Мэри — вечное бремя — становится подозрительной и буквально ходит за мной по пятам. Вскоре она ловит меня на чердаке. Услышав скрип ступеней, я засовываю книгу под одеяло, но уже слишком поздно. Уверенная, что я что‑то скрываю, Мэри силой отнимает у меня книгу.
Меня волокут к матери, чтобы я ответила за свое преступление. Она прочитала конец книги и зациклилась на слове «магия».
«Где ты взяла это?» — почти кричит она. Мама более эмоциональна, чем обычно, потому что накануне узнала, что снова беременна.
«Нашла», — буквально шепчу я.
«Я поймала ее, когда она прятала книгу на чердаке!» — ябедничает Мэри с благочестивым выражением лица. Я бы с удовольствием врезала по ее самодовольной морде, если бы не была так отчаянно обеспокоена своей собственной безопасностью.
«Фейти, эта книга о колдовстве! Это — работа дьявола, пытающегося проникнуть в твой разум и повлиять на него. Неужели ты этого не понимаешь?»
«Но, мамочка, эта книга не имеет ничего общего с настоящей магией и заклинаниями. Колина исцеляют природа и физические упражнения. На самом деле, позитивное мышление похоже на молитву…» — я осекаюсь.
«Молчать! — рявкает мать. — Я уже достаточно наслушалась. Дьявол маскирует свою работу, чтобы тебя поглотить. Мы не можем позволить этим мирским влияниям развратить твое сердце. Ты, очевидно, понимала, что поступаешь неправильно, иначе бы этого не скрывала! Я конфискую эту книгу. Если я еще раз застану тебя за подобным занятием, мне придется обо всем рассказать твоему отцу».
«Да, мэм», — киваю я, опустив глаза, чтобы выглядеть подавленной и сожалеющей о своем проступке. По правде говоря, я закончила читать книгу как раз в тот момент, когда Мэри меня застукала. И, конечно, я не хочу видеть плоский конец Жезла Бога отца. Моя мама — не сторонница строгой дисциплины. Ей все это не по душе, в отличие от других взрослых, которые жаждут служить орудием Божьей кары. Но если она посчитает, что нарушение того заслуживает, то позовет отца.
Я ухожу разочарованная, что книгу забрали и я не смогу перечитать ее снова. Где бы раздобыть еще больше романов? Я обнаруживаю, что родители Чинг-Чинг — одной из девочек, живущей с нами, — не такие строгие, как наши. У них есть книга «Лев, колдунья и платяной шкаф» К. С. Льюиса, которую дедушка одобряет, так как это пересказ истории Иисуса. У них есть и другие книги этой серии, такие как «Принц Каспиан», но они не имеют такой очевидной параллели и вызовут подозрение. Поэтому я не беру книги домой, потому что боюсь, что их конфискует более строгий взрослый. Свернувшись калачиком в углу дивана в гостях у мамы Чинг-Чинг — тетушки Хоуп, — я читаю так быстро, как только могу. Эти несколько тонких томов, к сожалению, заканчиваются слишком быстро. К тому времени, когда я ухожу от тети Хоуп, мне уже опять отчаянно хочется вернуться в мир фантазий, созданный для меня книгами. Я должна найти еще, но я понятия не имею, как это сделать.
То, что мне нравится читать, — не единственный источник конфликта между матерью и мной. Она все больше и больше во мне разочаровывается. Ей жалуются на меня взрослые мужчины. «Почему ты не можешь быть более уступчивой? — спрашивает она. — Ты слишком заносчива».
Мое поведение в отношении мужчин резко изменилось после нескольких уроков французского поцелуя. Я притворяюсь, что их не замечаю, делаю вид, что не понимаю их намеков, да и вообще стараюсь никогда не оставаться с ними наедине. Мама не понимает причин такой холодности, и она ее расстраивает.
На ее расспросы я пожимаю плечами и говорю: «Постараюсь быть поласковее». Говорить‑то говорю, но знаю, что не смогу этого сделать. В тот момент, когда какой‑нибудь мужчина начинает со мной любезничать, меня начинает мутить, и я окатываю его ледяным равнодушием, на какое только способна.
Мама называет меня Снежной Королевой.
Представляя лед в своих венах, я чувствую себя немного сильнее, увереннее и в большей безопасности.
Кажется, что по мере того, как я все больше отдаляюсь от матери, Мэри становится все более покладистой.
Однажды днем я встречаю ее в коридоре, и она говорит: «Фейти, нам нужно поговорить. Ты можешь пойти со мной?»
Я исподлобья смотрю на Мэри, пытаясь понять, какую игру она затевает.
«Ладно». Я пожимаю плечами и следую за ней в пустую детскую спальню.
«Ну, чего ты хочешь?» — недоверчиво спрашиваю я. После Джоша Мэри — самый непослушный ребенок на Ферме, но — что еще хуже — она болтушка номер один. Какие неприятности она заготовила для меня на этот раз? Я до сих пор злюсь на нее за то, что она сдала меня с книгой.
«Я просто хочу сказать, что ты — моя сестра, и я тебя люблю. Хочу извиниться за то, что ссорилась с тобой все наше детство и ябедничала на тебя».
От удивления я не могу произнести ни слова. Она что‑то замышляет, думаю я. Не может быть, чтобы это было сказано искренне.
«Я начинаю новую жизнь и приношу извинения всем тем, кого обидела. Отныне наши отношения будут другими», — с серьезным видом продолжает она.
Что бы это значило? Вдруг это ловушка, которую я пока не в состоянии разглядеть? Я неохотно целую и обнимаю ее, и говорю: «Я тоже тебя люблю».
Теперь каждый раз, когда я встречаю Мэри, она улыбается мне и говорит: «Я тебя люблю». Это приятное облегчение — не находиться в состоянии войны. Но это и очень странно. Может ли вредная, сварливая, коварная девушка за одну ночь превратиться в спокойную, любящую, идеальную христианку? Всегда позитивно настроенная, всегда усердно молящаяся и восхваляющая Бога. Я все жду, когда она сбросит маску, но дни проходят и ничего не меняется.
По странному стечению обстоятельств теперь Мэри служит мне ярким примером для подражания. Слыша, как взрослые делают ей комплименты, и видя ее счастливое (но мне кажется — самодовольное) лицо, я обижаюсь и ревную. А потом мне становится за себя очень стыдно. Может быть, я напрасно ее подозреваю. Возможно, Иисус действительно преобразил Мэри. Единственное объяснение, которое мне приходит в голову, это то, что она обратила внимание на Джоша и на все более суровые наказания, выпадающие на его долю.
Пятнадцатилетний Джош дерзок как никогда. Кажется, он не способен держать рот на замке или руки подальше от неприятностей. Он саркастичный и грубый, и даже украдкой употребляет алкоголь и курит сигареты с детьми Лока Кина.
Мамочка Эстер постоянно заставляет нас проводить над ним обряды экзорцизма, оставляя его в течение трех дней до этого без пищи, чтобы он относился к этому обряду серьезно, — агония для вечно голодного подростка. Отец часто отправляет его в Каменный дом, где он содержится в запертой комнате, как заключенный. За последние три года он провел взаперти в общей сложности почти год.
К счастью для взрослых, другие мальчики поступают в соответствии с принятыми правилами настолько, насколько только способны полные жизни подростки, хотя взрослые многого не знают.
Калеб по-прежнему следует за Джошем, когда тот не сидит под замком, но он умеет молчать. Нехи с неизменными фотоаппаратом Nikon и гитарой погружен в свой собственный мир грез. Аарон (Скелет) все такой же клоун: дурачится и корчит рожи, пытаясь всех рассмешить.
Если не брать в расчет Джоша, кажется, что Ферма — хорошее место для того, чтобы заставить подростков подчиняться.
К нам часто отправляют на перевоспитание детей высокопоставленных чиновников. У этих «золотых» мальчиков и девочек часто оказываются серьезные проблемы с наркотиками, и предполагается, что мы можем оказать на них положительное влияние. Они работают с нами на Ферме, чистят стойла и катаются на лошадях, здесь для них что‑то вроде центра социальной адаптации. Я не знаю, успешны ли наши усилия по их реабилитации; обычно они надолго не задерживаются, слишком тяжела для этих неженок физическая нагрузка.
Но отец хвастается всем, кто готов его слушать: «Благодаря нашим добрым плодам, нашим детям, мы понимаем, что образ жизни Семьи — правильный. В то время как другие семьи пребывают в отчаянии, не справляясь с детьми, которые употребляют наркотики, мы живем чистой жизнью в условиях напряженного труда и строгой дисциплины».
В Семье принимать наркотики или даже курить сигареты — смертный грех. Я не могу себе представить, насколько ужасными были бы последствия, если бы кого‑то из нас поймали с марихуаной или — тем более — героином или сигаретами.
Когда вышли статьи Линн Уотсон и нас занесли в черный список в Гонконге, у нас не было тех связей, что есть сейчас. Начальник полиции даже предупреждает нас, когда наверху решают провести формальный рейд по выявлению наркотиков. Хотя все знают, что у нас такого в доме быть не может. Но полицейские фургоны приезжают, люди в форме обыскивают дома и хозяйственные постройки, естественно, ничего не находят, извиняются и уезжают.
Но вот репортеров я боюсь значительно больше, чем полиции. Представители прессы думают, что раз мой отец — старший сын дедушки, то, значит, он — высокопоставленный руководитель Семьи, будущий преемник или, по крайней мере, знает, где прячется дедушка. Но даже если бы он и хотел, он не мог бы им ничего сообщить. Местонахождение дедушки — абсолютное Selah, даже для моего отца.
«Почему они продолжают нас травить? Я даже не знаю, как он выглядит!» — жалуюсь я маме.
«У меня есть идея. ― Я вижу в ее глазах тот озорной блеск, который обычно означает что‑то веселое и неодобряемое моим отцом или Семьей. ― Ты можешь хранить тайну? Ты не должна никому рассказывать о том, что я сейчас тебе покажу».
«Конечно», — почти возмущенно отвечаю я. Я храню секреты всю свою жизнь, чего нельзя сказать о матери.
Она ведет меня в кабинет моего отца, который оформлен в черном и красном цветах. Здесь очень душно и темно. Мама осматривается, чтобы убедиться, что мы одни, подходит к небольшому сейфу в углу комнаты и набирает шифр. Я не вижу, что лежит в сейфе, пока мама не достает оттуда несколько фотографий.
«Хотела бы ты увидеть, как на самом деле выглядит дедушка?» ― Ей не терпится поделиться своим секретом.