Москва горела.
Небо, некогда синее и безмятежное, теперь было затянуто пеплом, сквозь который пробивались кровавые блики луны. Воздух дрожал от гула магических снарядов, а земля под ногами напоминала раскалённую сковороду — трещины, испещрённые вулканическим светом, расходились от ударов темных заклятий. Над Красной площадью висело марево искажённой реальности: стены Кремля плавились, как воск, обнажая костяной каркас древних укреплений, а купола соборов, некогда золотые, почернели, словно обугленные перья гигантской птицы.
Князь Эдуард Геннадьевич Бельский появился с севера, как живое воплощение бури. Его плащ из серебристого бархата, расшитый рунами ветров, трепетал в такт порывам, которые сами рождались от малейшего движения его пальцев. Лицо князя, бледное и остроконечное, с пронзительными глазами цвета грозового неба, выражало холодную ярость. За ним, словно стая серебристых ястребов, мчались два десятка аэромантов — его личная гвардия. Их посохи, выточенные из голубого кристалла, оставляли за собой следы мерцающего тумана, а нагрудники, украшенные гербом рода Бельских, звенели, как колокольчики смерти.
Они приземлились у Никольской башни, где из последних сил держалась горстка защитников. Каменная кладка башни была изъедена кислотными дождями, вызванными чарами Голицына, а у её подножия громоздились трупы в доспехах с гербом двуглавого орла — те, кто не успел отступить.
Кореец, один из заместителей Бельского, стоял в тени арочного проёма. Его лицо, изборождённое шрамом от левого виска до подбородка, было покрыто копотью, а магические доспехи, некогда сиявшие полированной сталью, теперь напоминали ржавую чешую. В руках он сжимал артефактный пулемет, ствол которой трещал от перегрева магических кристаллов.
— Опоздали, князь, — его голос, хриплый от дыма, прозвучал как приговор. — Голицын уже у Арбатских ворот. Магические барьеры пали. Остались только «Гремучие Саперы»…
Узкоглазый кивнул в сторону группы инженеров, которые спешно устанавливали на баррикадах механические мины в форме волков. Те, шипя паром, рыли когтями землю, готовые взорваться при приближении врага.
Бельский шагнул вперёд, и ветер стих на мгновение, словно затаив дыхание.
— Где Голицын? — спросил он, не отрывая взгляда от огненного смерча, клубящегося над городом.
— Ждёт тебя. Собрал своих шакалов на потеху. — Кореец сплюнул на землю остатки жевательного табака, и слюна тут же испарилась с шипением.
Он не договорил. С востока донёсся скрежет металла — десятки механических пауков с окровавленными лезвиями вместо лап вползали на площадь, давя отступающих солдат.
Эдуард сжал кулаки. Ветер взревел, подхватывая обломки и швыряя их в пауков. Один из механизмов, пронзённый балкой, взорвался, осыпав всё вокруг искрами.
— Собери выживших и отступайте к Яузе. Переправляйтесь за Урал.
— Бежать⁈ — Кореец вскинул пулемет, целясь в приближающегося некроманта. Пули, прожгли череп врага, и тот рухнул, рассыпаясь в прах. — Ты знаешь, что он сделает с городом?
— Знаю. — Бельский достал из-за пояса медальон — древний артефакт рода, внутри которого бушевал миниатюрный ураган. — Поэтому я остаюсь.
Его пальцы сомкнулись на медальоне, и вдруг…
Пространство вокруг князя исказилось. Вихрь подхватил его, пронёс над горящими улицами и опустил на площадь перед Арбатскими воротами, где Голицын, восседая на походном троне из чёрного обсидиана, наблюдал за казнью пленного мага.
— Даниил! — голос Бельского прогремел, как гром.
Голицын медленно поднял голову. Его лицо, бледное и вытянутое, напоминало маску театрального злодея: высокие скулы, тонкие губы, глаза — два куска льда, лишённые зрачков. Он был облачён в латы, отлитые из теней — они словно поглощали свет, оставляя вокруг него ореол пустоты.
— Эдуард. Человек, совсем недавно ставший князем… — Голицын встал, и трон рассыпался в пепел. — Пришёл отдать город?
— Пришёл предложить дуэль. — Бельский бросил медальон на землю. Артефакт взорвался, создав вокруг них купол из свирепого ветра, отсекая генералов Голицына. — По законам Древних. Только мы.
Голицын усмехнулся, обнажив зубы, острые как иглы вампира.
— Хочешь героически погибнуть? Пожалуйста.
Он взмахнул рукой, и из тени возник клинок — чёрный, как ночь. Первый удар Голицына был обманчиво медленным. Клинок тьмы разрезал воздух, оставляя за собой трещину в реальности. Бельский превратился в ветер, переместившись за спину врага, и выпустил с десяток воздушных клинков. Но Даниил даже не обернулся — тени сгустились вокруг него, поглотив атаку.
— Детские забавы, — проворчал он, и внезапно земля под ногами Бельского превратилась в чёрную жижу. Князь едва успел создать воздушную платформу, но Голицын уже был рядом. Его клинок пронзил платформу, едва не задев горло.
Эдуард отлетел, собирая грозовые тучи. Молния ударила в Голицына, но тот поглотил её клинком, обратив в луч чистой тьмы, который князь едва парировал вихревым щитом. Взрыв отбросил обоих назад.
