Среди местного населения было много христиан: марониты, мелькиты, сирийские и армянские христиане. Около 1120 года Фульхерий Шартрский писал, что «некоторые из нас женились на сирийках, армянках и даже крещеных сарацинках…» и что его люди – уже не французы, а палестинцы, которых местные воспринимали как соплеменников. Королева Морфия, супруга самого Балдуина II, была дочерью армянского князя. Многие чиновники и купцы были крещеными арабами, а великие бароны брали себе секретарей-мусульман. Но даже если приезжающие из Европы и говорили о «пуленах» – франках, родившихся уже в Сирии, все же нельзя сказать, что возник новый франко-сирийский народ. К местным христианским церквам европейцы относились с презрительной терпимостью, а в Иерусалиме и Антиохии поставили патриархов римско-католического обряда. Правящие классы оставались французскими, и все управление осуществлялось на французском языке.
Тем не менее для франков Иерусалим стал домом. Король одевался в золотой бурнус и куфию и, давая аудиенции, сидел на ковре по-турецки. Знать носила тюрбаны и туфли с загнутыми мысами, шелк, дамаст, муслин и хлопок, совсем не похожие на шерсть и мех Франции. В городах они жили на виллах с двориками, фонтанами и мозаичными полами, отдыхали на диванах, слушали арабские лютни и любовались молодыми танцовщицами. Они ели сахар, рис, лимоны и дыни, купались с мылом в кадках и ваннах, а женщины пользовались косметикой и стеклянными зеркалами, неизвестными в Европе. Торговцы, пообвыкнувшись на восточных базарах, закрывали лица женам, и на похороны христиан приглашали профессиональных плакальщиц. Надписи на монетах делались на арабском. Однако, успешно пустив корни, европейцы ослабили грубый миссионерский порыв, необходимый для того, чтобы отвергаемое меньшинство сумело выжить у границы обширной и враждебной империи. Более высокая цивилизация разнежила франков, но это было не все. Тамошний климат с короткой, но бурной зимой и долгим знойным летом и новые болезни привели к высокой смертности вопреки достижениям арабской медицины.
Соседняя Восточная империя переживала последнее возрождение под властью императоров династии Комнинов. Константинополь со своим миллионом жителей внушил франкам благоговение, хотя они и считали константинопольцев мягкотелыми и развращенными. Раскол с Римом еще не свершился окончательно, но Запад плохо разбирался в восточном христианстве. Византийская армия пока еще была очень грозной и почти целиком состояла из наемников: английской и датской пехоты, печенежской и половецкой конницы.
В то время армяне были свирепыми горными воинами, хотя византийцы убили их князей и поглотили их старинные царства в Великой Армении, в стране у Арарата, где Ной высадился со своего ковчега, поэтому армяне были неспособны противиться сельджукскому нашествию. «Хайот»[1] не отчаивались, и на протяжении XI и XII веков многие из них перебрались в Киликию, на южный берег Малой Азии. Ведомые Рубеном, родственником их последнего царя, они создали новую страну среди долин и утесов Таврских гор, отчасти вырвав их из дрожащих рук имперских правителей, отчасти отвоевав у сельджуков. Они приветствовали возникновение Утремера, их знать брала в жены франкских женщин и приобретала феодальный характер. Но хотя Армения и была союзником франков в борьбе с исламом, она тем не менее соперничала с латинскими государствами.
Успех франков в боях зависел от умелого применения особым образом экипированной конницы на тщательно подобранном поле. Пехота с копьями, с длинными датскими топорами и арбалетами служила прикрытием до момента единого решительного броска. Конница разделялась на два класса – рыцарей и сержантов, доспехи первых состояли из конического стального шлема, кольчужной рубахи с рукавами и капюшоном, которую надевали поверх нижней стеганой рубахи, из подбитых штанов и щита в форме дельтоида. Позднее щит уменьшился, шлем стал закрывать все лицо, появились кольчужные чулки, а также бурнус и намет в качестве защиты от солнца. Рыцарь был вооружен копьем, которое держал под мышкой, длинным обоюдоострым мечом, иногда палицей. В походе рыцарь ехал на запасной лошади или муле, а на выдрессированного боевого коня пересаживался уже перед самым боем. Это были боевые скакуны огромного роста, нередко в семнадцать ладоней, и больше походили на битюга, чем на кавалерийскую лошадь, их обучали кусаться, бодаться и лягаться. У сержантов были аналогичные доспехи, но без хауберка. Они шли в наступление вместе с рыцарями, скача позади них в арьергарде. Для того чтобы правильно рассчитать момент атаки, удерживая войска под палящим солнцем и вражескими стрелами, требовались настоящее командное искусство.
Тюркские противники рыцарей использовали классическую туранскую тактику с высокоманевренными конными лучниками, которые вели стрельбу прямо в седле; они никогда не шли в лобовую атаку, но старались разделить и окружить противника, а потом сойтись с ним в ближнем бою, орудуя короткими саблями или ятаганами. Они стреляли очень быстро и предпочитали атаковать франков на переходе, целясь в лошадей и не давая противнику времени встать в оборонительный строй. Некоторые всадники имели доспехи, но и они ездили на маленьких арабских лошадях, которых выбирали за быстроту.
