– Да, – протянул царь, – чувствуется, что виды он видывал. С перчиком комиссар.
Тут с заднего колеса за воротник шинели Николая II попал кусок грязи. Он недовольно поморщился и полез ее доставать. Достав ком грязи, он подбросил его в воздух, затем поймал и отбросил в тайгу. А Касьян усмехнулся и сказал:
– Вам бы, Николай Александрович, будучи царем, следовало проложить здесь железную дорогу. В поезде удобнее было бы ехать, чем трястись в дорожном тарантасе.
Николай II в знак согласия закивал головой и ответил:
– Конечно, лучше бы ехать сейчас в поезде. Но всегда не хватало средств. Не было их и на железную дорогу из Тобольска.
Он внимательно посмотрел на Касьяна и спросил:
– А вы какое военное училище кончали?
– Да никакого военного образования я не получил.
Царь удивленно раскрыл глаза и сказал:
– Как же так? Ведь вы начальник отдела?
А Касьян громко расхохотался и ответил:
– Я начальник отряда, а не отдела. Теперь, правда, заместитель командира отряда. У нас иметь военное образование не обязательно. Да и времени свободного у меня не было его получить. И средства отсутствовали. А командовать я на каторге научился. Это была моя школа и мой университет.
Николай II опустил глаза, по-видимому, он не ожидал такого ответа и вопросов Касьяну больше не задавал.
В селе Парки, рядом с Тюменью, конный поезд встретил председатель Тюменского совета Немцов в сопровождении большого отряда красноармейцев.
Здесь Александре Федоровне и Марии достался почтовый тарантас на высоких колесах. Мария быстро забралась, а ее мать никак не могла одолеть эту высоту. Мария тянула ее сверху за руку, а Николай II помогал снизу, но сил явно не хватало. И тут Касьян, наблюдавший за их тщетными потугами усадить в тарантас царицу, поднял ее чуть ли не на руки и помог Александре Федоровне одолеть это препятствие. Она тут же сухо ему бросила:
– Большое вам спасибо.
При этом глаза ее были необыкновенно холодные, какие-то недобрые. В восемь часов вечера заляпанные сплошь грязью прибыли на станцию Тюмень. Их конный поезд преодолел марафон длиною в 250 километров за 24 часа.
Железнодорожный состав, в котором уже находился отряд Гузакова, стоял под парами на первом пути. В середине вагона первого класса в купе разместили Романовых и одну из камердинерш, рядом – князя Долгорукова, графа Татищева, Боткина и камердинера. В двух боковых купе разместились Яковлев, Гузаков, Фадеев, Касьян и четыре бойца из отряда. Двери в купе оставили открытыми, чтобы можно было наблюдать за Романовыми и их слугами. На площадках выставили часовых.
Как только разместились по купе, князь Долгоруков спросил:
– Николай Александрович, не нужно ли купить в Тюмени чего-нибудь из съестных припасов?
Николай II какое-то время молча смотрел на своего главного распорядителя финансов, а затем отрицательно покрутил головой и ответил:
– Мне кажется, у нас всего достаточно. Нет, нам ничего не надо, Василий Александрович.
А чрезвычайный комиссар отправился на телеграф для переговоров с Голощекиным и Свердловым. С военным комиссаром Урала ему переговорить не удалось. И тогда он отправил ему такое послание:
«Екатеринбург. Голощекину.
В ваших отрядах одно желание – уничтожить тот багаж, за которым я послан. Вдохновители: Заславский, Хохряков и Гусяцкий. Они принимали ряд мер, чтобы добиться в Тобольске, а также в дороге, но мои отряды довольно еще сильны и у них ничего не вышло. У меня есть один арестованный из отряда Гусяцкого, который во всем сознается.
Не буду говорить все, а лишь предстоящее. Оно заключается в следующем. Заславский перед моим выездом за день скрылся, сказав, что его вызвали в Екатеринбург. Выехал он, чтобы приготовить около Екатеринбурга пятую и шестую роты и напасть на мой поезд. Это их план.
Осведомлены ли вы в этом? Мне кажется, что вас обманывают и их постоянные усмешки при разговорах о вас наводят меня на это подозрение, что вас обманывают. Они решили, что если я не выдам им багажа, то они перебьют весь наш отряд вместе со мной.
Я, конечно, уверен, что отучу этих мальчишек от их пакостных намерений. Но у вас в Екатеринбурге течение среди отрядов сильное, чтобы уничтожить багаж. Ручаетесь ли вы охранять этот багаж? Помните, что СНК клялся меня сохранить. Отвечайте подробности лично. Я сижу на станции с главной частью багажа и как только получу ответ, выезжаю. Готовьте место.
Яковлев, Гузаков».
С Кремлем Яковлева соединили позже, для этого он потерял почти три часа. К аппарату подошел сам Свердлов. У Яковлева заранее была подготовлена информация для председателя ВЦИК, и, как только аппарат заработал, телеграфист в Москву передал:
«Москва. Свердлову.
Только что привез часть багажа. Маршрут хочу изменить по следующим чрезвычайно важным обстоятельствам. Из Екатеринбурга в Тобольск до меня прибыли специальные люди для уничтожения багажа. Отряд особого назначения дал отпор – едва не дошло до кровопролития.
Когда я приехал, то екатеринбуржцы дали мне намек, что багаж довозить до места не надо. У меня они также встретили отпор. Я принял ряд мер, и они там вырвать его у меня не решились. Они просили меня, чтобы я не сидел рядом с багажом.
