льности ордена и необходимой для этого свободе передвижения доминиканских проповедников. Отсутствие личной и общей (в последнем случае только формальное) собственности придавало ордену удобоподвижность и сосредоточенность его на одной цели — заботе о душе ближних (cura animarum). Точно так же целям доминиканцев соответствовали и внесённые ими в жизнь каноников изменения. Отсутствие предписаний о необходимости физического труда позволяло посвятить более времени обучению братьев, аскеза и молчание содействовали внутренней подготовке проповедника. Существование монастырей, лишь формально примиримое с идеалом абсолютной бедности, сделало возможным систематическое обучение братьев и организацию преподавания. Позднее в каждом доминиканском монастыре было свое studium particulare,[96] для завершения же образования служили введённые с 1248 года studia generalia[97] в Монпелье для Прованса, Болонье для Италии, Кёльне для Германии и Оксфорде для Англии. Это делало ненужною посылку доминиканцев в университеты и возможным желательное направление преподавания. Организация самого преподавания была завершена общим собором 1259 года, на котором присутствовали такие светила доминиканской науки, как Альберт Великий и его ученик Фома Аквинский.[98] Курс обучения, имевшего главною целью подготовку проповедников, был рассчитан на 6-8 лет. Первые два года посвящались философии, вторые два — основному богословию, церковной истории и праву. Последние два — углублённому изучению богословия, руководством для чего служила Summa theologica[99] Фомы Аквинского. Наиболее способные ученики по окончании этого шестилетнего курса делались лекторами (lectores), а через семь лет магистрами (magistri studentium). Через тринадцать лет, пройдя степень бакалавра, они могли стать магистрами богословия (magistri theologicae) — высший сан ордена, рядом с которым стоит сан «общего проповедника» (praedicator generalis), получаемый после успешной двадцатипятилетней проповеднической деятельности.
В первой четверти XIII века окончательно, сложилась и организация ордена, развивавшаяся — что объясняется составом ордена — более планомерно и спокойно, чем миноритская. Подчиненные приорам монастыри объединялись в находящиеся под властью провинциалов провинции. Во главе ордена стоял [135] избираемый провинциалами и особыми избирателями (по два на провинцию) пожизненный генеральный магистр (magister generalis), власть которого была ограничена ежегодным (позже каждые два года) генеральным собором, причем законодательная инициатива собора была умеряема необходимостью для действенности той или иной меры принятия её последовательно тремя соборами (inchoatio, approbatio, confirmatio).[100] Состав ордена не вполне однороден: наряду с братьями-клириками существовали ещё братья-миряне. И это естественно сложившееся и у францисканцев деление обеспечивало деление функций внутри ордена и, следовательно, возможность для клириков, возложивших все материальные заботы на мирян, всецело отдаться своей учёной и проповеднической деятельности.
Глава XIII. Церковь и нищенствующие ордена. Судьба апостольского идеала
1. Нищенствующие ордена (францисканцы, доминиканцы и слитые в один орден папскою буллою 1255 года августинцы-еремиты, включившие в себя тосканских еремитов, джьянбонитов и католических бедняков), возникшие под влиянием нового понимания христианского идеала, сыграли важную роль в истории церкви. Эти ордена доказывали самим фактом своего существования, что в римской церкви можно вести апостольскую жизнь, можно даже мирянам (особенно у францисканцев и еремитов). Они были демократичнее прежних орденов, идя этим навстречу религиозным потребностям широких слоёв общества, всё более христианизуемого. Моральному идеалу еретиков католиками был противопоставлен тот же моральный идеал, выгодно отличающийся от первого тем, что церковь его признала и взяла под своё покровительство, тем, что он не требовал от своих последователей разрыва с прочно укоренившимися традициями культа и догмы. Основными моментами этого идеала были апостольская жизнь, выражающаяся, главным образом, в строгом понимании бедности, и апостольская деятельность — воздействие на мир примером, словом увещания и борьбою с ересью и безнравственностью.
Францисканство своим пониманием бедности наиболее далеко от традиции, и оно же, благодаря особенностям личности его [136] основателя, сильнее прочих впитало мистические настроения эпохи, воплотившиеся в облике «серафического отца» и выраженные в многочисленных творениях «серафического доктора» Бонавентуры. Августинство сочетало новые идеалы с традицией еремитизма, торжествующей у кармелитов. Наконец, доминиканство приближается к типу строгих каноникатов, сливая особенности викторинцев и премонстранцев и другими своими сторонами примыкая к францисканству. Эти основные, изначальные особенности четырёх нищенствующих орденов не сгладились вполне и позже. Все они поддались ассимилирующему влиянию старых идеалов, сказывающихся всё сильнее с притоком новых лиц, которые не могли вполне проникнуться мировоззрением своего ордена и, увлечённые, но не переделанные им, приносили с собою иные навыки и иные привычки. Особенное значение имел приток клириков и людей богословски-образованных, поддерживаемых могучею рукой церкви, увлечённой новым, но понимающей это новое по-старому. Влияли ордена и друг на друга. Вслед за миноритами доминиканцы строже поняли идеал бедности. Под влиянием соперничества с доминиканцами и поставленных эпохою и церковью задач францисканцы развили свою проповедническую деятельность, подняли научное образование и занятия наукою в ордене, противопоставив Фоме Аквинскому Бонавентуру, увлеклись борьбою с ересью. И минориты, и доминиканцы вместе с настроениями эпохи обусловили характер апостольской деятельности августинцев и повлияли на кармелитов. С другой стороны, необходимость в организации могла быть удовлетворена лишь обычными формами, выработанными долгим развитием через клюнизм и цистерцианство и признанными со стороны соборов. Особенности организации отдельных орденов не застилают общей им всем традиционной основы, все равно дана ли она основателем ордена, как у доминиканцев, папою, как у августинцев, или же создана долгим и болезненным процессом развития, как в ордене Франциска. Немыслимость жизни большого раскинувшегося ордена одними доброхотными деяниями без заботы о завтрашнем дне привела к весьма значительной орденской собственности, замаскированной убедительным для того времени различением собственности и владения. Необходимость постоянных пристанищ для многочисленных братьев и планомерного руководства ими создала монастыри нищенствующих орденов; у доминиканцев же и августинцев (не говоря уже о кармелитах) общежития были необходимы и появились с самого начала.
Во всех этих изменениях важную роль играло отношение новых орденов к церкви. Рим понимал ценность существования нищенствующих орденов как носителей нового идеала в лоне церкви. Но курия, знавшая монастырскую жизнь и понимавшая [137] людей лучше какого-нибудь Франциска, понимала, что в ордене должно существовать единство, должна быть организация. Поэтому она сочувственно относилась к консолидации францисканского ордена, хотя эта консолидация и не вполне соответствовала намерениям Франциска. И здесь не было злого умысла, лукавства или пренебрежительного отношения к святому. Папа Григорий IX умилялся перед бедностью и самоотречением, но, преклоняясь перед идеалом, он умел примирить его с требованиями жизни. Там, где чуткая совесть Франциска, трепеща, угадывала измену «Владычице Бедности», папа Григорий видел только уступку необходимости, неизбежную, но устранимую чем-нибудь вроде различения собственности и владения и потому даже не нарушающую идеала. Идеею консолидации монашества, которая одна только и могла сделать возможным должный и необходимый надзор церкви за ним, руководилась курия, осторожно, но твёрдо объединяя многочисленных тосканских еремитов, а потом в 1256 г. слив их с джьянбонитами и католическими бедняками.
Но нищенствующие ордена обладали не только показательным значением, были не только доказательством возможности апостольской жизни внутри церкви. Доминиканцы вслед за католическими бедняками с ожесточением бросились на «хищных волков», опустошающих вертоград Господен, — на еретиков, превратясь в «божьих собак» (Domini canes).[101] За ними потянулись францисканцы и даже августинцы. Борьба с ересью сделалась существенной стороною апостольской деятельности новых орденов, покрываемой термином cura animarum. «Забота о душах», конечно, шире борьбы с ересью, и целью новых монахов было вообще воздействие на нравственность масс, распространение среди них правильных представлений о христианской жизни и основ христианского учения. Эта пастырская деятельность была неразрывно связана с совершением нищенствующими клириками таинства исповеди, а отсюда вытекало и совершение других таинств, приводящее нищенствующие ордена к многочисленным конфликтам с клиром. Ни сами нищенствующие ордена, ни Рим отнюдь не сводили всё к борьбе с еретиками, хотя и придавали ей важное значение: доминиканцы и францисканцы захватили в свои руки принявшую в 30-х годах XIII века окончательный свой вид инквизицию. Из всего этого ясно, как должна была относиться и относилась церковь к развитию пастырской деятельности, образования и научной работы в нищенствующих орденах. Отношение церкви ясно всплывает в длинном ряде привилегий новым орденам, будет ли это охрана миноритов и доминиканцев от притеснений ревнивого к своим доходам и влиянию белого духовенства, или защита монахов-профессоров парижского университета от кастовых притязаний местной ученой коллегии. [138]