В моей комнате Наталья сказала мне: «Знаешь, я сделала глупость, сказала сестре начальнице, что я Татьяна Романова, что меня спасла твоя мама и что я не твоя сестра».
Мое удивление и ужас слов Натальи были огромны.
Для чего это она сделала? Откуда ей пришла эта мысль? Какие обстоятельства явились причиной? Я ее спросила: «Что ты сделала и зачем?» Наталья ответила, «так вышло и не могу говорить ничего другого. Ты и мама должны говорить одинаково, иначе я застрелюсь или отравлюсь».
Какая страшная тяжесть свалилась на меня. Из любви к сестре мне надо говорить то, о чем я не имею понятия.
Я представляла, как я буду себя чувствовать, когда мне придется говорить ложь. Я была испугана и от этого, может быть, и не спросила у нее, кто ей подсказал эту мысль. Может быть, кто-либо и подал эту мысль, имея скрытую цель, но я этого не знаю…
Наталья имела скрытный характер и мало делилась со мной своими чувствами и впечатлениями. Кроме того, мы жили в Польше далеко друг от друга. Я хотела только одного – спокойно работать около своих больных. А Наталья была для меня как камень, который меня душил…
Позднее меня монастырь послал в Люблин и я потеряла Наталью из вида. Она никогда мне не писала, и я думала, что она умерла или же убита немцами.
Когда ко мне приехали из Москвы двое мужчин, показали бумаги, то стало ясно, что Наталья находится в Москве.
В Польше много говорили о разных людях, которые являются под разными фамилиями и имеют при себе даже документы, поэтому приезжавшим из Москвы я не сказала о Натальи правды.
Валентина Ивановна Меньшова.
28 мая 1945 года, г. Москва».
Вечером 28 мая 1945 года Кобулов в докладной записке Л.П. Берии писал, что доставленная из Люблина Валентина Ивановна Меньшова при опросе показала, что «Монашка» является ее родной сестрой – Натальей Ивановной Меньшовой, а версия о том, что она дочь бывшего русского царя – Татьяна Романова, выдумана «Монашкой» и по ее указанию подтверждена матерью Е.И. Меньшовой и В.И. Меньшовой.
К докладной записке Кобулов приложил собственноручные объяснения В.И. Меньшовой по этому вопросу.
Одновременно Б.З. Кобулов доложил Л.П. Берии, что «Монашка», чувствуя возможность своего разоблачения, в связи с затяжкой дела, за последнее время проявляет нервозность. Так, например, на предложение медсестры принять лекарство она впала в истерику, плакала, говорила: «…я не хочу жить, я хочу умереть. Боже мой! Почему я не умерла, когда у меня была высокая температура».
Далее он сообщил Л.П. Берии, что «Монашка» поправляется, состояние здоровья ее с каждым днем улучшается, однако допросить ее можно будет через 5—6 дней.
По указанию Кобулова полковник госбезопасности Садовник обязан был постоянно вести наблюдение за «Монашкой», чтобы она не смогла предпринять каких-либо попыток к самоубийству.
«Монашка» быстро шла на поправку. С ней постоянно находился Садовник. Однажды он попытался поднять разговор о ее прошлом, однако она, прямо-таки испугавшись, что могут опять вернуться кошмарные дни непонимания, попросила его больше не касаться этих вопросов. При этом она сказала: «Если нам хорошо вместе, не все ли равно – кто я? Ведь встречаются же люди в поездах, трамваях, едут вместе, разговаривают и им бывает хорошо. А ведь они не всегда знают прошлое своих спутников. Власти будут все знать».
Этот разговор его успокоил. По крайней мере он больше не пытался что-нибудь узнать от нее. Они начали жить «сегодняшним днем», радуясь каждому дню.
В эти дни она даже перестала подозревать его в том, что, находясь при ней, он исполнял только поручение властей. Перестала думать, что интимная связь завязалась между ними только благодаря тому, что этим способом полковник Садовник хотел облегчить себе наблюдение за ней. Она стала полагать, что это были неблагодарные подозрения, и раскаивалась в них. Ведь полковник во время ее выздоровления почти ни на минуту не покидал ее, а ночью по его приказу при ней находилась медсестра.
В один из теплых майских вечеров, когда здоровье «Монашки» совсем пошло на поправку, с ней разговаривала Елена Владимировна – «хозяйка дачи». Она сказала, что когда Таисия сильно болела, она поняла, как Садовник ее любит, как он переживал в эти дни за нее. Этот разговор облегчил ее переживания. На душе Таисии стало гораздо легче и спокойнее.
А сестра Ирина Данилович рассказала ей, что однажды во время сильного бреда она вдруг села в кровати и начала как бы исповедоваться вслух. В бреду-исповеди, по словам Данилович, она говорила: «Прости меня Господи, что я переменила православную – родную веру на католическую – чуждую мне и всему русскому народу». Она уже не раз в мыслях задумывалась над этим и всегда приходила к выводу, что первой и самой большой ошибкой в ее жизни была перемена религии.
Однажды полковник на прогулке мимоходом промолвил Таисии, что власти имеют намерение поговорить с ней. Добавил, что ей будет легче, если она будет откровенной перед этими особами. Сказал, что хотел ей только добра. Просил помнить об этом. Больше об этом они не говорили. Только как-то раз Таисия спросила у него: «Долго ей еще ждать разговора с властями?»
Садовник ответил, что этими делами он перестал заниматься. Во-первых, потому, что не хочет быть смешным, а во-вторых, ему с ней хорошо, независимо оттого, что потом может наступить. Ему якобы было обидно, что Таисия бесконечно спрашивала о выезде в монастырь.
После этого разговора Таисия решила больше не спрашивать его об этом, старалась не думать и о монастыре, пусть будет так, как будет.
Арест Натальи Меньшовой. 11 июня состоялся последний консилиум врачей, который подготовил заключение о состоянии здоровья «Монашки». Согласно этому документу, оно стало вполне удовлетворительным. Заключение врачей было доложено наркому госбезопасности СССР комиссару госбезопасности 1‑го ранга В.Н. Меркулову, так как Б.З. Кобулов в это время находился в командировке в Германии. Данное заключение В.Н. Меркулов направил наркому внутренних дел СССР Л.П. Берии, где высказал свое мнение, что с учетом здоровья «Монашки» он считает возможным приступить к ее допросу, в связи с чем просил его указаний.
Указания от Берии Меркулов получил 2 июля 1945 года. Решено было арестовать «Монашку», заключить ее во внутреннюю тюрьму, а следственной части по особо важным делам НКГБ СССР во главе с комиссаром госбезопасности 3‑го ранга Л.Е. Влодзимирским приступить к ее допросам.
3 июля 1945 года приближалось время обеда. «Монашка» и полковник Садовник поочередно читали вслух роман Л.Н. Толстого «Анна Каренина», когда раздался телефонный звонок, Садовника подозвали к телефону. Отсутствовал он совсем недолго, но вернулся с изменившимся бледным лицом. Она поняла, что что-то случилось.
– Таисия, – сказал полковник, – власти хотят говорить с тобой. Я думаю, что им уже все известно и прошу, прошу еще раз – будь откровенной, расскажи все о себе. Машина уже ждет тебя».
Они вместе вышли из дома. Полковник помог ей сесть в машину. Еще раз простились. Она со слезами в глазах смотрела на его очень бледное лицо. Ей казалось, что они расстаются навсегда, а полковник пробовал с ней шутить и советовал «непременно взять большой носовой платок» и обещал ждать ее к обеду, но ей не верилось, что они когда-нибудь встретятся. Об этом она сказала лейтенанту Смирнову, который провожал ее в Москву.
В то время, когда машина с «Монашкой» рванула из Заречья в Москву, с конспиративной квартиры 2‑го управления НКГБ СССР в кабинет № 778 к начальнику следственной части по особо важным делам НКГБ СССР комиссару госбезопасности 3‑го ранга Л.Е. Влодзимирскому была доставлена на допрос ее сестра, В.И. Меньшова. Она полностью и чистосердечно подтвердила свои показания от 28 мая 1945 года, данные ей Б.З. Кобулову. Допрос В.И. Меньшовой длился чуть больше часа, но всего, чего хотел Влодзимирский, он от нее добился.
На вопрос комиссара госбезопасности 3‑го ранга: «Как вы могли поддерживать версию о том, что Наталья является Татьяной Романовой, когда всем известно, что Николай II и его семья расстреляны», В.И. Меньшова ответила:
«Моя сестра Наталья специально инструктировала меня. С ее слов я заучила версию о том, что в момент расстрела семьи Романовых в Екатеринбурге, Татьяне Романовой якобы удалось скрыться под лестницей в доме Ипатьева, где происходил расстрел, а затем она будто бы была тайно вывезена из Екатеринбурга моей матерью Евгенией Ивановной Меньшовой в Калугу, где мы тогда жили и позднее вместе с нами выехала в Польшу. Вся эта версия во всех деталях была тщательно продумана и разработана Натальей, а затем ее заучили я и моя мать».
Особенно настойчиво выспрашивал Меньшову Влодзимирский, откуда Наталья могла детально знать обстоятельства, связанные с жизнью царской семьи и, в частности, Татьяны Романовой, на это она ему чистосердечно призналась:
«Мне известно, что Наталья читала много книг, издававшихся в Польше о жизни царя Николая Романова и его семьи. Примерно в 1926 году я сама видела у Натальи книгу какого-то неизвестного мне автора под заголовком «Одна из семьи Романовых». В этой книге подробно описывалась жизнь Татьяны Романовой. Полагаю, что именно описание этой книги и легло в основу версии Натальи о том, что она является Татьяной Романовой…
Я понимаю, что вы можете расценивать мой ответ неубедительным, но в действительности было так, как я говорю. По этому вопросу я не раз беседовала с матерью и мы обе считали, что Наталья совершила глупость, выдав себя за Татьяну Романову. Этим Наталья причинила и мне много неприятностей, так как я неоднократно вынуждена была подтверждать вымысел о том, что она является Татьяной Романовой. Мать и я делали это только потому, что опасались, что если мы не станем поддерживать эту версию, Наталья действительно покончит жизнь самоубийством. Я должна сказать, что моя сестра Наталья очень неуравновешенный и экзальтированный человек и я ее считаю психически неполноценной».