Получив сообщения от своих людей, резидент вздохнул с облегчением: теперь можно было отвечать Кобулову. 12 апреля 1945 года в НКГБ СССР из Белграда ушла шифртелеграмма, в которой говорилось:
«По донесениям «Потомка», «Мимозы» и профессора Алексеева, Татьяна Боткина-Мельник в Белграде никогда не проживала. Предполагаемое ее местожительство – Франция».
Резидентура НКГБ СССР в Париже, возглавляемая «Олегом», быстро установила Татьяну Евгеньевну Боткину-Мельник. Ее разыскали в приморском городе Ницце, где она жила с двадцатитрехлетней дочерью Еленой и восемнадцатилетним сыном Константином. Старшая ее дочь Татьяна была замужем за эмигрантом Макаренко и проживала в Париже. Брат Боткиной-Мельник, Боткин Юрий Евгеньевич, журналист и друг Бориса Суворина, два года тому назад умер в Париже.
В Ниццу к Татьяне Евгеньевне резидент «Олег» направил своего сотрудника «Муля», который должен был получить фотокарточки автора книги о царской семье. С Боткиной-Мельник «Муль» разговаривал в качестве посредника одного чешского журналиста, который заинтересовался ее книгой и просил разрешения на ее перевод на чешский язык. Татьяна Евгеньевна несказанно обрадовалась изданию ее книги в Чехословакии, и под этим предлогом «Мулю» удалось получить от нее три фотокарточки: один снимок относился к 20‑м годам, другой – к 30‑м, а третий за 1942 год.
«Муль» установил, что Т.Е. Боткина-Мельник жила довольно замкнуто и материально сильно нуждалась. Дочь ее Елена во время немецко-фашистской оккупации работала у гитлеровцев, за что подвергалась французскими властями аресту.
16 мая 1945 года Б.З. Кобулов доложил о Т.Е. Боткиной-Мельник Л.П. Берии. В докладной записке заместитель наркома госбезопасности СССР резюмировал:
«Таким образом предположение о том, что «Монашка» может являться Татьяной Боткиной-Мельник, исключается».
Сама «Монашка» в разговорах с полковником Н.А. Садовником продолжала настаивать, что является второй дочерью российского императора Николая II – Татьяной Романовой, приводя в доказательство малоизвестные эпизоды из жизни дома Романовых, на проверку которых требовалось много времени.
Многие рассказы «Монашки» о жизни царской семьи Садовник оформлял в качестве докладных записок на имя Б.З. Кобулова, которые вместе с ее письменными объяснениями по этим вопросам докладывались Л.П. Берии.
Полковник Садовник все чаще и чаще стал уезжать с дачи в Москву. Вместе с Савицким они встречались в кабинете у Б.З. Кобулова и перебирали не раз ими уже читаемые, собранные материалы на «Монашку» и пока ни в чем ее не могли уличить. Вроде все излагаемое этой женщиной соответствовало действительности того необыкновенно тяжелого 1918 года.
Во время отсутствия Н.А. Садовника на даче «Монашка» скучала, временами плакала, ей представлялось, что ее любимый ездит к какой-то женщине. Дождавшись его возвращения на улице, она встречала его слезами и бесконечными упреками, что полковник позабыл о ее существовании и не любит ее больше.
Как мог Садовник уговаривал ее и тут же начинал, выполняя указание Б.З. Кобулова, расспрашивать о каких-либо подробностях из жизни Татьяны Романовой, прося освещать все подробно, и часто просил излагать эти показания письменно. Так, однажды он долго выспрашивал «Монашку» о ее переходе в католическую веру и ее связях с заграницей. Она много и подробно рассказывала ему об этом периоде своей жизни, так что полковник, улыбнувшись, вздохнул. Ни одна голова не в состоянии все это было сразу запомнить.
Садовник попросил Таисию все это представить в письменном виде.
21 апреля 1945 года «Монашка» представила Садовнику справку, где описала свою жизнь.
Передавая два листа бумаги, исписанных четким каллиграфическим почерком, «Монашка» несколько раз повторила Н.А. Садовнику, что о своей принадлежности к дому Романовых она вследствие запрета со стороны высшего католического духовенства и боязни репрессий со стороны СССР никому не рассказывала.
Следующий день, 22 апреля, выдался на редкость теплым и солнечным. Снег уже растаял. На деревьях, веселясь, щебетали воробьи, а по канавкам садовых дорожек текли уже последние слабые ручейки. «Монашка» в расстегнутом пальто, без платка уже больше часа гуляла вместе с полковником по почти сухим аллеям большого дачного сада. Она была весела и радостна, ведь с ней рядом ее любимый человек, а больше ей ничего и не надо было. В этот день она была разговорчивой, как никогда, воспоминания ее касались состояния, переведенного Николаем II в начале 1917 года в Англию.
По утверждению «Монашки» ее покойный отец Николай Александрович, предчувствуя опасность со стороны надвигавшейся революции, в конце января 1917 года перевел в Англию с помощью английского посольства личные средства семьи Романовых в сумме пяти миллиардов рублей золотом.
О существовании пяти миллиардов рублей в банках Англии, по словам «Монашки», знала родная сестра Николая II Ольга Александровна, постоянно проживавшая при английском дворе, которая в 1937—1938 годах работала корреспондентом в ряде венских газет. Как вспоминала «Монашка», при ней – второй дочери Татьяне Николаевне – и Ольге Александровне Николай II заявил:
– Посылаю деньги пять миллиардов в Англию, чтобы мои дети не оказались нищими.
Загоревшись своим рассказом, «Монашка» остановилась, обняла Садовника и, глядя ему в глаза, прошептала:
– Вот хорошо было бы, Николай Арсентьевич, возвратить деньги нашей семьи в Россию. Ведь они по праву принадлежат ее родине.
Задумавшись, «Монашка» стояла какое-то время, обнимая полковника, а затем медленно пошла с ним под руку по аллеям сада, рассказывая ему о бывшем английском короле Эдуарде Виндзоре, который отказался в 1936 году от престола в связи с женитьбой на американке Симпсон, бывшей жене американского банкира, пользовавшейся сомнительной репутацией. По ее словам, этот бывший английский король может оказать ей помощь в возврате состояния ее семьи.
Этот бывший вельможа когда-то давным-давно был ее женихом, то есть женихом Татьяны, с которой он обменялся кольцами, и они были обручены. В 1938 году, «чувствуя себя бесконечно одинокой на чужбине», она из Польши через английское посольство направила ему письмо. За короткое время он прислал ей в ответ три письма, полные глубочайшего сочувствия. Это очень благородный человек, который, по ее утверждению, поможет вернуть сам или через своего брата Георга VI в Россию романовское состояние, конечно, если будет просить она, Татьяна, бывшая его невеста.
Покойный митрополит Андрей Шептицкий не раз повторял ей, что это состояние нужно непременно получить из Англии и на эти средства построить грекокатолическую богословскую академию, ряд госпиталей и библиотек.
Уже на следующий день справка об этом разговоре, оформленная по просьбе Садовника «Монашкой», лежала у К.С. Савицкого, который доложил ее Б.З. Кобулову. Ознакомившись с ней, заместитель наркома госбезопасности направил ее Л.П. Берии, а своему помощнику дал указание запросить соответствующие архивы: действительно ли Николай II переправлял в 1917 году свое состояние в Англию и вообще, что там известно по этому вопросу.
И вскоре в Главном архивном управлении НКВД СССР и ее архивах закипела работа по выявлению материалов для освещения поставленного Кобуловым вопроса. Нужно отметить, что архивисты НКВД СССР работать умели, прошло несколько дней, и в секретариат НКГБ СССР полковнику госбезопасности К.С. Савицкому заместитель начальника ГАУ НКВД СССР Кузьмин направил справку, составленную по документальным материалам Центрального государственного исторического архива СССР «о некоторых мероприятиях, связанных с оформлением имущественных и денежных дел бывшего царя Николая Романова и его семьи в первую половину 1917 года».
Из данной справки усматривалось, что уполномоченным по организации и оформлению предполагавшегося в 1917 году выезда семьи Н.А. Романова за границу был граф П.К. Бенкендорф. Ведение личных денежных и имущественных дел своих и членов своей семьи Н.А. Романов поручил графу Я.Н. Ростовцеву, князю В.С. Кочубею и генерал-лейтенанту Е.Н. Волкову. Об этом поручении Николая II Бенкендорф сообщил письмом В.С. Кочубею, обещая о том же поставить в известность Временное правительство.
В письме графа Бенкендорфа Временному правительству были представлены и условия, при каких предполагалось вывезти из России царскую семью. Однако Временное правительство «не признало возможным разрешить» в то время «сношения по изложенному в письме вопросу» и вернуло его 22 марта 1917 года через начальника царскосельского гарнизона полковника Е.С. Кобылинского графу П.К. Бенкендорфу.
В другом своем письме от 29 июля 1917 года граф П.К. Бенкендорф, адресованном комиссару Временного правительства по управлению дворцовым ведомством Ф.А. Головину, сообщал, что список «вещей и предметов весьма ценных» из Александровского Царскосельского дворца, составляющих «личную собственность семьи», будут им переданы барону, уполномоченному комиссара Временного правительства над Министерством двора и уделов по Царскосельскому дворцовому управлению Б.Л. Штейнгелю.
В письме от 15 августа 1917 года на имя Вали (так царь и некоторые его приближенные называли князя В.А. Долгорукова) Бенкендорф сообщал, что с согласия упоминаемого Ф.А. Головина он решил «перевести драгоценности из Александровского дворца в Камеральный отдел кабинета, где уже находилось «много драгоценностей ее величества, наследника и великих княжон», а также «все предметы, находящиеся в витринах, ящиках и т.д. в собственных комнатах Зимнего дворца».
Из вещей Николая Романова намечалось сдать:
1) ящик с орденами,
2) ящик с табакерками, портсигарами и витриною с монетами,
3) ящик с бухарскими подарками государю и наследнику и вещи гранильной фабрики,
4) старинные серебряные предметы.
Из вещей А.Ф. Романовой:
1) сундук с разными ювелирными вещами,
2) сундук с орденами и разными бухарскими подарками,