с его столь же высоким положением и десятками тысяч самураев за спиной. Быть может, Мотофуза выбрал этот момент для проверки своей силы.
– Или сюда, – приказала знаменосцу Танико самым властным тоном, на который была способна.
Старый самурай, прихрамывая, подошел к повозке Танико. Камергер регента, прищурившись, смотрел на занавеси, пытаясь понять, кто еще находится в повозке вместе с внуком Согамори.
– Не отступать ни при каких обстоятельствах! – твердо сказала Танико. – Регент занимает более высокую должность, чем этот мальчик, но мы уже были в воротах, и сыну господина Согамори непристойно и постыдно пятиться назад. Скажи камергеру, что мы уступили бы место, если бы появились в воротах одновременно с его высочеством, но в этих обстоятельствах с уважением просим разрешения продолжить движение. Скажи ему это!
– Они будут драться с нами, моя госпожа, что бы мы им ни сказали.
– В таком случае бесчестье падет на них. Помни, здесь замешана честь дома Такаши!
Знаменосец прошел к камергеру Фудзивары и передал сообщение.
– Бессмыслица! – возмущенно воскликнул камергер. Он повернулся к людям, держащим волов. – Выведите эту повозку из ворот!
К четверым мужчинам в черных шелках присоединились другие – с нагинатами. При виде несущих смерть клинков Танико пронзила дрожь. Полиция, охраняющая ворота, давно исчезла. Танико посмотрела на все еще медленно приближающуюся повозку Мотофузы. Мотофузу сопровождали по крайней мере пятьдесят человек. Это были не самураи, а вооруженные придворные, остатки старой армии аристократов и законодателей, управлявших империей перед подъемом самураев. Они, в действительности, не знали, как надо драться, но знали, как надо ненавидеть, а маленькая группа самураев Такаши, стоящая перед ними, не была вооружена.
Придворные принялись поворачивать вола под уздцы, в то время как знаменосец и другие самураи Такаши пытались удержать животное на месте. Разгорелось соревнование, кто кого перетолкает. Один из придворных упал. Поднялся, осыпая всех проклятиями, его черная одежда была забрызгана коричневой грязью. Вперед продвинулись с нагинатами, держа оружие древками вперед, лезвиями в ножнах – к себе, как палки для драки. Танико почувствовала облегчение. По крайней мере, они не готовы убивать, хотя позже могут перейти к этому.
Один придворный взмахнул древком и попал самураю в голову. Танико поморщилась, услышав звук удара в череп. Самурай медленно осел на землю.
– Убейте их! Убейте! – Ацуи выставил голову из окна и подбадривал самураев Такаши. Танико втянула его назад. Ребенок никогда не присутствовал при кровопролитии, но наслушался рассказов о славных победах Такаши над пиратами и Муратомо и был теперь вне себя от возбуждения первого боя.
Но древки придворных поднимались и опускались, нанося серьезные потери самураям. Некоторые из самураев боролись с придворными, пытаясь отобрать у тех нагинаты. Если им это удастся, они, несомненно, пустят в ход лезвия.
Потом неприкрытый ужас охватил Танико, когда придворные внезапно набросились на саму повозку. Бледное, искаженное яростью лицо появилось из-за занавесок.
– Ты освободишь дорогу князю Мотофузе, мразь Такаши!
Ацуи воспользовался единственным своим оружием – флейтой. Мужчина отпрыгнул, получив удар в переносицу.
Повозка стала раскачиваться, грозя упасть. Танико закричала и прижала мальчика к себе, почувствовав, как все вокруг пришло в движение. Она не испытывала подобного страха с того момента, когда Хоригава выхватил из ее рук новорожденную и побежал, чтобы убить ее. Теперь в опасности был другой ее ребенок, Она сама, ребенок, богатое убранство повозки – все стало падать, падать. Удар, от которого у нее перехватило дыхание, заставил ее упасть на стенку повозки, ставшую теперь полом. Деревянная рама затрещала и сломалась в нескольких местах. Танико посмотрела на Ацуи, чтобы убедиться, что его руки и ноги целы. Мальчик с ужасом смотрел на нее. Приключение ему больше не нравилось.