Лето 1918 года на Урале выдалось на редкость жарким. В доме Ипатьева с заколоченными окнами было невыносимо душно, но больше всего его арестантам доставалось от комаров и мух. В воздухе их носилось невероятное множество. Они без устали жужжали с утра и до позднего вечера и с какой-то невероятной злостью кусали нежные тела детей. Руки и ноги девушек были расчесаны до крови. Особенно почему-то доставалось самой младшей – Анастасии, ноги которой были в сплошных струпьях. Алексея накрывали двумя слоями марли, но и это не спасало мальчика, лицо которого распухло от укусов.
С насекомыми пытались бороться все, от царя до девушки Демидовой. Подвешивали против них липучки, наделали мухобоек и били ими этих ненасытных тварей. Однако мух становилось все больше и больше. Виновата в этом была охрана, которая выбрасывала остатки пищи и разные отходы тут же, у дома, устроив там помойку. Огромная куча, поливаемая регулярно помоями, издавала зловонный запах, который распространялся даже на соседние улицы.
Боткин не раз возмущался «этому свинству и безобразию» и просил убрать вонючую кучу с мухами из-под окон семьи Романовых. Комендант обещал придумать что-нибудь, но ничего не делал. Зловонная куча росла, мухи множились в огромных количествах, появились стаи крыс и мышей, которые вечерами шныряли по коридорам, пугая обитателей дома.
В это время в Екатеринбурге часто бушевали пожары. Как правило, происходили они под вечер, когда горожане начинали готовить себе еду. Это было страшное зрелище. Полыхало зловеще-кровавое зарево, пожирающее все на своем пути. С налитыми кровью глазами носились лошади с бочками воды, матерились пожарные, визгливо-истошно вопили погорельцы и отчаянно звонили колокола. Следует отметить, что власти «новой» России еще не запретили во время пожаров бить в набат и в такие минуты казалось, что на город двинулись орды какого-то супостата и потому в нем царит паника.
А в Москве высшие руководители страны все еще надеялись организовать открытый суд над бывшим императором России. Этот вопрос должен был рассматриваться на 5‑м Всероссийском съезде Советов. Обвинителем на суде, как и планировалось раньше, готовился выступить Лев Троцкий.
Однако этим намерениям не суждено было сбыться. Помешало выступление чешских войск и левоэсеровское восстание 6 июля 1918 года в Москве. В связи с трудностью текущего момента этот вопрос на съезде решили не поднимать, так как он мог затянуться на довольно длительное время. Свердлов от имени Президиума ВЦИК предложил областному военному комиссару Урала Голощекину, принимавшему участие в работе съезда Советов, возвращаться в Екатеринбург и там подготовить к концу июля суд над Романовым, куда должен был приехать Троцкий.
А в это время по Москве ползли слухи: Николая II уже нет в живых, в Екатеринбурге его убили анархисты. Называлась даже фамилия какого-то Волина, который разрядил свой маузер в «коронованного палача». Слухи о смерти Николая II докатились даже до высоких официальных властей Кремля: 21 июня 1918 года по личному поручению председателя СНК В.И. Ленина дом особого назначения в Екатеринбурге посетил командующий Северо-Урало-Сибирского фронта Р.И. Берзин, член партии большевиков с 1905 года, бывший царский поручик. Он должен был лично убедиться в том, что бывший император и его семья живы и невредимы.
Берзин долго ходил по дому Ипатьева, изучая систему его охраны, а затем в который уже раз зашел в комнату Николая II и громко спросил:
– Заключенный, имеете ли вы какие-нибудь просьбы или жалобы по поводу содержания?
Осунувшийся, с мешками под глазами бывший самодержец всея Руси с удивлением посмотрел на обтянутого в кожу и портупею совсем еще молодого человека и тихим голосом ответил:
– Нет, гражданин командующий, жалоб и просьб у нас нет. Хотя… – Николай II вопросительно взглянул на Боткина и продолжил: – Есть небольшая просьба. Нельзя ли мне побольше заниматься колкой дров во дворе?
Берзин удивленно посмотрел на царя, затем взглянул на Целмса и на других сопровождающих его членов и спросил:
– Разве вам не позволяют это делать?
– Позволяют, гражданин командующий, но время уж очень ограничивают, – сказал Николай II.
Тут в разговор вступил доктор Боткин, который подтвердил, что для здоровья Николая Александровича физические нагрузки очень желательны.
Командующий усмехнулся и ответил:
– С моей стороны возражений нет. Колите дрова столько, сколько силы вам позволяют.
Царь поблагодарил Берзина, и они вошли в угловую комнату, в которой находилась императрица с необыкновенно бледным и худым цесаревичем Алексеем. Командующий поздоровался с ней, она ответила ему кивком головы. Оглядев комнату, Берзин спросил:
– Заключенная, имеете ли вы какие-нибудь претензии или пожелания по режиму содержания?
Александра Федоровна ничего не ответила ему и наклонилась к больному сыну, а Николай II, увидев, что Берзин и его свита направились к выходу, тяжело вздохнул и сказал:
– Гражданин командующий, у меня есть еще одна просьба.
Берзин с усмешкой уставился на царя, а тот продолжил:
– В этой комнате очень тяжелый, спертый воздух. Нельзя ли вот в этом окне сделать форточку, открыть ее и держать открытой всю ночь.
– Можно, конечно, можно. Только в форточке сделайте железную решетку, – приказал охране командующий.
Это была последняя просьба Николая II. Берзин выполнил все пожелания бывшего императора России, хотя тот не так уж давно отказал ему в бесплатном обучении на медицинских курсах Ростовцева в городе Юрьеве. Через пару дней после посещения дома Ипатьева Берзин своей матери в Москву писал:
«Мамочка, Николай II теперь мой арестант. Недавно еще он приказывал арестовать меня… Какая ирония, бывший император и царь всея Руси теперь в роли дровосека. Дотанцевался до ручки, вот что значить победить пролетариату в революции. Неплохо бы, если бы мы могли посадить и бога на колку дров…»
Ничего не знал о реальном положении бывшего царя и его семьи и полпред РСФСР в Германии А.А. Иоффе. 21 июня 1918 года он писал Ленину:
«…Невозможно работать, если не знать, что происходит в России… что-то делается с б[ывшим] царем – я ничего не знаю. Кюльман вчера об этом заговорил, и я ему сказал, что не имею никаких сведений, почти не сомневаюсь в том, что его убьют, ибо на Урале германофобское настроение. Царя считают немцем, чехословацкое восстание еще более вызывает германофобство, и, кажется, поэтому там не смогут справиться – произойдет подобная расправа. Не доказывая, что это нам страшно навредит, я доказывал, что мы будем невиновны, а вина падет на немцев. Необходимо, чтобы на случай, если действительно что-нибудь произойдет, можно опубликовать вполне убедительный сериал, доказывающий нашу непричастность совершенно необходимо».
27 июня управляющий делами СНК В. Бонч-Бруевич на имя председателя Екатеринбургского городского совета Чуцкаева С.Е. телеграфировал:
«В Москве распространились сведения, что будто бы убит бывший император Николай II. Сообщите имеющиеся у вас сведения. Управляющий делами Совнаркома В. Бонч-Бруевич».
Подробный запрос пришел и из Северной столицы. Комиссар Петроградского телеграфного агентства «Старк» в телеграмме на имя редактора «Уральского рабочего» Воробьева просил срочно сообщить о достоверности слухов об убийстве Николая Романова.
А в это время в Уральский совет стали поступать данные, что охрана дома Ипатьева, внутренней его части, располагавшейся на втором этаже рядом с резиденцией царской семьи, вела себя, мягко говоря, не этично. Пьянствуют всем коллективом, используя на покупку спиртного похищенные у царя драгоценности, картины и вещи. При этом они орали непристойные песни, ругались между собой, сквернословили. В пьянках участвовали знакомые коменданта Авдеева – рабочие с екатеринбургских заводов. Однажды Авдеев напился до такого состояния, что свалился в одной из комнат первого этажа и лежал там несколько часов.
Но пьянки особым криминалом в то горячее революционное время не являлись. Пили многие, и на это никто не обращал внимание. А вот другие сведения, полученные Уральским советом от каких-то «доброхотов», очень заинтересовали его руководство.
Оказывается, без ведома Уральского совета комендант Авдеев разрешил доктору Деревенко через послушниц Ново-Тихвинского женского монастыря снабжать царскую семью продовольствием. По указанию настоятельницы этого монастыря матушки Августины послушницы Антонина и Мария с разрешения Авдеева не раз носили в дом Ипатьева молоко, сливки, яйца, колбасу, сливочное масло, мясо, орехи, пироги, овощи. Это-то и возмутило руководителей Урала. Нарушена инструкция о содержании Романовых, на которую так много труда потратили члены президиума Уральского совета.
Простить такое злоказовским пропойцам профессиональные революционеры не могли. Эти пьяные слесарюги могут выкинуть черт те что. Пойди потом разбирайся. Нет, охранять царя должны свои люди. Лучше всего из чекистов. Совсем недавно создан этот орган на Урале. А как боятся его. В ЧК долго не разбираются, там не церемонятся и без всяких юридических тонкостей. Чуть что. И время-то горячее. Революционное. Вот-вот грянет мировая революция. Разве можно сейчас думать о судьбе отдельного человека. Или о сотне. Тысяче. Революция все спишет. Время такое, если не ты уничтожишь врага, то тебя он уничтожит.
Комендант дома Ипатьева Авдеев и его помощник Мошкин были доставлены чуть ли не под конвоем к Белобородову, у которого находились Голощекин и Мрачковский. Отцы Урала устроили им такой разнос, что бывший злоказовский комиссар и слесарь поняли: дело приняло не шуточный оборот, комиссары Урала во имя революции тут же могут их и прихлопнуть.
Понурого и озабоченного Авдеева отпустили в дом Ипатьева сворачивать дела внутренней охраны, а Мошкина взяли под стражу. В этот день в доме Ипатьева стояла необыкновенная тишина. За целые сутки к царской семье никто не заглянул. Николай II и его домочадцы не понимали, что у них происходит, и удивленно между собой переговаривались.