Монах должен отказаться от всякого личного желания, как он отказался отличной собственности. «Монахи не могут владеть не только своим телом, но и своей волей. Обо всем заботится аббат, начиная от пищи и одежды и кончая духовной жизнью своих детей». Нет ничего необходимее для монаха, чем послушание. Для того же, чтобы достигнуть его и нужного для религиозной жизни сосредоточения сознания, следует соблюдать полное молчание. И монахи Бенедикта хвалились тем, что в их монастыре царит глубокая тишина. Позднее, уже у клюнийцев, выработался даже особый язык знаков. Чтобы удержать монастырь на желаемой высоте, аббат нуждается в ничем не ограничиваемой власти, и он обладает ею, наблюдая, чтобы братья исполняли свои обязанности: молчали, трудились, читали установленное число псалмов, чему придавалось особенное значение; напряженно вглядывались в образы Христа и Богоматери.
Монастыри Бенедикта Аньянского казались и клиру, и религиозным магнатам идеалом монашеского общежития. Поэтому в целом ряде новых монастырей основатели их предписывали соблюдение устава Бенедикта, обыкновенно указывая на тот или иной известный монастырь, как на образец для основываемого ими, или же отмечая отдельные, по их мнению, наиболее ценные черты такого идеального монастыря. Такими новобенедиктинскими монастырями были основанные богатым и знатным мирянином Берноном Жиньи и Бом (Baume les Messieurs) — оба около Макаона. С тех пор как сам Бернон сделался аббатом Бома и Жиньи, владения нового аббатства, уже выделившегося строгостью своей жизни и привлекшего внимание религиозной знати, стали быстро увеличиваться. Между прочим, в 910 году основан был и новый маленький монастырь на подаренной Бернону герцогом Гильомом вилле Клюни. Еще ранее «аббат Жиньи» был освобожден от подчинения местной церковной власти и поставлен под непосредственное покровительство папы, что вполне согласовалось с уже обнаружившейся тенденцией эпохи. Но в пределах своего аббатства Бернону приходилось вести упорную борьбу с партией монахов, не желавших примириться с тем строгим направлением, какое хотел придать жизни своих монастырей Бернон. «К чему, — говорили они, — принуждают нас к соблюдению этого, а не другого устава? В одном монастыре живут так, в другом иначе, и не ворчат, и не спорят друг с другом, как предписывает святой Бенедикт Нурсийский. Этот обманщик Бернон требует от нас соблюдения разных суеверий!» Борьба умеренного и строгого (аньянского) направлений привела даже к временному расколу аббатства. При преемнике Бернона — Одоне (924 г.) — Жиньи, Бом и некоторые другие обособились под главенством своего аббата Бидона. Клюни, Деоль и Массэ остались верными законному аббату.
Сын известного своим знанием античной литературы и права, равно как и своей религиозностью Аббона — Одон (род. в 878 или 879 г.) начал свое образование под руководством одного священника. Юность он провел при дворе герцога Аквитанского Вильгельма. Но скоро всплыли религиозные влечения, чему способствовала и близость такого религиозного центра, как Тур, где у могилы святого Мартина сам Одон исцелился от мучительных головных болей. Одон стал клириком. Вице-граф Тура Фулькон предоставил ему церковь Святого Мартина и около нее келью. Он же доставлял средства к жизни быстро приобретшему известность своей святой жизнью Одону. К новому клирику приходили за советами миряне; попадавшие в Тур магнаты спешили посетить его. Но Одон не ограничивался аскезой и изучением религиозной литературы, ради чего ездил даже в Париж. Он жаждал более полного отречения от мира, замкнувшись в своей келье, стараясь соблюдать устав Бенедикта, подвергая плоть свою изнурительным постам, бодрствуя и борясь с демонами. Понемногу созрело в нем решение сделаться монахом, и в 908 или 909 году он достучался в двери аббатства Бом.
Воспитавший себя на аскетической литературе, изучивший Григория Великого и Августина, Одон со всей энергией своей натуры выступил, сделавшись аббатом, в защиту своих аскетических идеалов, неустанно стремясь к обновлению жизни своего аббатства, резкими, иногда грубыми проповедями стараясь воздействовать на мир. «О, если бы мог я всех женщин этой области, лежащих в плотских узах, вырвать из этих уз и приобресть для вечного блага!» «Если так велика вина в брачном соитии, что из-за нее одной должно быть наказанным дитя, какова эта вина в прелюбодеянии!» Таковы основные мысли его проповедей.
В нападках своих Одон не щадил никого, даже знати, с которой был связан прежней своей жизнью и новой деятельностью аббата. «Не природа, а честолюбие, — говаривал он, — создает мирскую знать». Но это не демократический, а религиозный мотив. Грехи человечества чудовищны. Оттого и прекратились на земле чудеса, что люди погрязли в преступлениях. Но близок час, когда станут творить чудеса предтечи антихриста. Надо спасаться, пока еще не поздно. И с самых первых шагов своих Одон занят не только мыслью о себе, но и мечтой об обновлении Церкви и мира. Надо, говорит он, поднять падающую Церковь. Из нее исчезла прежняя дисциплина. В ней много пресвитеров, предающихся мирским наслаждениям (а что для аскета не «мирское наслаждение»?) и ради них забывающих о Боге. Миряне же своей жизнью и уклонением от налагаемых Церковью наказаний еще хуже клира. Но главной мыслью этого «могильщика» (так называли Одона за постоянно опущенные в землю глаза) было, конечно, «возрождение» монастырей.
До сих пор идея монастырской реформы жила главным образом в среде белого духовенства, из рядов которого вышел сам Одон, и знати, — только привлекая к себе на службу отдельных аскетов, как Бенедикта Аньянского. У самих аскетов определенной программы и ясного представления о положении Церкви не было. В связи с этим понятно, какое значение имело появление Одона во главе Клюни, растущего при очевидном сочувствии и помощи знати, поставленного под покровительство пап, дававшее ему завидную независимость. В 931 году папа Иоанн XI подтвердил привилегии аббатства. Среди них особенное место принадлежит данному Одону разрешению принимать под свою власть другие монастыри с целью их реформировать и позволению монахам, в случае несогласия их аббата бороться с личной собственностью, пребывать в Клюни вплоть до реформы их собственного монастыря. Папа шел даже далее этого, освобождая монахов общежитий, не принявших устава, от повиновения своим аббатам. Подобные же привилегии Одон испросил и для другого своего монастыря — Деоль.
Религиозно-аскетические настроения знати нашли теперь желанный выход. Графы Макона и Невера, вицеграф Лиона, королевский дом Бургундии одаряют Клюни землями и передают в руки Одона другие монастыри. Реформируется основанное Хлодвигом[45] аббатство Ромэн-мутье, вступающее благодаря этому в тесную связь с Клюни. Вслед за ним при участии того же Одона реформируются и уподобляются Клюни многие монастыри Аквитании и Северной Франции. Посещавший Рим по делам аббатства и из желания приблизиться к «дому апостолов», Одон приобретает некоторое значение и влияние в самой Италии. Деятельность его и его преемников сливается с туземным итальянским течением. Одону содействуют и папы, и «делающийся покровителем монастырей» Альберих[46]: вновь отстраиваются старые аббатства Рима, заполняясь «уставными монахами» (monachi regulares). Ученик Одона Балдуин становится аббатом монастыря Святого Павла в Риме. На Авентине поднимается монастырь Святой Марии — главная квартира клюнийских аббатов в Риме, реформируется аббатство Святого Андрея и так далее. Может быть, не без влияния Одона и, во всяком случае, в связи с руководимым им движением восстанавливается и расцветает Субиако; делаются попытки обновить падающую Фарфу, позднее перенимающую клюнийские обычаи. Влияние самого Одона, задевая Северную Италию (перешедший в руки клюнийцев павийский монастырь Святого Петра), простирается и в Беневентское княжество. Под его руководством само Монте-Кассино «возвращается к правилу уставного ордена».
Когда Одон умер (942 г.), дальнейшие судьбы и значение Клюни уже определились. Клюни стояло под непосредственным покровительством папы, независимое от местного духовенства, оцененное папством и стремящимися к реформе церковными слоями. Суровый образ жизни нового аббатства: строгость и послушание во внутренней жизни, благотворительность и гостеприимство вовне — обеспечивал ему почти всеобщее сочувствие; даже местные церковные слои иногда относились к нему более чем благожелательно. В то же время стремлению к Клюни соответствовало стремление самого Клюни распространиться и распространить взлелеянную его вторым аббатом реформу монашества. Наметились и пределы влияния — Франция и Италия. Они потом расширились, захватив Германию и Испанию. Но такой быстрый успех нельзя объяснять историей самого Клюни и энергией Одона. Он был возможен только благодаря сильным местным течениям, идущим Клюни навстречу. Мы знаем, что они были в Италии, хотя и принесли свои плоды несколько позже. Но они были и в других местах.
Одновременно с деятельностью Одона и вне зависимости от нее замечается религиозный подъем в Нижней Лотарингии. Так же как во Франции и Италии, он носит резко выраженный аскетический характер и так же прежде всего проявляется в среде знати. «Знатнейший сикамбр»[47] Герард покинул блестящее положение при дворе намюрского графа и свой меч ради уединенных молитв и постов в своем поместье Бронь (Brogne). Ранее 923 года здесь возник обогащенный привезенными Герардом из парижского Сен-Дени реликвиями монастырь. Сам его основатель все еще мечтал об одиночестве и потому, передав управление приобретшим известность в Брони приору, добровольно заточил себя в келье около церкви. Но отсюда его извлекла религиозная ревность лотарингского герцога. Помимо собственной воли Герард превратился в реформатора лотарингских и фландрских монастырей, чему энергично содействовали знать и духовенство.