В 1938 году меня вызвали к городскому голове Ченстохова и спросили, действительно ли моя дочь Наталья Меньшова является Татьяной Романовой – дочерью русского царя. Я подтвердила это. Тогда мне предложили написать о том, что Наталья является Татьяной Романовой. Я это также сделала.
Кроме того, в том же году по просьбе Натальи я составила заявление о том, что она является Татьяной Романовой, засвидетельствовала это заявление у нотариуса и выслала ей в Варшаву. Спустя некоторое время со слов Натальи, мне стало известно, что польскими властями ей был выдан паспорт как Татьяне Николаевне Романовой.
О том, что моя дочь Наталья якобы является Татьяной Романовой, я говорила своему знакомому монаху – отцу Альфонсу Енджиевскому, проживавшему в Ченстохове, а также Петроконьскому Александру Александровичу, проживавшему в Варшаве. С ним меня познакомил отец Альфонс.
В Варшаве Наталья с Красовским жили вплоть до прихода туда немецких войск. Затем они выехали в местечко Вавель под Варшавой. В 1941 году Наталья выехала во Львов к митрополиту Андрею Шептицкому, который устроил ее в монастырь Святого Василия. В этом монастыре Наталья находилась вплоть до самого последнего времени.
Кобулов просмотрел несколько документов и спросил:
– В каких же целях ваша дочь Наталья выдавала себя за Татьяну Романову?
Меньшова тяжело вздохнула, отпила пару глотков из стакана воды и ответила:
– Со всею искренностью заявляю, что каких-либо корыстных целей у Натальи, когда она выдавала себя за Татьяну Романову, не было. Я считаю, что все это было вызвано ее большим честолюбием и желанием чем-либо выделиться среди окружающих ее людей.
Однако считаю необходимым заявить, что Красовский предпринимал шаги к тому, чтобы, используя Наталью, добиться получения от англичан денежных средств царской семьи, находящихся, насколько мне известно, в лондонском банке.
Кобулов тут же спросил:
– В чем это конкретно выражалось?
Евгения Ивановна продолжала:
– После смерти матери Николая Романова Марии Федоровны, находившейся в эмиграции в Англии, Красовский написал письмо в Англию о том, что дочь бывшего русского царя Татьяна Романова жива, находится в Польше, и просил часть капитала, принадлежащего ей, никому не выдавать.
Кобулов с интересом взглянул на допрашиваемую и спросил:
– Откуда вам это известно?
Меньшова уверенно ему ответила:
– Об этом мне говорил Красовский.
Генерал быстро продолжил:
– Кому именно написал такое письмо Красовский?
Евгения Ивановна ответила:
– Мне это неизвестно. И получил ли он ответ на свое письмо из Англии, этого я также не знаю.
А Кобулов, покопавшись в своих материалах, продолжил:
– У Натальи имеется шрам на переносице?
Допрашиваемая ответила:
– Да, имеется.
Кобулов тут же спросил:
– Вы заявляли ранее, что этот шрам явился результатом удара в переносицу, который был получен ею в Екатеринбурге при побеге из дома Ипатьева?
Меньшова, потупив глаза, с тяжелым вздохом ответила генералу:
– Мне стыдно. Все это неправда. Шрам на переносице Натальи явился результатом ее падения в детстве в Калуге.
Когда Натальи было примерно лет 6—7, я приехала из Москвы и привезла ей в подарок пуховое пальто на белом шелку. Так как это пальто ей понравилось и очень шло, она побежала на кухню показаться служанкам. Вбегая в кухню, она споткнулась, упала и о ступеньку разбила переносицу. Лечил Наталью калужский доктор Снежко, который вовремя не наложил швы, в связи с этим у нее и остался рубец.
На этом допрос был окончен. Кобулов отправил Валентину Петровну печатать протокол допроса Е.И. Меньшовой. Затем появился капитан Петухов, а генерал уединился в комнату отдыха, по-видимому, он очень устал от проведенного допроса.
Печатала Валентина Ивановна протокол минут пятнадцать. Вышедший из комнаты отдыха Кобулов быстро пробежал глазами по протоколу допроса, а затем указал Меньшовой, где расписаться. Она, не читая его, расписалась под словами «записано с моих слов правильно и мною прочитано». Здесь же уже стояла роспись Б.З. Кобулова.
Тем же пройденным путем А.Н. Миронов доставил Е.И. Меньшову во внутреннюю тюрьму НКГБ СССР. На этот раз ему помогал контролер этого подразделения сержант госбезопасности Золотарев, который нес авоську с продуктами со стола Кобулова, подаренные ей генералом.
Правда, когда он принес ее в камеру 83, она оказалась наполовину опорожненной. По-видимому, контролерский состав тюрьмы посчитал, что заключенной № 83 столько продуктов слишком много для одной, да и где ей их хранить, холодильников в то время в камерах не было.
Е.И. Меньшова в тюрьме находилась совсем не долго. Уже 29 мая 1945 года она была освобождена из-под стражи с прекращением на нее уголовного дела. В тот же день ее определили домработницей на дачу начальника 2‑го управления НКГБ СССР комиссара госбезопасности 3‑го ранга П.В. Федотова.