— Ты слаб, Эдуард, — Голицын шагнул сквозь дым, его латы несли следы ожогов, но лицо оставалось бесстрастным. — Тебе не выстоять против меня. Сам император не смог! Твой жалкий ветер не спасет тебя.
— Но спасёт их, — Бельский взглянул на восток, где Кореец вёл выживших через горящие руины.
Он сжал медальон, оставшийся у него в руке, и выдохнул последнее заклинание. Воздух вокруг Голицына сжался, образуя вакуумную сферу. Он замер, пытаясь разорвать ловушку, но Бельский уже мчался к нему, обернувшись в торнадо.
Удар. Клинок тьмы пронзил торнадо, вонзившись в грудь князя. Кровь брызнула на камни, но Бельский, хрипя, ухватился за рукоять клинка.
— Прощай, Даниил… — он разжал ладонь.
Медальон взорвался. Три серебряных осколка, невидимые для Голицына, пронзили его генералов, наблюдавших за дуэлью.
Один из них, поднявший меч для удара по пленному, вдруг застыл — его лёгкие разорвались изнутри, наполнившись сжатым воздухом. Второй, ехидно улыбающийся, вскрикнул, когда его сосуды лопнули, окрасив булыжники мостовой в алый. Последний, управлявший пауками, рухнул с механизма, а его творения, обезумев, начали резать своих же.
Голицын вырвал клинок из груди Бельского.
— Ты… безумец… — прошипел он, но князь, падая, успел ухмыльнуться.
— Зато они… живы…
Его тело рассыпалось в прах, унесённый внезапным порывом ветра.
Кореец стоял на холме за Яузой, глядя, как Москва превращается в погребальный костёр. Рядом с ним, на грузовиках теснились выжившие — дети, старики, раненые воины. Вдалеке, над Кремлём, уже реяло знамя Голицына — чёрное полотно с кровавым трезубцем.
— Что теперь? — спросил юный маг, лицо которого было испачкано сажей.
Кореец медленно повернулся. Его шрам, в последние часы багровый, теперь казался бледным на фоне зарева.
— Теперь… — он достал из-за пазухи серебряный медальон — тот самый, что Бельский бросил перед дуэлью. Внутри, за стеклом, бушевал крошечный ураган. — Теперь мы уходим, чтобы его жертва была не напрасной и навечно запомним героя Москвы!
Он сжал медальон в кулаке, и ветер, подхвативший грузовики и людей, понёс их прочь от горящего ада, в сторону Уральских гор, где даже тьма Голицына пока была бессильна…
Равнина, на которой сошлись армии, напоминала рану на теле земли. Грунт, некогда плодородный, превратился в месиво из пепла, крови и осколков металла. Небо, затянутое дымом от горящих деревень, светилось багровым заревом, будто сам ад прорвался на поверхность. Ветер гудел, разнося запах гниения — магия смерти Голицына уже отравляла воздух.
Андрей Годунов стоял на холме, сжимая в руке клинок. Его доспехи, чёрные с золотыми прожилками, были иссечены ударами, а плащ из шкуры белого медведя прожжён кислотными брызгами. Лицо, обрамлённое черной элегантной бородкой, покрывал слой копоти, но глаза, цвета стальной закалки, горели холодным огнём.
Небо над полем боя было затянуто чёрными тучами, сквозь которые то и дело вспыхивали багровые всполохи магии. В воздухе пахло кровью, металлом и горящей плотью. Земля дрожала от танковой поступи, лязга клинков и боевых криков.
Армия Годуновых держала строй, но давление было неимоверным.
Андрей Годунов, облачённый в тёмные артефактные доспехи с золотыми гравировками, стоял в самом центре сражения. Его клинок, окроплённый кровью врагов, неустанно разил предателей, что осмелились встать под знамёна Голицына. Он чувствовал, как его плечи заливает потом, а руки с каждым мгновением отзываются тупой болью. Но он не мог остановиться.
— Держите линию! — проревел он, отбивая мечом очередной удар.
Слева от него пехотинцы уже начали пятиться под натиском закованных в сталь штурмовиков Голицына. Маги смерти, закутанные в багровые мантии, возводили тёмные заклинания, от которых даже воздух становился вязким. Из их рук рвались спирали некротической энергии, испепеляя живых и заставляя павших вставать вновь. Это была настоящая бойня.
Андрей стиснул зубы. Он поднял меч к небу, и его голос взлетел над грохотом сражения:
— Гаубицы к бою! Огонь по магам!
Слева, там, где выстроились артиллеристы Годуновых, взметнулись сотни огненных снарядов. Они полетели к врагу, вспарывая воздух, и через мгновение маги смерти начали падать один за другим, подорванные зачарованными ракетами.
Но этого было недостаточно. В этот момент центральный фронт Голицына рванулся вперёд.
Рыцари в чёрных латах, ведомые полководцем Голицына, врезались в передовую Годуновых. Их натиск был невероятен, и ряды солдат начали трещать, ломаться.
Андрей видел, как его люди, даже самые закалённые воины, дрогнули. Если они падут, падёт вся линия обороны.
Андрей стиснул рукоять меча, его дыхание вырывалось тяжёлыми рывками. Он знал: пришло время действовать самому.
— Вперёд!
Он прыгнул в гущу врагов, разя их клинком. Его меч сверкал молнией, отсекал головы, пробивал щиты, рассекал плоть. Он чувствовал, как каждый удар отдаётся в мышцах, как вокруг него бушует хаос, но он не позволял себе останавливаться.