Николай Николаевич, ничего не понимая, какое-то время удивленно смотрел на представителя новой власти, а затем заискивающе спросил:
– Мил-человек, а нам-то куда? У меня жена, дочери, внук…
Хотимский оторвался от чтения какого-то документа, усмехнулся и ответил:
– Мы можем предоставить вам как буржую и вашей буржуйской семье комфортабельную квартиру в государственном доме.
Ипатьев взволнованно закашлялся, а Хотимский продолжил:
– Если вы к завтрашнему дню не освободите дом, то у нас есть против вас и другие аргументы.
Комиссар юстиции вытащил револьвер и, улыбаясь, покрутил его барабан. Горный инженер поспешил откланяться и побыстрее выйти из кабинета самого главного на Урале юриста. Он вытер платком вспотевший лоб и подумал: «Ох, как прав мой сосед, Владимир Евгеньевич Попов…» Отставной директор мужской гимназии видит далеко. Он узнал уже эту новую власть, поэтому и предупреждал его не раз – не ввязываться в споры с комиссарами. «Уж больно крутые они ребята… Тут же обвинят в контрреволюции… И тогда все…»
В Екатеринбурге новые власти уже похватали в качестве заложников многих промышленников, торговцев, инженеров, священнослужителей, служащих царской администрации или, как комиссары их всех называли, «бывших» людей. Где мыкаются они сегодня, в каком концлагере или тюрьме сидят, одному Богу известно…
Николай Николаевич в тот же день покинул свой дом, который строил во время Русско-японской войны. Старый инженер надеялся прожить в нем до конца своих дней, но судьба распорядилась по-иному. Он стал бездомным и все благодаря Петру Лазаревичу, с отцом которого, мастером металлургического завода, горный инженер был в приятельских отношениях. Комиссар снабжения Урала Войков и пальцем не пошевелил, чтобы помочь горному инженеру, а Николай Николаевич дважды обращался к нему с такой просьбой, но все оказалось напрасно.
На следующий день к дому Ипатьева потянулись подводы с досками и бревнами. Рабочие рыли ямы, и вскоре особняк обнесли дощатым забором. Располагался дом от забора на расстоянии 16 с половиной метров. Первое, что впервые увидели привезенные в дом Ипатьева царь с царицей и их дочь Мария, этот забор.
Через пару недель дом обнесли вторым, еще более высоким забором из теса. Уральские власти посчитали, что первый забор был несколько низким и полностью не закрывал окна от любопытных городских обывателей. Да и сами «арестанты» могли из окон поглядывать на горожан. Теперь же им представлялась возможность смотреть только ввысь, на небо, что властями почему-то не запрещалось.
Ипатьева с семьей приютили на какое-то время их соседи, Владимир Евгеньевич и Аполлинария Прокопьевна Поповы. Спасибо им. Правда, меньше чем через месяц и их всех выселили. Не учли даже то, что сын Владимира Евгеньевича, Александр Владимирович, служил в штабе Петроградского военного округа. Выбросили их вместе с двумя невестками, младшим сыном и шестилетним внуком Алексеем на улицу. В их доме расположилась наружная охрана дома Ипатьева.
Семьи горного инженера Ипатьева и Попова так и мыкались по соседям.
22 июля большевики вернули им дома, а 25 июля чешские войска и армия Директории взяла Екатеринбург. К дому Ипатьева тут же приставили охрану. Семья горного инженера заняла только первый этаж. Вторым этажом пользоваться им не разрешали.
2 августа в доме впервые появился следователь по важнейшим делам Наметкин. С этого времени в дом Ипатьева зачастили различные следственные и другие комиссии. Дом стал паломничеством делегаций различных акционерных компаний и представителей частного капитала. Одни просто смотрели, а другие нахально требовали продать им этот дом. Сначала Николай Николаевич отказывался, а затем понял, что жить его семье в нем будет очень тяжело. И он принял решение продать дом и стал вести переговоры о купле-продаже с Русско-Чешской торговой палатой и Русско-Американской акционерной компанией.
Чехи почти не торговались и согласились выплатить ему за дом 60 тысяч долларов и 400 000 рублей. Одновременно они за 10 000 долларов брали всю обстановку, которая находилась в доме во время заключения в нем царской семьи.
Вскоре об этой сделке узнали власти верховного правителя. Николай Николаевич был вызван к прокурору Екатеринбургского окружного суда В.Ф. Иорданскому, и тот в беседе подтвердил чиновнику Колчака о продаже дома. При этом инженер заявил, что постарается быстро заключить эту сделку, так как «в случае каких-либо политических или военных осложнений он, при затяжке этой сделки, понесет материальный ущерб».
В телеграмме в Ставку на имя генерал-лейтенанта М.К. Дитерихса Иорданский сообщил о состоявшейся сделке Ипатьева с Русско-Чешской торговой палатой и назвал цену дома со всей его обстановкой. 3 мая 1919 года Дитерихс написал прокурору Екатеринбургского окружного суда:
«Даю вам знать, господин прокурор, что представленные вами мне сведения о намерении горного инженера Ипатьева продать свой дом, где держалась в заключении Августейшая семья, мною сего числа были лично доложены господину Верховному правителю.
Верховный правитель повелел мне приказать вам объявить Ипатьеву, что он запрещает Ипатьеву продавать кому-либо этот дом, впредь до дальнейших о сем его, Верховного правителя, распоряжений.
Прилагая при сем шесть тысяч рублей, прошу выдать их господину Ипатьеву, как плату за аренду его дома из расчета по тысяче рублей в месяц, считая началом аренды день очищения дома от Управления начальника инженеров армии.
Расписки Ипатьева в объявлении ему воли Верховного правителя и в получении 6 тысяч рублей аренды за шесть месяцев вперед поручаю представить мне.
Генерал-лейтенант Дитерихс».
2 июня Дитерихс получил от Иорданского расписку горного инженера. В ней говорилось:
«Я, горный инженер Николай Николаевич Ипатьев, сим обязуюсь впредь до последующего распоряжения никому не продавать принадлежащий мне в г. Екатеринбурге на углу Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка дом, который и предоставляю в аренду генерал-лейтенанту Михаилу Константиновичу Дитерихсу с платой по 1000 рублей в месяц, каковую сего числа я и получил от прокурора Екатеринбургского окружного суда В.Ф. Иорданского за 6 месяцев: то есть всего 6 тысяч рублей. При этом я оставляю за собой право жить в нижнем этаже этого дома при тех же условиях, как я помещался в нем и до настоящего времени.
Ипатьев.
Прокурор Суда В.Ф. Иорданский.
Секретарь Суда (подпись неразборчива)».
Сделка о купле-продаже дома с Русско-Чешской торговой палатой так и не состоялась. Андрей Васильевич Колчак запретил продавать дом из-за благих намерений: ему так хотелось оставить эту святую страшную реликвию в России. Хотя, если такая сделка состоялась бы, то дом этот мог и сохраниться. Разобрали бы, вывезли бы его, и стоял бы он где-нибудь в Европе или Америке и шли бы к нему толпы поклонников династии Романовых.
Но все случилось иначе. Вернувшись в Екатеринбург, большевики окончательно отобрали у горного инженера этот дом. В нем размещались различные советские городские организации и учреждения. И все эти годы дом этот оставался бельмом для правителей города и партийных бонз Кремля. Их трясло оттого, что особняк Ипатьева часто упоминался в западных средствах массовой информации и русской эмигрантской литературе как место, где большевики жестоко расправились с семьей последнего русского императора. Они хотели вычеркнуть этот факт из истории России, поэтому на все публикации о расстреле царской семьи в доме Ипатьева в конце 20‑х годов наложили вето.
Таким образом, место для содержания царя и его семьи в Екатеринбурге, которое в Уральском совете назвали «домом особого назначения», было готово. Ждали только прибытия важных арестантов.
До этого нужно было еще сформировать надежную охрану. Уральский совет поручил Голощекину заняться этим вопросом.
Однако военный комиссар Урала в это время много сил и энергии отдавал дутовскому фронту, поэтому заниматься формированием отряда охраны ему было некогда. А его подчиненные пошли по легкому пути. Так как наиболее надежные, только что сформированные воинские части и красногвардейские отряды находились на фронте, то в охрану они решили набрать людей из частей екатеринбургского гарнизона.
В этом отряде оказались бывшие прапорщики, какие-то бравые, усатые фельдфебели с георгиевскими крестами на груди. Увидев перед самым прибытием царя в Екатеринбург такой пестрый отряд охранников, Белобородов страшно разозлился и приказал расформировать его и набрать в охрану коммунистов и рабочих.
Вскоре с дутовского фронта вернулся старый подпольщик, большевик, с 1905 года комиссар Уральской рабочей дружины Сергей Витальевич Мрачковский, который и занялся по поручению Уральского совета формированием специального отряда для охраны дома особого назначения.
Сергей Витальевич Мрачковский происходил из крестьян села Тундры Сургутского района Тобольского округа Уральской области. Он, работая слесарем, рано включился в революционное движение и в 1905 году семнадцатилетним юношей состоял уже в партии большевиков. В 1907, 1909—1910, 1914 и в 1916 годах арестовывался Пермским губернским жандармским управлением. В мае 1909 года в Верх-Уральском заводе Пермской губ. был обыскан, а в октябре того же года был подчинен негласному надзору полиции и привлечен к приписке при Пермской ГЖУ на основании сведений о его принадлежности к Верх-Уральскому комитету РСДРП и причастности к убийству управляющего указанного завода Плясунова. Однако жандармам собрать достаточно улик не удалось, и дело его было прекращено.
В донесении начальника Пермского ГЖУ от 23 июля 1916 года говорилось, что в Верх-Исетском заводе Екатеринбургского уезда сформировалась группа большевиков, в состав которой в качестве одного из руководителей вошел и служащий Уральского техническо-промышленного товарищества С.В. Мрачковский. В ноябре 1916 года он и его жена И.М. Орловская при ликвидации этой группы большевиков были обысканы, но ничего запрещенного у них полицией обнаружить не удалось.