24 мая 1945 года из отдела «Б» (оперативно-техническая служба) НКГБ СССР на имя Кобулова пришли результаты экспертизы по делу «Монашка».
В результате всестороннего изучения этой службой документов установлено, что «Монашка» не является Татьяной Николаевной Романовой, на что свидетельствует несоответствие почерка в «Воспоминаниях» «Монашки» почерку в дневниках Татьяны Романовой и различия в представленных на экспертизу фотографиях «Монашки» и Татьяны Романовой.
Далее заместитель начальника отдела «Б» полковник госбезопасности А.М. Палкин подчеркивал, что представленные на экспертизу две групповые фотографии Валентины Ивановны Меньшовой имеют весьма большое сходство с фотографиями «Монашки», а это позволяет с достаточно большой достоверностью предполагать близкое родство сравниваемых лиц.
В этот же день Б.З. Кобулов направил в адрес Л.П. Берии протокол допроса Е.И. Меньшовой и докладную записку, в которой подчеркивал, что «Монашка» является родной дочерью Евгении Ивановны Меньшовой и вся версия о том, что она является дочерью русского царя Николая Романова – Татьяной Николаевной Романовой выдумана.
Он сообщил также о результатах экспертизы отдела «Б» НКГБ СССР и о том, что скоро из Польши в Москву будет доставлена В.И. Меньшова для проверки показаний Е.И. Меньшовой. «Монашка», после полного выздоровления будет арестована.
Доставленную из Люблина старшую дочь Е.И. Меньшовой – Валентину Ивановну привезли на машине во двор дома № 2 на площади Дзержинского. Капитан Петухов, приняв ее под расписку от сопровождавшего охранника, доставил ее в кабинет Кобулова. На столе никаких яств не было, стоял только самовар, а в сахарнице лежало с десяток шоколадных конфет.
Валентина Ивановна по указанию Петухова села напротив самовара и увидела приближающегося к ней тучного, сурового генерала. Он поздоровался, налил ей чаю в стакан и подвинул конфеты. Она отхлебнула горячего чая, обожглась, в глазах навернулись слезы. А генерал суровым взглядом оглядел ее и спросил:
– Ну что, Валентина Ивановна, будете говорить правду или рассказывать нам сказку?
Женщина уже поняла, что от нее требуется. Мысленно недобрым словом вспомнила свою младшую сестру и решила чистосердечно обо всем рассказать. Она попросила лист бумаги и четким каллиграфическим почерком написала:
«Я, Меньшова Валентина Ивановна, настоящим заявляю, что при опросе в Люблине я дала неправильные показания о том, что моей матерью, Меньшовой Евгенией Ивановной, была спасена в Екатеринбурге дочь бывшего русского царя Николая Романова – Татьяна Николаевна Романова и вывезена в Польшу, где она находилась в католических монастырях.
На самом же деле женщина, выдающая себя за Татьяну Романову, является моей родной сестрой Меньшовой Натальей Ивановной, дочерью Меньшова Ивана Ивановича и Меньшовой Евгении Ивановны.
Мысль выдать себя за Татьяну Романову пришла Наталье еще в 1927 г., явилось ли это результатом ее собственного желания или кто-либо ей подсказал это – я не знаю. Мне кажется, что Наталья не совсем психически нормальна, страдает манией величия. В результате чего она и выдает себя за дочь царя Татьяну Романову.
По ее уговору эту выдумку подтвердили ее мать Меньшова Евгения Ивановна и я – ее сестра Меньшова Валентина Ивановна.
Затем она полностью написала «Валентина Ивановна Меньшова» и расписалась. Подумала и поставила число «28 мая 1945 года, г. Москва».
Кобулов одобрил ее чистосердечные показания, а она выпила стакан чаю с двумя очень вкусными шоколадными конфетами и принялась писать по указанию генерала «Воспоминания о моей сестре Наталье». Она писала:
«Сестра моя ребенком была очень впечатлительной, любила фантазии, красивые сказки, которые нам рассказывал отец – человек очень способный, безгранично любивший родину.
Наташа была типом Татьяны из «Евгения Онегина» Пушкина. Способности она имела огромные, играла все по слуху, без нот, мечтала быть артисткой.
В 1918 году мы из Калуги, продав дом, переехали в Киев. В Киеве Наталья стала учиться на высших музыкально-драматических курсах и ходила на лекции. Была одна из лучших учениц. Я готовилась на факультете философии.
Хорошо не помню в каком году, в 1919 или 1920 году умер мой отец.
В 1918 году я приняла католическую религию. Моими следами пошла и Наталья. После смерти отца в католическую веру пошла и мать. Что меня побудило к этому шагу – думаю, что множество прочитанной литературы и подруги польки-католички. Кроме того, я видела в католическом костеле много эстетики…
С польскими войсками мы в 1920 году выехали из Киева в Польшу. Остановились на жительство в г. Ченстохове, где я играла на органе в монастыре сестер шариток. Сестры шариток мне очень понравились потому, что их молитвой была работа и оказание помощи бедным.
Нравилось это и Натальи, в связи с чем она первая поехала в Варшаву и вступила в монастырь.
Я уже 5 или 6 лет находилась в монастыре сестер шариток, когда однажды утром ко мне приехала сестра Наталья, очень взволнованная и сказала, что хочет сказать мне очень важное.