22 августа 1917 года М.С. Хитрово была арестована, проведенный обыск никаких положительных результатов не дал, и бывшая фрейлина была отправлена первым же пароходом в Петроград, где она вскоре была освобождена, так как никаких подтверждающих сведений о ее связях с монархистами добыто не было.
1 сентября 1917 года в Тобольск прибыл вновь назначенный комиссар Временного правительства Василий Семенович Панкратов, бывший народоволец, просидевший за убийство жандарма 14 лет в одиночной камере Шлиссельбурга. С ним приехал его помощник Александр Владимирович Никольский, знакомый Панкратова еще по Якутской ссылке. Панкратов привез инструкцию по охране царской семьи, утвержденную министром-председателем А.Ф. Керенским, с которой на собрании были ознакомлены все офицеры и стрелки. С прибытием Панкратова Кобылинский стал только начальником по строевой части, а весь внутренний распорядок и наблюдение за царской семьей возлагалось Временным правительством на прибывшего комиссара.
Однажды из Петрограда в адрес царской семьи прибыли разные вещи, среди которых находился и ящик с вином. Вино это якобы было прислано с разрешения Керенского. Солдаты увидели вино и потребовали его уничтожить, так как в отряде был принят сухой закон. В конце концов в присутствии Панкратова и его помощника Никольского солдаты вылили вино в Тобол.
По инструкции А.Ф. Керенского царская семья могла ходить на богослужение в ближайшую церковь. Ближайшей от губернаторского дома оказалась Благовещенская церковь, куда семья ходила к ранней обедне, при этом путь от их дома до церкви охранялся цепью стрелков. В это время на богослужение никто из посторонних, за исключением церковного хора, не допускался. В церковь ходили и к обедне, а всенощная служилась дома.
Однажды к концу богослужения, когда Благовещенскую церковь покинул Е.С. Кобылинский, но в ней оставался комиссар Панкратов, дьякон вздумал провозгласить многолетие Романовым. Дьякон был остановлен Панкратовым, а стрелки после окончания богослужения хотели побить как священника отца Алексия, так и дьякона Евдокимова.
После этого случая отец Алексий (Васильев) был сослан архиепископом Гермогеном в Абалакский монастырь. Вместо Васильева богослужение стал вести отец Владимир (Хлынов). Теперь царской семьи богослужение разрешалось проводить в церкви только в двунадесятые праздники, а потом и совсем запретили ходить в церковь. Богослужение совершалось на дому в присутствии Панкратова и одного из членов комитета охраны.
Об Октябрьском перевороте в Тобольске стало известно только через две недели. Комиссар Панкратов долгое время пытался держать отряд в неведении относительно происходивших в Центре событий, но понемногу слухи об Октябре стали проникать и в солдатскую массу охраны.
Под руководством подпрапорщика П.М. Матвеева создалось революционное ядро солдат, давших на одном из своих собраний обещание – следить за семьей Романовых и в случае попытки к бегству живыми не выпускать из дома заключения ни бывшего царя, ни членов его семьи.
В конце ноября 1917 года был образован солдатский комитет охраны. С его организацией власть над Романовыми перешла к солдатам отряда. Солдатский комитет старался установить более жесткий режим для арестованных, отменяя поблажки и смягчения, которые делались Панкратовым и Кобылинским. Свита и прислуга, жившая в отдельном доме, напротив бывшего губернаторского дома, была выселена и переведена в дом, где жила бывшая царская семья. Это мероприятие было предпринято с целью предупреждения попыток монархистов к освобождению Романовых.
Неясность положения с охраной Романовых, отсутствие связи с Центром вынудили солдат охраны командировать делегатов в Петроград для доклада центральным органам советской власти. С этой целью были избраны делегаты от каждой роты по одному человеку. Побывав во ВЦИКе и в СНК и получив инструкции о порядке несения дальнейшей охраны, делегаты возвратились обратно в Тобольск.
Комиссар отряда В.С. Панкратов 24 января 1918 года подал в солдатский комитет заявление об отставке. Комитет принял отставку и выдал ему соответствующую справку.
По требованию солдатского комитета охраны с офицеров были сняты погоны. Хотел отказаться от своей должности и Е.С. Кобылинский, ему очень тяжело далось снятие погон, так, что он заболел нервной болезнью. Ведь Евгений Степанович надел погоны больше тридцати лет тому назад, будучи еще кадетом Киевского кадетского корпуса. Как человек мыслящий, с аналитическим умом он видел серьезные недостатки в правлении Николая II, сам был свидетелем различных безобразий, допускавшихся его администрацией в Царском Селе, где долго лечился от ран и полученной тяжелой контузии. Поэтому он и пошел на контакт с новой властью: сначала Временным правительством, а затем – большевиками. В лице председателя ВЦИК Я.М. Свердлова ему было приказано следить за Николаем II и его семьей, чтобы они не скрылись куда-нибудь, и это приказание им исполнялось образцово. К этому следует добавить, что с ноября 1917 года по февраль 1918 года отряд и сам Кобылинский никаких указаний из Центра не получал, хотя и запрашивал Москву.
