В это время латаная и перелатанная эмка, побывавшая, по-видимому, в разных фронтовых передрягах, за рулем которой сидел усатый шофер Смирнов, ехала на большой скорости по Можайскому шоссе в сторону Москвы и часа через два была в столице.
Покрутив по площадям и улицам Москвы, машина остановилась перед огромными воротами большого серого здания. Лейтенант Смирнов вышел из машины и нажал кнопку звонка. Появившийся в дверях военный прочитал показанный ему лейтенантом какой-то документ и тут же ушел за дверь. Затем раздался скрежет огромных ворот, они автоматически распахнулись, и машина с зажженными фарами въехала во двор. Проехав метров пятьдесят, машина остановилась с внутренней стороны здания у подъезда № 4, где ее уже ждали двое сотрудников следственной части по ОВД НКГБ СССР.
Ей приказали выйти из машины. Она, понурив голову, вышла, испуганно перекрестилась, стала между встречавшими ее офицерами и вместе с ними по ступенькам вошла в мрачный дом.
«Монашка» и двое офицеров шли по длинному коридору, остановились у лифта, затем на нем поднялись на 7 этаж, вновь пошли по коридору и вошли в приемную кабинета № 778. Дежурный офицер показал ей на дверь. «Монашка» и офицер вошли в огромный, светлый кабинет и тут из другой двери появился высокий, статный блондин в военной форме с рядом орденов на груди. Он отпустил дежурного, и они остались вдвоем, нет, втроем, чуть поодаль за небольшим столом сидела стенографистка.
Мужчина представился ей комиссаром госбезопасности 3‑го ранга Львом Емельяновичем Влодзимирским – начальником следственной части по особо важным делам НКГБ СССР. Он сказал, что будет вести следствие по ее делу.
«Монашка» испуганно смотрела на этого совсем еще молодого красавца и несколько раз перекрестилась. А он сразу перешел к делу, чувствовалось, что у него совсем не было свободного времени.
Влодзимирский сразу задал «Монашке» такой вопрос:
– Вы называете себя Романовой Татьяной Николаевной, разве это ваша настоящая фамилия, имя и отчество?
Она тихим, испуганным голосом промолвила:
– Да, я Татьяна Николаевна Романова – дочь последнего русского царя.
Затем он открыл толстую папку с какими-то документами и почти прокричал:
– Нам известно, что вы родились в Калуге. В распоряжении следствия также имеются достаточно полные данные о вас и вашей семье. Намерены ли вы показывать правду?
Она заплакала, а Влодзимирский налил в стакан воды и поставил его около бедной женщины. Она отпила воды и, несколько успокоившись, ответила:
– Я больше не буду лгать и расскажу о себе всю правду.
Поздним вечером Л.Е. Влодзимирский за подписью наркома госбезопасности СССР В.Н. Меркулова составил на имя Л.П. Берии докладную записку. В ней говорилось:
«Из показаний Меньшовой Валентины, а также признания самой Меньшовой Натальи видно, что последняя никакого отношения к царской семье не имела, а является дочерью железнодорожного служащего Меньшова И.И. (умер в 1919 году).
Меньшова Наталья показала, что в 1919 году, проживая в городе Киеве, она приняла католичество и тогда же под влиянием католических ксендзов – Теофила Скальского и Казимира Наскренцкого присвоила себе имя дочери Николая II – Татьяны Романовой. Об этом ксендзы Скальский и Наскренцкий сообщили в Ватикан и сказали ей, что она в дальнейшем будет использована католической церковью в борьбе против советской власти.
По указанию и при помощи этих ксендзов Меньшова Наталья вместе со своей матерью и сестрой Валентиной переехали в Польшу, где она была связана с католическим руководством.
Наиболее близко Меньшова Наталья была связана с католическими кардиналами – Каковским в Варшаве, Инитцером в Вене и митрополитом Шептицким во Львове.
Митрополит Шептицкий в 1940 году определил Меньшову Наталью в монастырь Святого Василия в Подмихайловце только при том условии, что она будет продолжать выдавать себя за Татьяну Романову.
По указанию и при помощи Шептицкого, Меньшова Наталья в этом монастыре писала так называемые «Воспоминания» о жизни царской семьи и дневники от имени Татьяны Романовой.
По поручению Шептицкого для Меньшовой Натальи из гор. Каунаса было доставлено метрическое свидетельство о рождении на имя Татьяны Романовой.
Меньшова Н.И. арестована и содержится во Внутренней тюрьме НКГБ СССР. Допрос Меньшовой продолжается. Протоколы допросов В.И. Меньшовой и Н.И. Меньшовой прилагаются.
В. Меркулов».
4 июля за № 4092/М эта докладная была отправлена Л.П. Берии.
С этого времени Н.И. Меньшова стала узницей внутренней тюрьмы ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД – НКГБ СССР. Тюрьма располагалась во внутреннем дворе дома № 2 на Лубянской площади. Отсюда и название – внутренняя или как называли ее еще с времен ВЧК – «нутрянка».
В ее камерах, в основном «одиночках», в разное время содержались: известный русский писатель, террорист Б.В. Савинков, вместе с которым сидела его любовница Л.Е. Дикгоф-Деренталь. Кроме того, там находился ее муж А.А. Дикгоф-Деренталь, один из активных савинковцев – автор либретто оперетт «Фиалка Монмартра», «Сорочинская ярмарка», «Чарито» и др., а также в прошлом боевик, лидер партии левых эсеров М.А. Спиридонова, английский разведчик Сидней Рейли, ленинские соратники Н.И. Бухарин, Л.Б. Каменев и Г.Е. Зиновьев, знаменитый режиссер В.Е. Мейерхольд, создатель Московского детского театра Н.И. Сац, писатели Б.А. Пильняк и В.М. Киршон, прославленные маршалы М.Н. Тухачевский и В.К. Блюхер, шведский дипломат Валленберг и еще многие-многие известные личности.
В этой темнице в камере № 83 несколько суток находилась матушка «Монашки», Е.И. Меньшова. Судьба распорядилась так, что в ту же камеру была заключена и ее дочь, Н.И. Меньшова.
После допроса она была отправлена сначала в приемную арестованных внутренней тюрьмы, где на нее младшим лейтенантом Г. Петровым была заполнена так называемая «Анкета арестованного», в которой она сообщила о себе несколько неверные сведения.
Так, отвечая на анкетные данные, указала, что она по профессии «врач» и у нее «высшее медицинское образование». В действительности, у нее была специальность «сестры милосердия», которую она получила в монастыре сестер шариток в Варшаве, после чего работала по специальности в разных польских монастырях. Высшего образования у нее не было.
После приемной Н.И. Меньшову повели к эскулапам ВТ НКГБ СССР. Пройдя медицинский осмотр, ее передали надзирателю А. Терентьеву, который принял ее уже как заключенную № 83 и в 20 час. 20 минут посадил в уже упоминавшуюся камеру.
Стоя, Наталья долго рассматривала свою новую обитель. Затем попыталась пододвинуть табуретку к столу, но она оказалась прикрученной к деревянному полу, укреплен был и столик. Камера была маленькая, всего длиной в шесть шагов и шириной в три. Вдоль противоположных стен две железные кровати, а на стене полка. Вторая кровать без спальных принадлежностей, скорее всего она предназначалась для «подсады» при внутрикамерной разработке арестованного. Она заметила еще «в крупную клетку» окно, прикрытое снаружи тонкой решеткой, а еще отметила дверь «с глазком» и закрывающимся снаружи оконцем для передачи тюремной пайки. Ни городского шума, ни лучика дневного света, лишь в углублении над дверью она видела, когда ее вели в камеру, по-видимому, круглосуточно горела электрическая лампочка. В затемненном углу белел унитаз без крышки, а рядом находилась небольшая пожелтевшая раковина, откуда текла холодная вода.
Она плюхнулась на табурет и, обхватив руками голову, застонала, а затем горько заплакала. Бедная «Монашка» вспомнила своего полковника.
Потянулись томительно длинные дни и леденящие холодные ночи, ведь у нее не было никаких теплых вещей, больше всего ее донимало ночью гробовое молчание в камере и нескончаемая мышиная возня и писк у нее под кроватью. Временами она вспрыгивала на кровать, топала по ней ногами, но мыши были заняты своими делами и не обращали никакого внимания на нее.
И еще она начала почему-то стремительно худеть. Землистый цвет лица даже как-то отметил на допросе Влодзимирский. Он допрашивал тогда ее ночью, начал в полпервого, а закончил в начале четвертого. И уже в конце допроса сказал, что ему совсем не нравится землистый цвет лица и ее истощенность. Он пообещал что-нибудь подумать об ее усиленном питании.
Нужно отметить, что Меньшова чувствовала себя как-то спокойнее на допросах у этого светловолосого и голубоглазого красавца. Он не пугал ее всевышними карами и не кричал на нее. Допросы протекали в форме беседы. Она отметила у него на правой руке флотскую романтическую татуировку – якорь, сердце и меч. Эта татуировка осталась у него напоминанием о молодости, о времени, когда он работал боцманом-рулевым в Севастопольском военном порту.
Она решила пожаловаться Льву Емельяновичу, что ночью в камере сильно страдает от холода, ее привезли с дачи и она с собой не взяла никаких теплых вещей. Следователь пообещал разобраться с этим. И нужно отметить, что он сдержал свое слово. 7 июля 1945 года старшина Г.Ф. Морозов посетил заключенную № 83 и передал ей сверток с вещами, который собирала, по-видимому, сестра Ирина Данилович. В него она положила и зеркальце. Однако по тюремным правилам передавать заключенным зеркала категорически было запрещено. Поэтому его вернули лейтенанту Смирнову, который привез этот сверток.
В нем находились дамские ботинки, костюм шерстяной, два платья, рейтузы байковые и гетры шерстяные, несколько платков, в том числе и носовых, чулки и носки, два куска туалетного мыла, зубная щетка и зубной порошок. С этого времени ей стало как-то легче на душе, она с вечера натягивала на себя все самое теплое и почти сразу засыпала, не слыша уже и мышиную возню в камере.
В этот же день заключенной № 83 передали одну столовую и чайную ложки, две глубокие тарелки и фарфоровую кружку. При этом персоналу тюрьмы было указано, чтобы эти предметы после мытья возвращались в камеру.