«Сколько же длился ритуал, раз местные успели уже принести дары?»
Я протянул руку, и тень под моими ногами зашевелилась, приняв форму Виргиса. Она коснулась обелиска Смерти, и из земли проросли черные розы с лепестками, словно вырезанными из ночного неба. Их аромат был горьким, как прощание, но в нём чувствовалась странная надежда.
— Сириус Эридан. — голос Веррагора заставил меня обернуться. Драконид стоял на краю площади, его руны мерцали тревожным алым. За ним толпились Первые Люди. Их глаза, полные благоговения, были устремлены на меня, но в них читался и страх.
Один ребёнок, девочка лет семи с волосами цвета пожара, выскользнула из толпы. В её груди алел кристалл Огня — слабый, как искра. Она подбежала к обелиску Жизни и положила ладонь на золотую руну.
— Они теперь в тебе? — спросила она, глядя на меня. — Тётя Наида говорила, что если я испугаюсь, можно попросить реку убаюкать меня. А теперь… река — это ты?
Толпа замерла. Кто-то потянулся, чтобы увести ребёнка, но я поднял руку, останавливая их. Присев на корточки, я коснулся земли. Под пальцами заплескалась вода, тёплая, как дыхание Наиды.
— Река осталась рекой, — сказал я, и из капель сложился образ женщины с волосами-волнами. — Но теперь, когда ты попросишь, я услышу.
Девочка рассмеялась, запустив пальцы в призрачную воду. Образ Наиды улыбнулся и рассыпался дождём, оросив землю. Там, где упали капли, мгновенно проросли цветы — золотые, как сила Дариона, с лепестками, мерцавшими звёздной пылью.
Веррагор шагнул вперёд, разрывая магию момента:
— Твоя сила… Она меняет сам Домен.
Я встал, наблюдая, как корни новых растений сплетаются с чёрными розами. Жизнь и Смерть танцевали в симбиозе, создавая узоры, которых не существовало ни в одном мире.
— Это не я, — пробормотал я, чувствуя, как обновленный кристалл внутри меня поет. — Это ОН.
Единение… Кто бы мог подумать, что я, Монарх, познавший все, узнаю что-то новое и столь… Прекрасно ужасное.
Пока Первые Люди расходились, неся в руках цветы из иного бытия, я остался у обелисков. Тени трёх жертв кружили вокруг, напевая древний гимн стихий. И когда я прислонился к камню, на моей мантии расцвела новая роза — алая, как обещание мести.
Я сделал глубокий вдох, словно собираясь с силами для долгого пути, и, чувствуя, как моя душа наполняется решимостью, покинул домен Власти, ни с кем не прощаясь. В моем сердце уже не осталось сомнений — я обрел силу, которую никогда не дарили смертным, и теперь моя жизнь стала частью великого потока, способного изменить саму реальность!
Обычный день службы Сергея Нарышкина начинался задолго до рассвета. Подъём по уставу, короткая пробежка, а затем — тренировки. Он выходил на плац вместе с другими солдатами, но держался особняком, пропитывая каждое движение яростью, которую хранил в сердце. Его удары были быстрыми, точными, безупречными — не просто техника, а отточенная месть, формирующаяся в стали.
После физических упражнений следовали строевые учения, тактические занятия и стрельбы. Сергей владел оружием лучше многих сослуживцев, что вызывало уважение и зависть. Однако он не искал друзей. Любая связь была лишней, ведь его цель была выше личных симпатий.
Днём он нёс службу — патрулирование, проверка укреплений, охрана важных персон. Он выполнял приказы чётко, безукоризненно, никогда не задавая вопросов. Высшее командование видело в нём перспективного офицера, но знало, что в его взгляде тлеет что-то опасное — неугасимый огонь.
Вечером Сергей возвращался в казарму, где другие могли позволить себе расслабиться, выпить, поиграть в карты. Но он предпочитал одиночество. В его комнате всегда было тихо. Он перечитывал старые доклады о Долгоруких, изучал их тактики, схемы дворцовых переворотов, всё, что могло дать ему шанс приблизиться к Глебу.
Перед сном он вновь молился — не о спасении души, а о справедливости, которая, пусть и с запозданием, должна восторжествовать.
Сергей жил лишь мыслью о мести, мечтая о дне, когда он сможет воздать Глебу по заслугам. Он тренировался до изнеможения, укрепляя тело и дух, зная, что однажды судьба даст ему шанс. Однако он понимал: слепая ненависть приведёт его к гибели. Ему нужно было время, сила и верные союзники, чтобы добиться своего.
Очередное утро началось, как обычно. Подъём, короткая пробежка, изнурительные тренировки. Сергей заканчивал разминку, когда по лагерю пронеслись первые слухи. Переговоры в штабе. Напряжённые лица офицеров. Затем, как удар грома среди ясного неба, раздался первый крик:
— Император мёртв!
Сергей замер. Мир словно застыл. Гибель Николая Годунова означала лишь одно — трон теперь пуст. И всех интересовал лишь один вопрос — кто займёт его?
Волнение мгновенно охватило ряды солдат. Группы людей сбивались в кучи, негромко обсуждая случившееся. Одни были потрясены, другие — встревожены, третьи откровенно радовались. Приказы с высших штабов ещё не поступали, но все понимали — перемены неизбежны.