И вот когда с офицеров сняли погоны, Кобылинский не выдержал и хотел бросить отряд и уйти за Панкратовым. Он пошел в губернаторский дом и попросил А.А. Тяглева доложить Николаю II, что ему нужно видеть Николая Александровича. Бывший император принял Евгения Степановича в комнате воспитательницы царских детей.
Кобылинский, волнуясь, быстро заговорил:
– Ваше Величество, власть ускользает из моих рук. С нас сняли погоны, я не могу больше быть вам полезным. Если вы мне разрешите, я хочу уйти. Нервы у меня совершенно растрепались. Я так больше не могу.
Государь обнял одной рукой своего русского офицера и со слезами на глазах произнес:
– Евгений Степанович, от себя, жены и детей я вас прошу остаться. Вы видите, что мы все терпим. Надо и вам потерпеть.
Потом Николай II обнял Кобылинского, и они расцеловались. В дневнике бывшего царя есть такие слова: «Кобылинский – мой лучший друг».
Александра Федоровна в одном из своих писем Вырубовой писала:
«Слава Богу, оставляют нам нашего коменданта…»
Сам Е.С. Кобылинский о своем намерении уйти из отряда в собственноручных показаниях от 18 июня 1927 года так писал: «Я хотел уйти, но остался не потому, что меня просил Николай II не уходить, а потому, что была получена телеграмма от председателя ВЦИК т. Свердлова одна мне, а копия в Совдеп, где говорилось – солдаты старых сроков будут сменены, а Кобылинскому остаться на месте. Конечно, я этого говорить следователю Н.А. Соколову не мог, так как это был ярый монархист, да еще преклоняющийся перед Победоносцевым. Мне и так в армии Колчака не доверяли».
Однако не только это заставило Кобылинского остаться начальником охраны царской семьи в Тобольске. Главной причиной была его любовь к прекрасной женщине, Клавдии Михайловне Битнер, бывшей руководительнице Царскосельской Мариинской женской гимназии, с которой он впервые встретился в госпитале, где она со своими воспитанницами помогала переносить страдания раненым воинам. Они полюбили друг друга, и, когда Евгений Степанович уехал в Тобольск, эта женщина поняла, что свою дальнейшую жизнь она уже не могла представить без него. Она добилась приема у А.Ф. Керенского, объяснила тому все, и министр-председатель дал ей разрешение на выезд.
Клавдия Михайловна Битнер в Тобольске появилась в октябре 1917 года с Гиббсом Чарльз Сиднеем, который с 1908 года преподавал английский язык царским детям. Они встретились в Тюмени, на речном вокзале и вместе приплыли в Тобольск. Вскоре Битнер стала преподавать русский язык и математику царским детям, которая не раз отмечала у них способности, но удивлялась, почему родители мало заботились в то старое, доброе время об их развитии и образовании.
Евгений Степанович несказанно обрадовался приезду Клавдии Михайловны, которая очень скоро так привязалась к царским детям и Александре Федоровне, что не представляла своей дальнейшей жизни без преподавания им русской литературы и русского языка.
Конечно, Евгений Степанович видел все это и не пытался ее в чем-либо разубеждать. Ведь он и сам уже привязался к этой, так страшно обиженной судьбой и новыми властями России, достопочтенной семье. В меру своих возможностей он пытался делать все, чтобы до нее меньше доходили разные неприятности, недоразумения и никакие грубости. Он всегда старался проявлять такт и достоинство в отношениях как с царской семьей, так и со своими охранниками-гвардейцами.
Е.С. Кобылинский на допросе ярославским чекистам показывал: «Никакие грубости и нахальства от солдат я не терпел, жили мы очень дружно».
С Клавдией Михайловной они вскоре сыграли свадьбу, в 1919 году у них родился сын, но нормальной, радостной жизни у них почти не было. Вскоре его призовут на службу в армию Колчака, а после его разгрома начались мытарства Евгения Степановича в советских лагерях для белых офицеров, а после освобождения унизительные еженедельные офицерские регистрации в подведомственных ОГПУ учреждениях.
Затем он со своей любимой очутился в Рыбинске, где вроде началась налаживаться их жизнь. Но вдруг Тобольский окружной отдел ОГПУ напал на след прислуги графини А.В. Гендриковой – Паулины Касперовны Межанц и та показала, что в Рыбинске проживает Е.С. Кобылинский, друг семьи Романовых.
Следствие было проведено очень быстро. Совсем короткая агентурная разработка, и было состряпано дело на монархическую организацию во главе с полковником Е.С. Кобылинским. Затем последовал его арест в июне 1927 года, несколько допросов, и уже 10 октября дело слушалось на заседании коллегии ОГПУ. Евгения Степановича Кобылинского и еще троих его сотоварищей приговорили к расстрелу.
Жизнь на новом месте у Николая II и его семьи вначале текла тихо и спокойно, с регулярным посещением Благовещенской церкви, постановкой пьес разных авторов и читкой вслух. Дети усиленно занимались учебой: богословие им преподавала сама Александра Федоровна, а историю – Николай II. К.М. Битнер, как уже говорилось, занималась математикой и русским языком с литературой. Гиббс изучал с детьми английский язык, а Жильяр – французский.