Франки в какой-то степени даже восхищались турками, но не египтянами. Халиф в Каире, которого франки звали вавилонским королем, был политической и религиозной главой шиитов, не подчинявшихся халифу Багдада, возглавлявшему другую крупнейшую мусульманскую секту – суннитов. Фатимидские армии включали в себя суданских пеших лучников и арабскую конницу, которая бросалась на врага, вооруженная пиками, или ждала атаки франков. Дисциплина у них практически отсутствовала. Однако перед тем, как египтян завоевала династия Саладина, они стали применять конницу сельджукского типа, набранную из рабов кавказского происхождения, которые назывались мамлюками.
Схватки франков с тюрками походили на бой быка с матадором, но, если бык попадал в цель, последствия были разрушительны, и порой одерживались победы вопреки всем вероятностям. Франки и их лошади не просто были крупнее и тяжелее, они лучше бились в ближнем бою и умели наносить удары чудовищной силы. Однако вечной проблемой Утремера было собрать достаточное количество этих схожих с танками воинов.
Когда в 1118 году умер первый король Иерусалима Балдуин I, страна еще находилась в полном хаосе и кишела преступниками; латинскую Сирию не без оснований сравнивали со средневековым заливом Ботани[2]. Многих франков отправляли в Крестовый поход в наказание за страшные преступления, такие как изнасилования и убийства, и там они возвращались к своим аморальным привычкам. Паломники были для них естественной добычей, притом что одной из главных целей Крестовых походов было обеспечение их безопасности в святых местах. Преемник Балдуина I Балдуин II не имел возможностей управлять своим государством. Англосаксонский купец Зевульф поведал о горькой доле паломника в 1103 году, и примерно в то же время немецкий аббат Эккехард писал о грабежах и зверствах как о чем-то совершенно будничном. Вильгельм Тирский заметил, что в первые годы королевства галилейские крестьяне-мусульмане захватывали одиноких паломников и продавали их в рабство.
Гуго де Пейн был не простым авантюристом, а сеньором замка Мартиньи в Бургундии, кузеном графов Шампанских и, возможно, родственником святого Бернара, чей отчий дом находился неподалеку от Мартиньи. Гуго прибыл в Сирию в 1115 году, а к 1118 году стал добровольным защитником паломников на опасном пути из Яффы в Иерусалим, на которой постоянно разбойничали шайки из Аскалона. Этот эксцентричный человек буйного нрава уговорил семерых рыцарей из Северной Франции помочь ему, и все они дали перед патриархом торжественную клятву защищать паломников и соблюдать обеты бедности, целомудрия и послушания. Они выглядели очень странно, одеваясь только в то, что им отдавали, но произвели впечатление на короля Балдуина, который передал «бедным рыцарям Христа» крыло королевского дворца – мечеть Аль-Акса, где, как считалось, был Храм Соломона. Кроме того, он вместе с патриархом стал их финансировать.
Еще до Крестового похода в Иерусалиме существовал госпиталь Святого Иоанна Милостивого для паломников, недалеко от храма Гроба Господня; это была одновременно и больница, и странноприимный дом. Его основали около 1070 года купцы из Амальфи. В 1100 году некий брат Жерар, о котором мало что известно, был избран магистром. Вероятно, он прибыл туда еще до крестоносцев. После возникновения королевства количество пилигримов возросло и понадобилась реорганизация; Жерар изменил бенедиктинский устав ордена на августинский, а его покровителем стал другой, более значительный святой Иоанн – сам Иоанн Креститель. Новый орден стал пользоваться глубоким уважением, приобрел имения во многих европейских государствах, и в 1113 году папа Пасхалий II взял его под свою особую защиту. Вероятно, Жерар использовал Бедных Рыцарей для защиты своих больниц, которые открывались по всему Утремеру.
Король Балдуин, очевидно, потерял много людей в кровавой битве в Тель-Шакабе 1126 года, в которой одержал победу. Казалось, эту проблему можно решить еще одним Крестовым походом. Не только Гуго де Пейн был связан со святым Бернаром, но и Гуго, граф Шампанский, основатель аббатства Клерво, присоединился к Бедным Рыцарям; кроме того, новобранцем мог быть и дядя святого Бернара по материнской линии. В 1126 году оба брата прибыли во Францию с письмами от короля Балдуина к святому Бернару, и на следующий день Гуго де Пейн сам пришел к аббату просить о новом Крестовом походе.
За советом к Бернару обращались и другие основатели религиозных орденов – святой Норберт Ксантенский из ордена каноников-премонстрантов и англичанин Гильберт Семпрингхемский. В тот период случилось настоящее поветрие на новые ордена: появились картезианцы, гранмонтинцы и тиронцы, а также общины Савиньи и Фонтевро. Цистерцианцы и тамплиеры возникли на той же волне аскетизма. Однако Гуго и его спутники не представляли свой союз религиозным орденом, пока не встретились с великим аббатом. Документ 1123 года называет Гуго «магистром рыцарей Храма», но его маленький отряд был всего лишь добровольным братством; исследования последнего времени показывают, что они испытывали трудности с привлечением новобранцев и они были на грани роспуска. Гуго пришел говорить о новом Крестовом походе, а не просить устава для ордена.