— Кто теперь Император? — этот вопрос звучал повсюду.
Ответ пришёл в полдень. Вестник, запыхавшийся после долгого пути, встал на возвышении и провозгласил:
— Российской Империей отныне правит Его Императорское Величество Даниил Сергеевич Голицын!
Этот момент изменил всё.
Некоторые офицеры мгновенно приняли новость, отдавая честь, другие молча переглянулись, осознавая, что их судьба теперь в руках нового монарха. Среди солдат прошла волна тревожных взглядов. Кто-то не верил, кто-то ждал приказов, но все понимали: борьба за власть могла быть жестокой.
Сергей Нарышкин не колебался.
Голицын был не просто новым Императором. Он был союзником его покойного отца. Это значило, что у Сергея появился шанс. Шанс отомстить Глебу Долгорукому.
Он шагнул вперёд, подошёл к старшему офицеру и, чётко выговаривая каждое слово, произнёс:
— Я присягаю новому Императору.
В его глазах не было сомнений. В его душе не осталось ничего, кроме огня мести.
Спустя несколько часов после объявления о новом Императоре лагерь вспыхнул, словно сухой лес в пламени. Те, кто были преданы покойному Николаю Годунову, не собирались безропотно склонять головы перед Голицыным.
Сначала всё выглядело как хаос. Недовольные перешёптывались, группировались, оружие меняло владельцев, взгляды становились злобными. Затем прозвучал первый выстрел — и в тот же миг лагерь превратился в поле боя.
Сергей не ждал приказов. Он видел, как верные Голицыну офицеры спешно пытались удержать ситуацию под контролем, но разъярённые сторонники прежнего Императора рвали их строи.
— Верность Империи, а не узурпатору! — кричали одни.
— Голицын — законный правитель! — отвечали другие.
Клинки сверкали в свете заката, кровь стекала по брусчатке.
Сергей Нарышкин двигался сквозь этот хаос, как хищник в траве. Он больше не обладал магией, но каждый его удар был выверенным, каждое движение — смертельно точным. В ближнем бою он превосходил многих: натренированное тело, опыт, хладнокровие.
Он схватил рапиру убитого офицера и одним точным выпадом вонзил её в грудь мятежного солдата. Развернувшись, ударил кулаком по лицу другого, опрокидывая его на землю.
Рядом старый капитан, лояльный Голицыну, уже едва держался на ногах. Видя, что тот вот-вот падёт, Сергей поднырнул под вражеский удар, вывернул руку противника и воткнул лезвие ему под рёбра.
— Держать строй! — взревел он, перехватывая инициативу. — Ни шагу назад!
Его голос оказался мощнее, чем любые приказы растерянных офицеров. Воины, колеблющиеся в нерешительности, увидели, что Сергей ведёт их вперёд, что он не боится крови и смерти. Они последовали за ним.
Каждая схватка оставляла на нём следы: порезы, синяки, ссадины. Но он не останавливался. К ночи мятеж был подавлен. Бунтовщики либо пали, либо разбежались. Лагерь был усеян телами. Когда последний крик стих, Сергей стоял среди трупов, окровавленный, но с высоко поднятой головой. Он доказал, что достоин большего. Он доказал, что его имя не забудут.
Теперь он был не просто солдатом. Теперь он был человеком, на которого Голицыну стоило обратить внимание.
Глава 15
Вернувшись в свое тело, я не торопился открывать глаза, позволяя ощущениям реальности вернуться ко мне. Связь с Доменом ослабла, а вместе с этим исчезло и чувство всепоглощающего могущества, которое окутывало меня там. Я по-прежнему чувствовал его частью себя, но теперь я снова находился в обычном мире, во плоти.
Моё тело всё ещё вибрировало от мощи, что теперь жила во мне. Я изменился. Не только магически, но и на более глубоком уровне — уровне, который не измерить силой или заклинаниями.
Я поднял веки. Передо мной по-прежнему находился старейшина, его сияющие глаза-солнца пристально изучали меня.
— Как ты? — спросил он.
— Целостнее. — ответил я и оглянулся.
Всё в храме осталось прежним, но теперь я смотрел на это место иначе. Теперь стены не казались мне просто камнем, впитавшим магию веков. Теперь я чувствовал их, как живые организмы, насыщенные энергией Земли.
— Что ты узнал в своей душе? — голос старейшины был спокоен, но в нём звучал слабый оттенок любопытства.
— Истину, — ответил я, снова встречаясь с ним взглядом. — Я достиг Единения. Теперь все шесть стихий живут во мне.
Старейшина молчал. Теперь я видел его иначе — его лицо преобразилось и стало напоминать человеческое, но я чувствовал, как воздух вокруг него изменился.
Я не ждал от него признания, мне оно было не нужно. Я знал, что он понимает, что произошло. Но я пришёл сюда не ради разговоров о себе. Я сделал шаг вперёд.
— Пора начинать борьбу.
Старейшина чуть наклонил голову.
— Ты говоришь так, словно это легко, — произнёс он. — Сотни лет разумные монстры скрывались от мира людей. Они помнят, что с ними сделали Первые, когда они пытались жить открыто. Мир не изменился, Глеб Долгорукий. Люди и монстры боятся того, чего не могут понять. И потому убивают.