После завтрака матушка игуменья собрала в приемной всех сестер и пригласила к ним полковника Садовника. Монахини, одни в слезах, другие рыдая, долго его упрашивали, чтобы он оставил в монастыре всем дорогую и незаменимую сестру Таисию. Однако на все их просьбы полковник отвечал очень кратко, что у него есть приказ, им с Таисией сегодня в обед нужно обязательно выехать.
Потом потянулись семьями сельчане, которым она оказывала медицинскую помощь, а таких набралось почти все село. Шли люди даже из дальних сел. Говорили с ней мало: женщины со слезами в глазах тяжело вздыхали и крестились, а мужчины с печалью и болью прощались с хорошим и добрым человеком. Их взгляды были красноречивее всяких слов. Им всем было ясно, что они уже наверняка не увидят заботливую сестру Таисию, которую можно было вызвать к больному в любое время суток, а она всегда безотказно к ним приходила.
В два часа дня подали лошадей, потом в монастырь въехало большое количество кавалеристов, которые окружили сани. В монастырской приемной монахиня прощалась с сестрами, от волнения говорить она совершенно не могла, а только плакала и крестилась. Но вот полковник Садовник дал команду. Таисия, сестра Ирина Данилович и сестра Дарья, провожавшая их до районного центра Букачевце, сели в сани. Монахиня Таисия в последний раз взглянула на монастырь, заплаканных монахинь и матушку игуменью, перекрестилась, и их кавалькада тронулась в путь. Полковник уселся в отдельные сани с автоматчиками.
До Букачевце доехали без происшествий. В райцентре распрощались с сестрой Дарьей, сани заменили на автомашины. Таисия, сестра Ирина и полковник устроились в легковушке и к вечеру были уже в Бурштынде. Ехать дальше из-за сплошной темноты было невозможно, и они остановились на ночлег в квартире командира 13‑й бригады внутренних войск полковника Хазова. Таисии и Ирине выделили отдельную комнату, но они так и не сомкнули глаз, всю ночь провели в молитвах и слезах.
Утром полковник Садовник объявил, что за день они намерены на автомашине добраться до Львова, однако этим пожеланиям не суждено было сбыться. В пути встречались непредвиденные препятствия, некоторые мосты через реки и речки оказывались то испорченными, то взорванными. Полковник нервничал, кричал на офицеров и солдат, ремонтировавших мосты, но это не помогало. Досталось от Садовника и Таисии из-за ее угнетенного настроения, упреки сыпались на ее неровный характер, который «сам не знает, что лучше». Вот в такой нервной обстановке доехали они только до маленького городка под названием Бережаны, где и заночевали.
Таисию с сестрой Ириной поместили в маленькую комнатку со скрипучими кроватями какого-то странного дома, по всей видимости, местного отдела НКВД, который располагался в окружении войск. Хотя прошлая ночь у них прошла без сна, и здесь заснуть монахини долго не могли, только под утро они забылись в тревожном сне. Но только они заснули, как их разбудил Садовник. На рассвете они выехали из Бережан и через Зельев к часам 12 дня прибыли во Львов.
Монахиню Таисию и сестру Ирину поместили в большой особняк, каждой выделили отдельную квартиру. Вместе с ними поселился и полковник Садовник. Здесь, в этом благоустроенном и красивом доме, Таисия почувствовала, что находится в условиях неволи, под надзором. После обеда сестра Ирина решила выйти в город, чтобы добраться до дворца Святого Юра и сообщить его преосвященству Иосифу Слипому об их поездке в Москву. Однако у массивных, резных дверей, запертых на ключ, она встретила Садовника, который решительным и несколько злым голосом сообщил ей, что выходить им из дома категорически запрещается. При желании можно написать письмо митрополиту, которое он пообещал сразу же отправить адресату.
Душа Таисии рвалась назад, в монастырь, ей стало так жалко себя, что она после рассказа Ирины бросилась на кровать и почти весь день проплакала. Вечером к ней зашел полковник, обнял ее, затем поцеловал, и они проговорили допоздна. После Москвы он пообещал свозить ее в Ленинград, чему она несказанно обрадовалась.
Недавние утренние неприятные впечатления сгладились настолько, что монахиня впервые после отъезда спокойно проспала всю ночь. Следующий день прошел весь в заботах к отъезду. Полковник тщательно проверил и упаковал все рукописи «Воспоминаний» Таисии, которые он взял с собой из монастыря.
В полночь они сели в поезд Львов – Киев. Ехали в отдельном купе, в котором с ними оказалась молодая, симпатичная дама – киевлянка, возвращающаяся домой из командировки. Хитрая и наблюдательная сестра Ирина, когда Садовник вышел по каким-то делам из купе, прошептала на ухо Таисии, что словоохотливая дамочка приставлена следить за ними.
Она поняла это, когда полковник, выходя из купе, подмигнул ей. Таисия ничего не ответила, но в душе согласилась с ней, потому что дамочке ой как хотелось выведать у них, о чем это они там шепчутся между собой. А монахини заправили постели на верхней и нижней полках и улеглись спать, на верхней полке устроилась сестра Ирина. Дама заняла полку напротив Таисии, а наверх через какое-то время улегся полковник. Поезд шел с частыми остановками всю ночь, и ни на минуту Таисия не сомкнула глаз – в дороге даже в молодые свои годы она не могла спать.