Это было прямым предупреждением, что меня могут тоже уничтожить. Я, конечно, преследуя цель свою, чтобы доставить все в целости, сел рядом с багажом. Зная, что все екатеринбургские отряды добиваются одной лишь цели – уничтожить багаж, я вызвал Гузакова с отрядом. Вся дорога от Тобольска до Тюмени охранялась моими отрядами. Не добившись своей цели ни в Тобольске, ни в дороге, ни в Тюмени, екатеринбургские отряды решили устроить мне засаду под Екатеринбургом. Они решили, если я им не выдам без боя багажа, то решили перебить нас. Все это я, а также Гузаков и весь мой отряд знаем из показаний арестованного нами одного из отряда екатеринбуржцев. А также по тем действиям и фактам, с которыми мне пришлось столкнуться. У Екатеринбурга, за исключением Голощекина, одно желание – покончить во что бы то ни стало с багажом.
Четвертая, пятая и шестая роты красноармейцев готовят нам засаду. Если это расходится с центральным мнением, то безумие везти багаж в Екатеринбург. Гузаков, а также и я предлагаем все это перевести в Симский горный округ, где мы его сохраним, как от правого крыла, так и левого. Предлагаю свои услуги в качестве постоянного комиссара по охране багажа вплоть до ликвидации. Заявляю от моего имени, а также от имени Гузакова, что за Екатеринбург не ручаемся. Отправить туда под охраной тех отрядов, которые добивались одной цели и не могли добиться, ибо я принял достаточно суровые меры – это будет безумие. Я вас предупредил и теперь решайте: или я сейчас же везу багаж в Симский горный округ, где в горах есть хорошие места, точно нарочно для этого устроенные, или я отправляюсь в Екатеринбург. И за последствия я не ручаюсь. Если багаж попадет в руки, то он будет уничтожен. Раз они шли на то, что если придется для этого погубить меня и мой отряд, то результат, конечно, будет один. Итак, отвечай: ехать мне в Екатеринбург или через Омск в Симский горный округ. Жду ответа. Стою на станции с багажом.
Яковлев, Гузаков».
Однако ответа Свердлова не было. Аппараты молчали. Яковлев нервничал, вскакивал, матерился. Он никак не мог решиться, куда же ему ехать. В Екатеринбург? Туда, где его могла ждать засада.
Перспектива быть посеченным вместе с Романовыми своими же красноармейскими пулеметами его не прельщала. Все больше и больше он склонялся рвануть в Омск, а оттуда – в родной, хорошо ему известный еще по боевой работе Симский горный округ, но на это нужна была санкция Москвы. А время шло, Кремль молчал, и тогда он решил напомнить о себе. Телеграфисты на этот раз быстро наладили связь, и по прямому проводу полетела депеша:
«Москва. Свердлову.
Маршрут остается старый или ты его изменил? Сообщи немедленно в Тюмень. Еду по старому маршруту. Ответ (необходим) немедленно.
Чрезвычайный комиссар Яковлев».
А ответа все не было. Наконец, когда терпение Яковлева уже почти кончилось, застрекотали аппараты. Синяя телеграфная лента с точками и тире медленно поплыла из аппарата. Телеграфист тут же ее расшифровал:
«У аппарата Свердлов. У аппарата ли Яковлев? Сообщи, не слишком ли ты нервничаешь? Может быть, опасения преувеличены и можно сохранить прежний маршрут? Жду ответа. Да… Да… Читал… Довольно понятно считаешь – невозможным.
Считаешь ли возможным ехать в Омск и там ждать дальнейших указаний?
Поезжай в Омск. По приезде телеграфируй. Явись к председателю Совдепа Косареву Владимиру. Вези все конспиративно. Дальнейшие указания дам в Омск. Двигай. Ушел. До свидания.
Свердлов».
С телеграфа Яковлев вернулся на вокзал и вызвал к себе начальника станции. Бравый, усатый железнодорожник, лет под 50, четко отрапортовал чрезвычайному комиссару, что поезд готов к отправке, да и пути как на Екатеринбург, так и на Омск свободны. Яковлев надолго задумался, потом предупредил начальника о большой государственной тайне, о которой он сейчас ему расскажет, после чего приказал заменить направление их поезда, вместо Екатеринбурга – в Омск.
Грозным тоном Яковлев сообщил взволнованному начальнику станции, что замену направления нужно скрыть от всех чиновников, какие бы посты они ни занимали. Поезд их, естественно, с соблюдением всех железнодорожных правил должен отправить в сторону Екатеринбурга, на разъезде 18 километр следовало прицепить к ним новый паровоз и без остановки с потушенными огнями мчаться уже в сторону Омска. Исполнительный начальник станции сделал все так, как приказал ему грозный чрезвычайный комиссар.
Какое же изумление было написано на лицах пассажиров, когда они утром, проснувшись, узнали, где находятся. Больше всех суетился с растерянно-глупым видом представитель Уральского совета Авдеев, который в Тюмени в адрес Дидковского и Голощекина уже отбил телеграмму о скором своем прибытии в Екатеринбург. И вот благодаря прекрасному сну он оказался не в столице Урала, а далеко от нее в Сибири. Авдеев не выдержал, чуть ли не прибежал к Яковлеву и каким-то дребезжащим, плаксивым голосом, словно не Романова, а его везли арестованным, просил: