Желая успокоить «Монашку», Садовник ответил, что ее задержка в Москве вызвана проводимой проверкой: действительно ли она является Татьяной Романовой. Он обнял «Монашку» и, улыбнувшись, добавил, что касается его, то он в последнее время не верит рассказываемой ею чудесной истории по спасению царской дочки.
Полковник поцеловал ее и вновь стал настаивать на том, чтобы «Монашка» рассказала ему правду, кем в действительности она является. При этом он несколько раз предупредил ее, что ей в данном случае ничего плохого не будет.
И тут «Монашка», сильно волнуясь, выдавила из себя, что она является незаконнорожденной дочерью бывшего русского царя и известной, по ее воспоминаниям, Евгении Ивановны Радищевой.
Садовник тяжело вздохнул и удивленно уставился на женщину, которая стыдливо прятала от него бегающие по сторонам глаза. Он усмехнулся и спросил: что же заставляло ее так долго говорить неправду? Несколько успокоившись, «Монашка» рассказала: мать ее, Радищева Евгения Ивановна, довольно часто по личным делам ездила из Калуги в Санкт-Петербург. Там, купцом-миллионером Субботиным, проживавшим по Невскому проспекту, в доме 80, являвшимся старшиной какого-то купеческого клуба, она была введена в близкие царскому двору круги. Субботин представил ее русскому императору.
По словам «Монашки», Николай II увлекся Радищевой, которая была довольно интересной женщиной, и в течение года находился с ней в интимной связи. В результате этого сожительства у Радищевой родилась дочь, которую она назвала Татьяной.
Свое детство «Монашка», по ее словам, провела в Калуге, жили они на помощь, оказываемую Николаем II. Он дал ее матери, Е.И. Радищевой, полмиллиона рублей.
В 1918 году, когда царская семья была вывезена из Тобольска в Екатеринбург, Е.И. Радищева выехала туда, намереваясь оказать помощь в освобождении царской семьи. Однако было уже поздно. Все были расстреляны.
Вернувшись из Екатеринбурга в Калугу, Радищева сказала «Монашке», что, поскольку Татьяна Романова – дочь Николая II погибла, а «Монашка» является незаконнорожденной дочерью русского царя, ей следует выдавать себя за Татьяну Романову, случайно спасшуюся от расстрела в Екатеринбурге.
В том же году Радищева вместе с «Монашкой» и второй дочерью Валентиной выехали в Киев, где они приняли католическую веру. Во время исповеди «Монашка» призналась ксендзу в том, что она является внебрачной дочерью Николая II, однако католические священники, с которыми она имела связь, предложили ей продолжать выдавать себя за дочь бывшего русского царя и сообщили о ее спасении в Рим.
Полковник внимательно слушал, задавая изредка уточняющие вопросы: он попросил рассказать ее подробнее о купце Субботине. Однако она знала только то, что рассказала. Затем он задал ей вопрос, кто из близкого окружения в царском дворе знал Е.И. Радищеву? И опять она ответила отрицательно: таких людей она не знает. А где встречались царь и ее мать в интимной обстановке? Он поставил перед ней еще несколько вопросов, она стала волноваться, путаться в ответах и, наконец, вся покрывшаяся красными пятнами, сердито крикнула:
– Хоть бейтесь головой об стенку, но вы никогда не узнаете истинного положения, так как никто не сможет доказать того, что я не являюсь дочерью Николая II. – И в подтверждение этому рассказала, что в 1934 году в Польше она встречалась с последним адъютантом императора Николая II, который сразу признал в ней Татьяну Романову – дочь царя и, стоя на коленях, целовал ей руку.
Тут же «Монашка» расплакалась и начала повторять, что «все рассказанное ею не соответствует действительности, она не является дочерью Е.И. Радищевой, она настоящая Татьяна Романова. У Е.И. Радищевой была незаконнорожденная дочь от Николая II, но она умерла в раннем детстве».
По утверждению «Монашки» Евгения Ивановна очень любила Николая II, и эта любовь толкнула ее на выезд в Екатеринбург для организации спасения царя и его семьи.
После этого разговора «Монашка» помирилась с полковником. При этом Садовник заявил ей, что все ею рассказанное будет проверяться властями. На некоторое время жизнь их пошла по спокойному руслу, они мало конфликтовали между собой и почти все время проводили вместе.
Полковник рассказывал ей про свою покойную жену, детей, свое босоногое детство, она читала ему вслух, играла на рояле, они много гуляли в саду. Рассказывая ей о чем-нибудь, полковник не раз подчеркивал, что Таисия нравится ему как человек, ее происхождение его мало интересует, и, действительно, они все реже и реже стали говорить о «чудесном спасении Татьяны Романовой» и вообще об этой истории.
Понемногу она стала приходить в себя, меньше нервничать. Правда, полковник несколько раз подчеркнул, что с ней скоро будут говорить ответственные представители власти и ей нужно быть в беседе с ними искренней. Она пообещала ему быть с ними правдивой, если они от нее этого потребуют.
А в это время в Калуге по поручению Б.З. Кобулова сотрудники УНКГБ проверяли жизнь Натальи Меньшовой-Радищевой. Никаких сведений о ней выявлено не было. Только какой-то разысканный местными чекистами старый калужанин заявил им, что он знал эту семью, знал и Наталью, но она в 1916 году умерла и показал им ее могилу на кладбище.
Чекисты не записали его фамилию, а потом он куда-то пропал, и его уже найти не смогли. Заместитель наркома госбезопасности СССР был очень недоволен такой работой калужских чекистов, но в конце концов махнул на них рукой, что сделаешь, ведь на местах так мало толковых работников, перебили всех, теперь и пожинаем плоды.
Кобулов посоветовал Савицкому поискать в Ленинграде купца-миллионера Субботина и сам позвонил по «ВЧ» начальнику УНКГБ по Ленинградской области комиссару госбезопасности 3‑го ранга П.Н. Кубаткину и объяснил, что им требуется.
5 мая П.Н. Кубаткин сообщил, что проведенной тщательной проверкой по всем учетам УНКГБ – УНКВД по Ленинградской области, по справочникам «Весь Петроград» за 1914—1917 годы и «Санкт-Петербургское купечество» сведений на купца-миллионера Субботина и Е.И. Радищеву выявить не удалось. Установлено, что в доме 80 по Невскому проспекту до революции помещалась гостиница и кинотеатр, постоянно проживавших лиц там не было. После революции до 1924 года дом принадлежал тресту нежилого фонда, и только после 1927 года он был заселен.
Одновременно с этим Кобулов доложил Л.П. Берии, что в Подмосковье, в селе Мураново, проживает внук выдающегося русского поэта-лирика Ф.И. Тютчева – Николай Иванович Тютчев. Родовая усадьба поэта в 1920 году была преобразована в музей его имени, в котором Николай Иванович с 1924 года являлся бессменным его попечителем.
Научный работник – литературовед Н.И. Тютчев до революции являлся церемониймейстером при царском дворе, чиновником особых поручений московского генерал-губернатора, советником Иверской общины, старшиной Английского клуба и членом Московского художественного общества. В советское время он с 1918 по 1922 год член и эксперт комиссии по охране памятников искусства молодой Республики.
Н.И. Тютчев являлся компетентным человеком в различных областях научно-культурной и социально-экономической жизни, прекрасным знатоком русской литературы, русской словесности и искусства. Его перу принадлежали ряд научных исследований и монографий по вопросам русской литературы.
Вместе с ним в Муранове проживала его родная сестра Софья Ивановна Тютчева, которая в последнее время часто болела. Софья Ивановна до революции была членом Елизаветинского благотворительного общества Красного Креста, а до 1912 года воспитывала дочерей русского царя.
Б.З. Кобулов решил связаться с Н.И. Тютчевым, выяснить возможность опроса больной в данное время его сестры С.И. Тютчевой и в зависимости от ее показаний определить целесообразность предъявления ей «Монашки» для опознания.
Первый заместитель наркома госбезопасности СССР Б.З. Кобулов просил указаний на этот счет у Л.П. Берии, который согласился с мнением Кобулова, о чем свидетельствует его роспись красным карандашом: «Согласен. Л.П. Берия. 4 мая 1945 г.».
В конце апреля Б.З. Кобулов приказал провести негласный осмотр вещей «Монашки». Осмотр проводила подполковник госбезопасности Е.В. Хорошкевич. В портфеле была обнаружена старая общая тетрадь с записями начиная с 1939 года. Вначале шли записи на польском языке, затем на русском, в основном мистического содержания: о посвящении себя Иисусу, общении с Богом и т.п.
Далее Елена Владимировна обнаружила такую запись, датированную 12 марта 1943 года. Это была копия письма, по-видимому, адресованного митрополиту грекокатолической церкви во Львове Андрею Шептицкому, в котором «Монашка» писала:
«Дорогой и преподобный отче!
Из Варшавы получила удивительный «подарок» – книгу Н. Соколова «Убийство царской семьи».
Я проглядела эту книгу. Слишком сильное, потрясающее впечатление. Тысячи вопросов и сомнений родились в моей душе… Имела ли я право воспользоваться возможностью и спастись? Прочтите эту книгу внимательно и очень прошу Ваше преподобие задержать ее у себя совершенно, потому что эту книгу подарил мне Александр Александрович Петроконьский, который провел всю жизнь в Царском Селе, как придворный инженер путей сообщения. Человек этот бесконечно нам преданный – всю жизнь был верен монархии Российской, хотя поляк. В Польше занимался мной и моими делами».
Далее до конца записей в тетради под последующими датами имелись еще ряд писем к «дорогому и преподобному отче» с жалобами на трудную обстановку, просьбами повлиять на мать Эмилию, чтобы она была ласковее, чтобы мать игуменья не так часто говорила с автором записей о ее происхождении, просьбами и духовном руководстве и т.п.
В письменном столе была обнаружена тетрадь с записями карандашом на русском языке, относящимися, по-видимому, к впечатлениям из какой-то книги. Даты составления выписок нет.
В конце тетради, другим почерком, на польском языке описана «Екатеринбургская неволя».