В Киев прибыли утром. На вокзале их встречал какой-то вежливый капитан на машине, который отвез их на квартиру, где они должны были коротать время в ожидании московского поезда. Таисия и Ирина пожелали улечься спать, а Садовник уехал по делам в город. В квартире с ними остался, как он им представился, капитан Николай Васильевич.
Киев покинули ночью. Таисии было очень жаль, что ей не удалось посмотреть этот когда-то такой прекрасный город, а теперь ужасно разрушенный фашистами. Полковник пообещал, что обязательно еще не раз побывают в Киеве и вот тогда они будут бродить, гулять и любоваться этим городом, а теперь у них совсем нет свободного времени.
В Москву ехали довольно долго. Поезд делал частые остановки на станциях, где почти отсутствовали здания вокзалов, их заменяли временные деревянные строения или вообще стояли приспособленные под них вагоны. Кругом виднелись руины, горы битого кирпича и покореженного железа, многочисленные сожженные танки и машины. Глядя в окно вагона, Таисия и Ирина от страха крестились, тяжело вздыхали, представляя, что тут совсем недавно происходило. Ад… кромешный ад…
«О, бедный русский народ. Сколько же досталось на твою долю», – думала Таисия, рассматривая еще одну полностью разбитую станцию. Чем ближе поезд приближался к столице, тем холоднее и ненастнее становилась погода. Монахиня вспомнила матушку игуменью, которая почти насильно заставила ее взять шубу. Теперь-то она видела, что она ей здесь обязательно пригодится.
В Москву прибыли в последнее воскресенье марта 1945 года. Киевский вокзал, ранее называвшийся Брянским, Таисия узнала, в нем мало что изменилось с 1917 года, когда она последний раз была в Москве. Как и в том далеком году, кругом сновали в основном военные, слышалась русская гармошка, небольшая группа солдат и офицеров под дирижерством высокого усатого майора пела неизвестную ей песню:
Бьется в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поет мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза.
Она остановилась, вглядываясь в радостные лица поющих, один из офицеров приветливо махнул ей рукой, приглашая в их компанию. Таисия смутилась, раздался дружный громкий русский хохот, и только теперь она поняла, что она на родине… своей родине, где отсутствовала четверть века.
«Что ждет ее здесь? Какую судьбу уготовил ей Бог?» – грустно подумала она. А полковник Садовник настойчиво махал ей рукой, приглашая ее поторопиться, он с сестрой Ириной и встретившим их у вагона лейтенантом Николаем Смирновым уже подходил к ожидавшей на привокзальной площади легковой автомашине.
О монашке доложено Л.П. Берии. Перед тем как везти Таисию в Москву, произошли следующие события. Первоначально о ней было доложено заместителю наркома внутренних дел Украинской ССР по милиции Н.А. Дятлову, находившемуся в то время третий месяц в командировке во Львове.
Тот день у Дятлова начался с большой неприятности. В небольшом лесу под Бережанами на мину бандеровцев напоролся «студебекер», заполненный курсантами школы милиции. Националисты почти в упор расстреляли из пулеметов и автоматов вчерашних мальчишек-школьников, еще не нюхавших пороха. Одиннадцать убитых, семь раненых – таков итог этого злодеяния.
Комиссар милиции в который раз перечитывал фамилии погибших, представляя, что будет у них дома, в Саратовской области, когда родители узнают, что погибли их дети от рук своих же соотечественников – украинцев, воюющих с особым остервенением и жестокостью.
Настроение у заместителя наркома было прескверное, дежурный офицер, заглянув уже второй раз за дверь его кабинета, тут же ее закрыл. Хмурое лицо начальника ничего хорошего ему не предвещало. А полковник госбезопасности Садовник и командир 19‑й бригады внутренних войск полковник Хазов настаивали срочно доложить о своем прибытии. Наконец, дежурный решился и вошел к заместителю наркома, но тут же вылетел оттуда пунцовым. Из кабинета донесся зычный бас:
– Ладно, приглашай их. Я жду.
В кабинет Садовник и Хазов вошли улыбаясь, они хорошо знали отходчивый характер Николая Алексеевича, видно, опять начитался оперативных сводок и вот переживает за потери. Потери, действительно, большие.
Эта бессмысленная борьба бандеровцев, да какая это борьба, настоящая война, война жесткая, кровопролитная унесла уже несколько тысяч жизней как со стороны военнослужащих, так и местного населения.
Дятлов крепко пожал руки полковникам и сразу спросил:
– Ну, как там в Букачевце? Успехи есть?
Хазов четко доложил о результатах операции против бандеровцев в Букачевском районе: убито 36 бандитов, 41 захвачен при облавах в селах, ликвидировано 6 баз – схронов с боеприпасами и продовольствием. Когда он сообщил, что со стороны внутренних войск потеряно 11 бойцов и офицеров, заместитель наркома помрачнел, потом тяжело вздохнул и произнес: