По выздоровлении Евгений Степанович Кобылинский в июле 1916 года был направлен командиром роты в лейб-гвардии Петроградский полк, где занимался подготовкой и отправкой маршевых рот на фронт. В канун Февральской революции он со своей ротой был командирован охранять трамвайное депо, что находилось около Александровской лавры.
27 февраля, получив сведения о том, что другие охранные воинские части покинули свои объекты, снял своих гвардейцев и распустил роту. На следующий день на офицерском собрании собравшиеся революционно настроенные нижние чины избрали его командиром батальона.
Вскоре, нацепив красный бант, во главе батальона из четырех рот и оркестром направился в Государственную Думу приветствовать новую власть. Его батальон был встречен самим лидером октябристов председателем Думы Михаилом Владимировичем Родзянко. И как ему было не ликовать. Ведь Думу приветствовали отборные войска – сама гвардия. Родзянко выступил с яркой речью, поблагодарил солдат за переход на сторону новой власти.
Оркестр играл революционные марши, кругом царило ликование, радость и веселье. Однако не всем понравился этот шаг петроградских гвардейцев. Возвращаясь в казармы, они были кем-то обстреляны из пулеметов, установленных на крышах домов. Гвардейцы разбежались, праздник не получился.
Вот с этого времени боевой и храбрый полковник Кобылинский попал в поле зрения высокопоставленных представителей Временного правительства и Государственной Думы. Он им запомнился своей решительностью и преданностью новой власти. Гвардейским батальоном он командовал не долго, всего до марта 1917 года.
Рано утром 7 марта Евгений Степанович по телефону из канцелярии полка неофициально был приглашен в штаб Петроградского военного округа к самому командующему Л.Г. Корнилову. В 12 часов дня полковник и его недавно избранный адъютант Маринович прибыли в приемную штаба округа. Пришлось довольно долго ждать вызова. Наконец адъютант Корнилова пригласил его зайти к командующему. Тот сидел за столом и работал с документами.
– Вы полковник Кобылинский? – задал он вопрос.
– Я…
Получив указание садиться, Евгений Степанович сел и с интересом стал разглядывать невысокого, худощавого генерала от инфантерии, о котором так много уже говорили в России. А генерал, просматривая какие-то документы, сказал:
– На вас, полковник, будет возложено особое поручение. И замолчал.
Кобылинский спросил:
– Какое поручение, гражданин генерал?
Корнилов ему сердито ответил:
– Это вас не касается, полковник. Можете идти и ждите.
На этом разговор с Корниловым закончился. Поздним вечером на квартиру Кобылинского позвонил начальник штаба Петроградского военного округа генерал Рубен Масальский, который приказал завтра явиться в 9 часов утра на Царскосельский вокзал. Корнилов на вокзал прибыл с некоторым опозданием, но приветливо поздоровался с Кобылинским. Устроившись в купе, когда поезд тронулся, сказал:
– Вы, полковник, назначаетесь комендантом Александровского дворца, а у меня имеется предписание Временного правительства арестовать Александру Федоровну и детей.
В журнале заседаний Временного правительства от 7 марта записано:
«Слушали: О лишении свободы отрекшегося императора и его супруги.
Постановили: Признать отрекшегося императора Николая II и его супругу лишенными свободы и доставить отрекшегося Императора в Царское Село».
Прибыв в Царское Село, Корнилов и Кобылинский на автомобиле приехали в Александровский дворец, где генерал собрал всех находившихся в нем лиц в приемной и, обратившись к обер-гофмаршалу императорского дворца Павлу Константиновичу Бенкендорфу, заявил, что он желает видеть Александру Федоровну и просит Павла Константиновича узнать, когда она может его принять.
Вскоре вернувшийся Бенкендорф сказал, что через полчаса Александра Федоровна готова принять генерала. Прошло полчаса, а может, и больше. Корнилов подозвал одного из лакеев и попросил узнать, когда же Александра Федоровна его примет?
Тот вернулся быстро и сообщил, что Александра Федоровна готова его принять. Корнилов приказал всем оставаться в приемной, а сам с полковником Кобылинским поднялся на второй этаж. По указанию сопровождавшего лакея они вошли в одну из комнат, куда через некоторое время вышла Александра Федоровна, поприветствовавшая их кивком головы. Корнилов и Кобылинский ей поклонились, после чего генерал сказал:
– Александра Федоровна, мне приказано объявить от имени Временного правительства, что вы считаетесь арестованной.
Взволнованный генерал Корнилов затем попросил Кобылинского выйти и подождать его у дверей. Наедине генерал разговаривал с государыней не больше десяти минут. О чем был разговор Корнилова с Александрой Федоровной, генерал ему не сообщил. Однако, уходя, он заявил бывшей императрице, что теперь все инструкции Временного правительства будут исходить через нового коменданта дворца полковника Кобылинского.
