Находясь в больнице, я часто беседовал с «Монашкой», которая снова возвращалась к разговорам о Ленинграде, бывшем Царском Селе, жаловалась на то, что ей – «русскому человеку, в силу независящих от нее обстоятельств, приходится находиться вне родины» и зачастую оказывать медицинскую помощь «врагам России» – бандеровцам.
В одну из таких бесед «Монашка», находясь в крайне взволнованном состоянии, задала мне вопрос: «Прощает ли новая Россия людям, находившимся в старой царской России?»
Я дал положительный ответ и настойчиво стал расспрашивать «Монашку» о том, кем она является. «Монашка» расплакалась и призналась мне, что она является родной дочерью бывшего царя Николая Романова – Татьяной Николаевной Романовой.
Одновременно с этим признанием «Монашка» рассказала, что в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 года при приведении в исполнение приговора в отношении бывшего царя Николая Романова, членов царской семьи и их приближенных, ей удалось случайно спастись от расстрела, спрятавшись в темном коридоре под лестницей. При побеге «Монашка» была ранена часовым в переносицу, после чего почти в бессознательном состоянии была доставлена сторожем в Ново-Тихвинский монастырь.
Из Екатеринбурга «Монашка» при помощи члена «Общества спасения царя и России» Радищевой Е.И. была вывезена в Калугу, а затем в Киев.
В 1919 году в Киеве «Монашка» перешла в католическую веру, а в 1920 году вместе с отступающими польскими войсками выехала в Польшу и до 1921 года проживала в Ченстохове. В 1921 году «Монашка» вступила в католический монастырь, переехала в Варшаву, а в 1922 году выехала в Париж.
По словам «Монашки», в 1923 году она якобы была в Ватикане, получила личное благословение Папы Римского, который подарил ей свой портрет, как Татьяне Романовой с собственноручной подписью.
В 1930 году «Монашка» переехала из Парижа в гор. Несвеж (Польша) и находилась в течение двух лет в монастыре Святых Даров. Из этого монастыря «Монашка», с разрешения Папы Римского, вследствие болезни, переехала под Варшаву в частную санаторию доктора Николая Красовского.
В 1932 году «Монашка» выезжала в Вену, где лечилась от сердечной болезни до 1935 года.
С 1936 по 1940 год «Монашка», по ее заявлению, находилась во Львове при митрополите Андрее Шептицком, покровительством которого она пользовалась.
В ноябре 1940 года «Монашка» вступила в Подмихайловский грекокатолический монастырь Святого Василия Великого, где находилась до последнего времени.
В монастырской больнице «Монашка» передала мне 15 тетрадей-воспоминаний, в которых она описывает свою жизнь до 1918 года.
Перед моим уходом из больницы «Монашка» мне заявила, что она хочет «до конца своей жизни работать только в России», и написала заявление об этом на имя товарища Сталина.
При этом представляю упомянутое заявление «Монашки».
Полковник госбезопасности
Н. Садовник.
25 марта 1945 года».
Кроме этих рапортов, он продиктовал и письмо Таисии на имя И.В. Сталина.
«До Маршала Советской России господина Сталина.
Я, Татьяна Романова, вторая дочь бывшего царя России Николая Александровича Романова, видя Ваши доблестные подвиги с ненавистной мне Германией, решила смиренно просить Вас позволить мне поработать на благо дорогой моей обновленной Родины России.
Татьяна Романова».
В тот же день принятые Савицким по «ВЧ» документы были отпечатаны в четырех экземплярах. На следующий день первый экземпляр рапортов Рясного и Садовника, а также письмо «Монашки» Кобуловым были направлены на имя Л.П. Берии, а второй экземпляр адресован наркому госбезопасности СССР В.Н. Меркулову. О том, что руководители двух союзных наркоматов читали эти документы, свидетельствуют имеющиеся на них автографы.
К проверке «Монашки» приступил полковник госбезопасности К.С. Савицкий.
Константин Сергеевич Савицкий всегда относился с большой ответственностью к выполнению поручений наркома. Ох, сколько их было в его жизни. Ведь с Берией судьба свела его еще совсем молодым человеком в далеком уже 1931 году. Лаврентий Павлович в то время совмещал две должности – заместителя председателя секретно-оперативного управления Закавказской ГПУ и председателя ГПУ Грузии, а Савицкий был назначен оперуполномоченным дорожно-транспортного отдела ГПУ Грузии. Работа у него пошла, и вскоре его заметил Л.П. Берия, который в середине 1931 года уже являлся полномочным представителем всего Закавказского ГПУ.
Савицкого стали включать в оперативно-следственные бригады, которые вели уголовные дела по лицам, указанным самим полномочным представителем ГПУ в Закавказье. Поручения он получал и тогда, когда Берия возглавлял грузинскую, а затем и закавказскую партийные организации. Именно в это время органами госбезопасности Грузии был расследован ряд сложных уголовных дел, многочисленные участники которых обвинялись в подготовке террористических актов против самого Л.П. Берии. В следственных мероприятиях по этим делам участвовал и Савицкий.
Конечно, если вернуться к указанным делам, то все они были «дутыми», построенными на показаниях подследственных, которые они, следователи, получали от арестованных путем систематических психологических пыток и избиений. Все эти уголовные дела фальсифицировались руководством НКВД Грузии по указанию Берии.
Лаврентию Павловичу так хотелось пролезть на самый верх, засветиться там у самого Сталина, что он шел на все, в том числе и на создание террористических организаций, деятельность которых была направлена против него, «видного государственного и партийного деятеля Кавказа». Хозяин вскоре действительно заметил старания Лаврентия Павловича и 22 августа 1938 года назначил его заместителем наркома внутренних дел СССР, а в ноябре того же года – наркомом.
Рос и Савицкий. За успехи в работе он был назначен заместителем начальника ОДТО Закавказской железной дороги, а в 1941 году стараниями начальника Главного экономического управления НКВД СССР Богдана Захаровича Кобулова его перевели на работу в Москву. Какое-то время выполнял особые поручения Лаврентия Павловича, а с середины 1941 года, когда Кобулов был назначен заместителем наркома внутренних дел СССР, Савицкий стал его помощником.
Свое участие в разработке «Монашки» Константин Сергеевич начал с беседы с чекистами, курировавшими ученых Академии наук и Московского госуниверситета. Ему нужен был специалист-историк по новейшей истории СССР, который проконсультировал бы его, дал ему ответ на поставленные наркомом вопросы о судьбе царя Николая II и его семьи. Его интересовал вопрос об отречении Николая II от престола, пребывания царской семьи в Тобольске, а затем в Екатеринбурге… Как царь и его семья попали в эти города? Вопросы… Вопросы… Их было не счесть… Но на них нужно было отвечать. Для этого и требовался ему человек, который помог бы ответить на них.
Савицкому помог старший оперуполномоченный 2‑го управления НКГБ СССР Виктор Иванович Кожевников, который с довоенных лет курировал Академию наук и прекрасно знал многих ученых-историков. Круглолицый, невысокого роста капитан госбезопасности словно из рога изобилия сыпал десятками фамилий, давал им яркие, сочные характеристики, подробно рассказывал о их научных трудах. Однако пока нужного помощнику Кобулова человека они среди названных Кожевниковым почти трех десятков московских историков найти не могли.
Но вот Виктор Иванович хлопнул себе ладонью по лбу и выдохнул:
– Старею, наверное, Константин Сергеевич. Доктора исторических наук Бориса Григорьевича Продвисова забыл. Из Института истории. Не человек – ходячая энциклопедия. Он и нужен вам. Мне кажется, для него нет неразрешимых вопросов. Да, и работает по интересующему вас периоду нашей родины.
Кожевников замолчал, открыл сейф и вытащил толстую, несколько потрепанную алфавитную книгу, страницы которой были испещрены фамилиями и номерами телефонов. Вот он удовлетворенно ткнул пальцем в страницу с буквой «П» и произнес:
– Телефон его у меня есть, Константин Сергеевич. Можем сейчас и позвонить.
Савицкий в знак согласия кивнул, и Виктор Иванович набрал номер телефона. В трубке раздался вежливый женский голос. Поздоровавшись, Кожевников попросил Бориса Григорьевича. Женщина попросила его подождать, и вскоре он услышал хриплый голос Продвисова. Виктор Иванович представился и попросил принять его хорошего друга для консультации по одному очень интересному вопросу истории СССР. Борис Григорьевич в ответ что-то буркнул, но Кожевников не расслышал и переспросил. Продвисов засмеялся в трубку и громким дружеским тоном сказал:
– Ты, Виктор Иванович, как всегда, темнишь, наводишь тень на ясный день. Ты говори, какой темой интересуется твой дружок. Думаю, в ней нет никакого секрета? А я соответственно подготовлюсь, и разговор у нас пойдет живой и конкретный.
Савицкий дал понять Кожевникову, что он готов говорить с историком. Старший оперуполномоченный в ответ расхохотался в трубку и произнес:
– Да вот он сидит рядом со мной. Зовут его Константином Сергеевичем. Он и объяснит тебе все, Борис Григорьевич, а я прощаюсь с тобой. До встречи.
Савицкий поздоровался с ученым и сразу сообщил, что ему срочно требуется консультация по очень сложному вопросу. Он помедлил и добавил, что его интересует судьба царя Николая II и его семьи. Продвисов не удивился вопросу, который поставил перед ним Савицкий. Недолго думая, он ответил, что вопрос ему ясен, кое-что о судьбе царской семьи знает и готов поделиться этими сведениями с уважаемым Константином Сергеевичем. Правда, для более точных ответов ему надо посмотреть кое-какую литературу, поэтому он примет его завтра, у себя дома. На том разговор был закончен, и они расстались.
24 марта 1945 года, перед самым обедом, Савицкий подъехал на машине к дому 5 по 3‑й Тверской-Ямской, где проживал Продвисов. Помощник первого заместителя наркома внутренних дел СССР поднялся на третий этаж и остановился перед высокими дверьми квартиры № 16, обитыми черным дерматином. На почтовом ящике, прибитом к двери, были наклеены вырезки названий пяти центральных газет и нескольких как научных, так и общественно-художественных журналов. Видно было, что интересы у хозяина квартиры были обширные и разнообразные.