Толмачев представил Николаю II нового суточного коменданта. Мария с любопытством взглянула на редактора газеты и хотела спросить что-то, но смутилась, по-видимому, своего туалета и отвернулась к окну. Александра Федоровна полулежала на диване с завязанной головой и не обратила на Воробьева никакого внимания.
Перед обедом Воробьев и начальник караула П.С. Медведев повели Николая II и Марию на прогулку в сад. У Александры Федоровны болела голова, и от прогулки, как обычно, она отказалась. Впереди шел один из часовых с винтовкой, за ним Медведев, затем доктор Боткин, царь с дочерью. Замыкал эту процессию Воробьев. Спустившись вниз по лестнице во двор, они пересекли его и оказались в небольшом садике, с одной стороны который упирался в стену дома, а с других – в высокий забор.
Боткин, Медведев и Воробьев уселись на скамейку, а царь с дочерью, переговариваясь изредка между собой, стали прогуливаться по дорожкам. Боткин оказался словоохотливым. Нужно отметить, что доктор от имени Романовых вел все переговоры с властями. День был жаркий, Боткин в расстегнутой рубашке, сидя на скамейке, тяжело отдувался, не раз вытирая потный лоб. Вот он посмотрел на Воробьева и спросил:
– Скажите, Владимир Александрович, долго ли нас будут держать в Екатеринбурге?
Редактор развел руки в стороны, пожал плечами и ответил:
– Не знаю этого я, Евгений Сергеевич. Это от меня не зависит.
Боткин вытер платком лоб и быстро сказал:
– А от кого это зависит?
Воробьев также быстро произнес:
– От правительства, Евгений Сергеевич… От него… Только от него…
А Николай II прогуливался с Марией по садику, иногда в голос смеялся шуткам своей дочери. Ему также было жарко, он растянул ворот своей офицерской гимнастерки и внимательно прислушивался к разговору Боткина с Воробьевым. Вдруг он остановился напротив скамейки, на которой сидели Боткин, Медведев и Воробьев, и спросил:
– Ответьте мне, пожалуйста, Владимир Александрович, Белобородов – еврей?
Редактор удивленно посмотрел на царя, а он продолжил:
– Мне кажется, он русский.
Воробьев тут же подтвердил:
– А он и есть русский.
Николай II неуверенно покачал головой, отошел на несколько шагов от скамейки, вернулся и спросил:
– Как же тогда он занимает пост председателя Уральского совета? – недоуменно протянул бывший царь. Оказывается, он был убежден, что во главе советских органов состоят только большевики-евреи.
Воробьев усмехнулся и ответил:
– Эту должность занимает Белобородов на законных основаниях, его избрали депутаты Уральского совета. Национальность для нас не играет никакой роли. Главное – деловые качества и верность делу революции.
Так уж получилось, что Николая II в Екатеринбурге окружали руководители Уральского совета в основном еврейской национальности и у него сложилось, по-видимому, мнение, что органами советской власти руководят только большевики-евреи.
Затем царь попросил Воробьева помочь ему с прачкой. У них набралось много грязного белья. Комендант Авдеев, к которому он обращался по этому вопросу, тянет уже несколько дней. Редактор пообещал помочь в этом вопросе и на следующий день действительно прислал к Романовым свою знакомую прачку.
Поинтересовался царь у Воробьева и об отношениях России с Германией, на что редактор посоветовал ему читать газеты, в которых подробно освещаются наши отношения с кайзеровской Германией. Николай II обиженно махнул рукой и сказал:
– Да мы уже две недели не видели никаких газет. Даже не знаем, какие газеты выходят в Екатеринбурге.
Воробьев ему ответил:
– У нас издается партийная газета «Уральский рабочий» и советская – «Известия».
Николай II спросил:
– Партийную большевики издают?
– Да, большевики, – ответил редактор.
Царь задумался, а затем спросил:
– Нельзя ли мне получать эту газету?
Воробьев ответил:
– Можно, конечно. Вам нужно на нее подписаться и через коменданта будете ее получать. Дайте мне деньги, и я выпишу вам эту газету.
Царь спросил, сколько стоит подписка, и тут же в саду вручил необходимую сумму.
В первые майские дни Романовых навещал священник Екатеринбургского собора Сторожев. В доме Ипатьева он для них по церковным праздникам устраивал службы, на которых Николай II и Александра Федоровна часами молились за Россию и русский народ, за своих детей и их здоровье, чтобы быстрее всем им опять быть вместе.
Вечерами Александра Федоровна и Мария занимались рукоделием, а Николай II читал им вслух своего любимого писателя Тургенева «Записки охотника». Ровный и спокойный его голос оказывал чарующее влияние на супругу и дочь. В такое время на бледном лице императрицы появлялась добрая, прекрасная улыбка, а громадные ее глаза светились радостным светом, и в такой миг Марии казалось, что страшной драмы, того ужаса, в которой вверглась их родная и великая страна, не существует и находятся они не под арестом в доме Ипатьева, а в любимом ими всеми Царском Селе, в Александровском дворце, ставшем резиденцией их семьи после революции 1905 года.
Здесь, в доме Ипатьева, Романовы из какой-то случайно попавшей к ним газеты узнали об аресте старшей сестры императрицы Елизаветы Федоровны. Муж ее – московский губернатор, великий князь Сергей Александрович был убит 4 февраля 1905 года эсером И.П. Каляевым. Во время судебного процесса над «бомбистами» она просила суд снисходительно отнестись к убийцам мужа. Затем, занявшись благотворительной деятельностью, она основала Марфо-Мариинскую обитель милосердия в Москве и стала ее настоятельницей. Чекисты арестовали великую княгиню в апреле 1918 года и отправили ее в Пермь, а оттуда в Алапаевск.
Перед самой Пасхой в дом Ипатьева на имя Марии Романовой, крестницы Елизаветы Федоровны, прибыла от нее маленькая посылка и коротенькая почтовая карточка с поздравлениями с Великим праздником. В посылочке находились яйца, шоколад и кофе. Все они несказанно обрадовались письменной связи с Елизаветой Федоровной и ее подарку, а главное узнали, что она жива, здорова и находится рядом в Перми. Особенно кстати оказался кофе. В мешке при отъезде из Тобольска они забыли взять его с собой, а он так помогал Александре Федоровне при ее частых головных болях. Поэтому она с таким удовольствием выпила первую чашку кофе и улыбнулась. Кофе был очень вкусный. А затем втроем они долго говорили, вспоминали об Елизавете Федоровне, молили Бога хранить эту бедную женщину, перенесшую уже так много горького в своей жизни.
На следующий день Мария села за письменный стол и на почтовой карточке с царскими гербами поздравила Елизавету Федоровну с Пасхой и поблагодарила за посылку. Далее она писала:
«Очень грустим за тебя. Странно, что мы оказались в одной губернии с тобой и моим крестным. Надеемся, что ты можешь провести лето где-нибудь за городом, в Верхотурье, или каком-нибудь монастыре. Очень грустим без церкви. Мой адрес: Екатеринбург, Областной исполнительный комитет (председателю) для передачи мне. Храни Тебя Бог! Любящая тебя крестница».
Письмо это крестная Марии, великая княгиня Елизавета Федоровна, к сожалению, не получила. По каким-то цензурным соображениям председатель Уральского совета Белобородов не разрешил его отправить адресату, и оно многие десятилетия пылилось среди разных бумаг в архиве.
А в это время, когда царь и его домочадцы только начали обживать дом Ипатьева, видные царские сановники из правого лагеря предприняли попытку спасти царскую семью от нависшей над ней смертельной опасности. Они решили использовать для этого немецкого посла Мирбаха.
Гофмаршал Бенкендорф, прекрасно знавший этого дипломата, по договоренности с А.Ф. Треповым, А.В. Кривошеиным и Д.Б. Нейгардтом написал ему письмо, в котором подчеркивал, что при создавшейся в России ситуации только немцы, только они могут спасти жизнь царя и его семьи. «И немцы обязаны пойти на этот шаг, обязаны спасти царя из чувства чести», – говорилось в письме Бенкендорфа, – чтобы не оказаться вместе с большевиками или по крайней мере, не показаться их сообщниками.
В начале мая 1918 года письмо было передано Бенкендорфом послу Мирбаху, а через несколько дней Кривошеин и Нейгардт прибыли в дом № 5 по Денежному переулку, где располагалось германское посольство. Как показывал впоследствии в Париже следователю Соколову Кривошеин, Мирбах высоких ходатаев встретил холодным, высокомерным взглядом. Кривошеин и Нейгардт сразу перешли к делу, напомнив Мирбаху о письме Бенкендорфа. Они просили забыть на время обиды и предпринять меры, чтобы «обезопасить монаршую семью», находившуюся в смертельной опасности.
Мирбах прошелся по своему большому кабинету, где через два месяца найдет свою смерть от бомбы левого эсера Блюмкина, затем усмехнулся и громким высокопарным тоном произнес:
– То, что сейчас происходит в России, совершенно естественно, сложившаяся ситуация является неизбежным следствием победы Германии. История повторяется и всегда в таком положении – горе побежденным! Предположим, что победа оказалась бы на стороне Антанты, тогда положение в Германии было бы во много раз хуже, чем теперь в России, а судьба царя зависит сегодня только от русского народа. Мы же, немцы, можем попытаться спасти лишь только немецких принцесс, его дочерей и супругу. Мы попытаемся это сделать.
Конечно, Кривошеин и Нейгардт не знали, что между императором Германии Вильгельмом II и испанским королем Альфонсом XIII через специальных курьеров велись совершенно секретные переговоры, целью которых было спасение Николая II и его семьи. Конечно, Мирбах был поставлен в известность об этих переговорах, но говорить о них русским не имел права. Именно, он – Мирбах, незадолго до своей смерти, встретится с В.И. Лениным и передаст ему требование Вильгельма II и Альфонса XIII об освобождении бывшего царя России и его семьи.
В июле 1921 года в Берлине судебному следователю Н.А. Соколову бывший германский консул в Петрограде и Москве Бартельс сообщил, что председателем СНК было проведено специальное совещание наркомов, на котором большинство народных комиссаров поддержали предложение В.И. Ленина о «возможности освобождения Государя Императора и Его Семьи».