Внизу Корнилов объявил царским сановникам и челяди, что Александра Федоровна по решению Временного правительства арестована и, если кто из них пожелает разделить ее участь со своей, тот может остаться, кто не желает – может уходить, предупредив всех, что выхода больше не будет. Остались все, за исключением Алексея Алексеевича Ресина – генерал-майора свиты, командира собственного Его Императорского Величества сводно-пехотного полка. Нижние чины не оставили его в должности командира полка, на его место они избрали полковника Лазарева.
Всего вместе с Александрой Федоровной, ее сыном и дочерями таких набралось 16 человек. Правда, позже, 21 марта по указанию Керенского, были арестованы графиня А.А. Вырубова и жена капитана 1‑го ранга Л. Ден, которые были помещены в Петропавловскую крепость.
В этот же день, то есть 8 марта, по указанию Л.Г. Корнилова сменили и царский конвой из сводного пехотного полка на лейб-гвардии стрелковый полк. Как показывал арестованный 18 июля 1927 года ярославскими чекистами Кобылинский, караул был усилен до 100 человек. Это делалось, потому что Временное правительство боялось самосуда над представителями царской фамилии.
Заменив охрану во дворце, Корнилов с Кобылинским направились в городскую ратушу, где полковник был представлен вновь избранному городскому совету, после чего генерал уехал, а вновь назначенный комендант остался в Царском Селе.
Поздно вечером к нему в ратушу пришел командир зенитной батареи капитан Климов и сообщил, что его зенитчики нашли могилу Григория Распутина, раскопали ее, вытащили цинковый гроб, изъяли деревянную икону. Климов просил полковника дать ему указания, что делать с трупом. Пришлось Кобылинскому по этому вопросу звонить Корнилову. Тот пообещал связаться с председателем Временного правительства Л.Г. Львовым и ответить ему.
Затем последовали предложения генерала Корнилова, выполнить которые из-за «глубокого снега» было практически невозможно. Тогда полковник взял инициативу на себя и предложил временно гроб поставить в один из пустых товарных вагонов, которых на путях в Царском Селе было несчетное количество. Вагон установить между другими вагонами и эти 3—4 вагона загнать куда-нибудь в тупик, а к утру может появиться какое-нибудь решение этого вопроса. Корнилов согласился. Кобылинский с несколькими солдатами сделал все так, как он говорил командующему Петроградского военного округа.
На следующий день к Кобылинскому приехал из Петрограда представитель Временного правительства, некто Купчинский, и предъявил ему предписание Временного правительства, в котором полковник обязан был выдать ему гроб Распутина. Одновременно с этим этот представитель должен был вывезти из Царского Села все бывшие царские автомобили в Петроград.
В связи с тем что станция Царское Село была оживленной и на ней всегда находилось много народа, Кобылинский с Купчинским договорились вагон с гробом Распутина переправить на станцию Павловск‑2. К этому времени, а было уже почти 2 часа ночи, туда из Царского Села под командой представителя Временного правительства начали подходить перегоняемые автомобили.
Вагон с гробом Распутина подогнали к товарной платформе, куда подогнали грузовик и установили в него гроб, прикрыли его из кладовой старым ящиком, который добыл где-то начальник станции. Грузовик затем незаметно въехал в колонну автомобилей. Как затем читал Кобылинский в журнале «Солнце России», в Петрограде, около Политехнического института, обезумевшей толпой гроб был сожжен вместе с телом Григория Распутина, о чем составлен соответствующий акт.
На допросе в июне 1927 года Кобылинский рассказал ярославским чекистам, что, после того как он вступил в должность коменданта Царского Села, к нему явился в полном вооружении эсер член Петроградского исполкома С.Д. Масловский (Мстиславский) и предъявил ему постановление за подписью председателя Петроградского исполкома Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов меньшевика Н.С. Чхеидзе, в котором тому приказывалось перевезти царскую семью в Петропавловскую крепость.
На это Кобылинский очень нервному посланцу Петросовета ответил, что на эту должность он назначен Корниловым. Он должен ему позвонить, и если генерал даст такое разрешение, то член Петроградского исполкома сможет получить тех, за кем приехал. Кобылинский потянулся к телефону, но был остановлен Масловским, тот попросил не звонить Корнилову и сказал:
– Значит, вы не разрешите взять нам царскую семью?
Кобылинский резко ответил, что нет. Тогда Масловский решил напугать полковника тем, что у него «на вокзале находится пулеметная рота и та кровь, которая прольется, падет на вашу голову». После этого посланец Петросовета вышел.
Через некоторое время к Кобылинскому явился дежурный по караулу и рассказал, что к нему явился какой-то вооруженный военный и, предъявив записку за подписью Н.С. Чхеидзе, потребовал показать ему Николая II. Караульный начальник вместе с дежурным по караулам отвели его наверх, на 2‑й этаж, и поставили его так, чтобы он мог видеть, как Николай II прошел завтракать, время было завтрака. Масловский повернулся к караульным начальникам и сказал: